Я научился ходить по воде

      «Убийца-убийца-убийца», — то шепчет чужой, но вместе с тем до странности знакомый голос из диковинного переплетения теней. Каве бежит, спотыкаясь и всё падает, падает, падает в жадно тянущиеся лапы тьмы, столь родной, столь ужасающе красивой в своем черном уродстве.       Рыжие волосы не горят безумно жарким пламенем, как прежде, словно потухли, выцвели в раз, тлея на пепелище былого. Там, где умерла и их хозяйка.       Там, где была убита, Каве, — вновь насмешливо бормочет голосок. — Называй вещи своими именами.       Каве давится воздухом, падая на колени и судорожно хватаясь руками за горло. В ушах церковным набатом звенит чужой крик. Надрывный, отчаянный, предсмертный. А в памяти все искрят, сверкая хрусталем слез остекленевшие в одно мгновение глаза. Каве и сама кричит, срывая горло, кусает губы и все бьется, бьется в липких сетях тьмы, в кровь разбивая костяшки.       — Просыпайся, — вдруг рассеивается темнота, и на чудовищно краткий миг наступает тишина, столь громкая и оглушающая, что она закрывает уши руками, пряча лицо в колени. Голос тот неуловимо знакомый, будто бы родной, но вот кому принадлежит он, она вспомнить не может, как ни пытается. Знакомый, до странности знакомый, и словно бы... любимый? Да, кажется так.       — Просыпайся, Каве, — вновь кричат на все лада сотни, мириады голосов, один на другой непохожие, но странно единые. Не пугающие напротив — диковинно успокаивающие, глушащие огненный ураган боли внутри. — Ночь должна закончиться. Возвращайся.       И она распахивает глаза, в мгновение ощутив, будто огромная гора свалилась с плеч.

***

      Первым, что Каве видит очнувшись — непривычно хмурое, будто враз постаревшее лицо Рика Стригоя всего в нескольких сантиметрах от ее собственного.       — Что случилось? — спрашивает она, и тут же замирает, поразившись тому, насколько хрипло звучит собственный голос. Голова все еще ужасающе сильно болит, но пелена перед глазами постепенно начинает рассеиваться.       — На той рыжей было посмертное проклятье, — бесцветно поясняет князь, глядя на нее пустыми глазами, словно пытаясь отыскать что-то там, за спиной Каве. — Простыми словами говоря, оно медленно убивает того, кто убил заклятого, — поясняет Рик, поймав ее непонимающий взгляд. — Теперь неважно. Все закончилось.       — Все закончилось, — эхом повторяет Каве. — Спасибо, Рик. И знаешь, я, кажется, люблю тебя.       — О. — Полудух глядит на нее в детском изумлении, будто до конца не понимая смысла сказанных слов. — Что ж, думаю, я был всего лишь влюблен в тебя до сих пор и только это спасло Вордака от долгой и мучительной гибели от моей руки. Сейчас, каюсь, легкая влюбленность стала чем-то большим.       — Это хорошо, — слабо улыбается Каве, прикрывая глаза. Она ощущает себя слишком, чересчур уставшей для поддержания внятного диалога.       — Так, полагаю, — рассеянно соглашается он.

***

      Каве нервно теребит ворот платья, с трудом выдерживая тяжелый взгляд Рика. Новый порыв ветра треплет волосы, играя в складках юбки и она прикусывает губу, отводя глаза.       — Я должна уйти, хотя бы не надолго, — в который раз повторяет девушка, стараясь придать голосу как можно больше твердости. Это будет слишком тяжело для них обоих, — она знала, с самого начала знала. Да что там, это уже чересчур тяжело. — Мне просто нужно это сейчас; пойми. Хочу просто пожить немного, отдохнуть от этого всего.       Стригой хмурится, да губы кривит в горькой ухмылке, судорожно сжимая в пальцах цепочку Золотого Ключа. Каве знает — долго тосковать он не станет, совсем скоро появятся другие дела-проблемы куда важнее.       Ей хочется верить, что он изменился. Хоть немного, самую каплю, но изменился, желательно — в лучшую сторону. Потому как она изменилась. Из-за него. Давно уже, на самом-то деле, но смелость признать это отчего-то появилась лишь сейчас.       Она, по правде сказать, в слишком многое верить хочет. Что правда любят, правда — решили и разобрались, правда, что все теперь будет хорошо. Всегда. Но мир бесконечно сложен для подобных условностей, а любые отношения, — как Каве давно поняла, — никогда не складываются идеально.       — Возвращайся, Каве Лизард, — бормочет он, так привычно лукаво поблескивая глазами. — Я буду ждать тебя. Всегда.       И Каве знает — правда изменился. К лучшему, быть может.