Я верю в тебя

      Удары линейкой все сыпались на руки, а Роксана уже потеряла им счет. Лидия требует многого, несмотря на школу, танцы и отдых. Мир девушки сошелся на двух точках: дом и студия. Когда она не танцует — играет. Когда не занимается музыкой — прорабатывает хореографии. Подводить никого нельзя, сдаваться тоже.       Рокси идет к своим целям сквозь дебри боли и усталости. На истерики и слезы нет ни сил, ни времени, а эмоции все копятся и копятся внутри. Наказания от Лидии все-таки служат какой-никакой разрядкой для организма, становится совсем чуть-чуть легче. Но этого не достаточно.       Танцы перестали быть отдушиной, отдыхом от занятий музыкой. Превратившись во что-то серьезное, они забирали все больше и больше сил. Отрабатывать движения нужно было постоянно, чтобы не подвести команду. Коллеги по команде иногда подмечали, что с Роксаной творилось что-то не то, что она уставшая, с вечными синяками под глазами, как будто никогда не спит.       Те, с кем девушка особенно сдружилась — Энжел и Дистрикт — сильно беспокоились за подругу, старались выяснить, в чем проблема, но Рокси как партизан, молчала. Тренерша разрешала ей пропускать тренировки, но Роксана упорно появлялась на всех. Вся команда волновалась, но девушка будто не видела этого, продолжая показывать невероятные результаты.       Таких же успехов требовала Лидия в музыке, но добиться их было сложнее. С практикой все шло даже прилично, а теория никак не хотела откладываться в памяти. Запястья уже напоминали минное поле, даже Шваген-Вагенс периодически жалела воспитанницу, давая ей отдохнуть, освобождая от занятий. Но в отведенное на отдых время девушка повторяла хореографии. Она участвовала в трех групповых танцах и одном трио. Отдавая всю себя, Роксана безвозвратно растрачивала силы и энергию. Она будто ходила кругами, вновь и вновь возвращаясь к началу.       Девушка буквально жила на кофе и энергетиках, которые просила покупать подруг, ведь самой времени просто не было. Дни тянулись один за другим, сливаясь в единый бесконечный ужас, где все требуют от Рокси идеальных результатов, а она от них настолько далеко, насколько вообще возможно.       Из-за Лидии она перестала видеть и верить в собственный успех. Ей всегда казалось, что она полное ничтожество, никто и всегда такой и останется, как бы много ни работала, сколько бы усилий ни приложила, она все равно останется на одном месте. Роксана будто находится в комнате, построенной из требований и ожиданий, стены которой сдвигаются, грозя раздавить девушку, ничего не оставив после.       С Ди она виделась все реже, хотя они и находились в одном доме. Ни у кого из них не было сил даже обменяться парой фраз, настолько оба уставали. И если девушка больше выматывалась физически, то парень — морально. Их проблемы были схожи, но в то же время совсем разные. Ребята сами загоняли себя в клетки собственных мыслей и ожиданий, и сами же не могли найти оттуда выход.       У Ди снова начались проблемы с музыкой. В отличие от подруги, теория запоминалась у него хорошо, а в практике был провал. Пальцы отказывались запоминать нужные аккорды или бой. Лидия не щадила парня, также заставляя выкладываться на сто процентов, получая идеальный результат.       Занятия музыкой уже не казались просто забавой, а чем-то серьезным. Все чаще и чаще Ди приходил к мысли, что научившись играть, докажет отцу, что он не бездарность, и что таланта не существует. Тетя хоть и требовала полной отдачи, но никогда не позволяла себе обзывать парня и втаптывать его в грязь. Ди был бесконечно благодарен ей за это, но даже теплые чувства к женщине не могли так просто наладить отношения с музыкой. Играть не получалось, он все чаще стал задумываться над тем, что талант все-таки есть, и он просто ничтожество.       Все эти мысли были не рациональными, не логичными, и Ди ненавидел себя за мелькающие воспоминая об уроке с отцом.       Всплывающие переживания и мимолетные желания бросить все укреплялись все сильнее. Зачем все это? Все равно его музыкальные начинания закончатся провалом. А Лидия начала настаивать еще и на занятиях вокалом, и по своей глупости парень согласился. Конечно, выходило хорошо, но нагрузки стало в два раза больше. Парень почти все время проводил в поместье Шваген-Вагенс, приходя домой в одиннадцатом часу.       Он делал там школьные задания и проекты для одноклассников, коих брал все больше. Лидия как-то упомянула о поступлении в консерваторию, но стоило обучение больших денег, а двойную оплату — если считать Роксану — женщина не потянет.       Поэтому парень решил испытать судьбу. Ведь он к своим пятнадцати годам так и не решился, чем будет заниматься в будущем, а лишние деньги при провале на экзамене, никогда не помешают.       С родителями и братом Ди практически перестал взаимодействовать, всего себя посвящая музыке. Они с сожалением и беспокойством смотрели на него: практически всегда растрепанного (ведь прийти домой следовало до двадцати трех), не высыпающегося, с ужасными синяками под глазами.       Глэму собственный сын все чаще стал напоминать Себастьяна, такого далекого, но в то же время такого, оказывается, близкого. Ему хотелось чем-то помочь, поддержать сына, но тот отказывался принимать любую помощь. Мужская половина семьи металлистов не сговариваясь скрывала местоположение Ди от недогадливой Виктории, особенно после злосчастной ссоры.       Глэма все чаще посещало желание поговорить с сестрой по поводу нагрузки ее сына. Но тогда нужно будет прийти в поместье, открыть в голове тот старый ящик с воспоминаниями о тяжелом детстве. Он все еще был невероятно зол на сестру, но единственное, что он мог — это каждую ночь заходить в комнату спящего сына и проверять его запястья. И каждую ночь с облегчением вздыхать.