Юбки в клетку

Ты ученица старших классов. Хулиганка, прогульщица и матершинница; ты сапожник без сапог, ты человек без стыда, совести и будущего. У тебя нет ничего, кроме сигарет в кармане, старой куртки покойного отца и бутылки со спизженным из дома пивом. Ты не носишь учебники, тетради, ручки; только рваные джинсы и безразмерные футболки вместо школьной формы, а ещё сотню чувств в своём прогнившем-перегоревшем мозгу. Рисуешь милых кроликов на парте, получаешь нагоняи от старперов-учителей, школьного психолога и директора в одночасье. За то, что пришла снова пьяная. За то, что толчок пропах едким дымом. И так раз за разом; замкнутый круг, адский алгоритм, что не имеет конца. На тебя смотрят, будто на прокаженную, а ты свыклась уже; словно рыба в воде посреди этого болота неприязни, в этой мерзкой тине ненависти. Они кривят лица в презрении и гадком страхе, а ты лишь смеёшься саркастично-злорадно в отместку: только и ждёшь этого, всем назло показывая факи кривыми пальцами. Ты снова приходишь на третий урок: утром подралась со своим отчимом и словила паничку, страшную настолько, что была уверена — сдохнешь на месте. Прямо в ванной, свернувшись на пыльном плиточном полу в голубую клетку. Холодном и липком, в тишине заливаясь кислотой и солью. Но вот сюрприз: в жизни все сложно пиздецки, поэтому сейчас сидишь уже за покосившейся партой, слушаешь громко альтернативный метал, заклеиваешь пальцы пластырями и думаешь только о том, как сильно раскалывается голова и как безумно тянет все тело. В шрамах, убитое, истоптанное и истонченное, словно его переехало дважды-трижды сраным камазом. От макушки до пят: испорченное, мерзкое, грязное. Тебе 16, а ты уже наплевала на правила и законы, на благородство и честь. Ведь мир, в котором насильника защищает каждая вшивая псина, а жертву гнобят, обзывая «шмалью» и «шлюхой», не заслужил доброты. Так что теперь ты просто шлешь все в пизду, заливаясь в туалете рюмкой водки за 40 гривен. Ты тоже «прошмандовка» и «сама расставила ноги», что на языке человеческом — «жертва». Не носишь короткие юбки в клетку, топы с бабочками на тонких бретельках, а ещё шифоновые платья, как сверстницы. Не красишься, ведёшь себя отталкивающе-агрессивно и безумно боишься всего необычно-кричащего, всего блестящего и по-детски яркого. Ведь постулаты гласят: жертва всегда нарвалась, всегда спровоцировала, всегда виновата. И поэтому в одиночестве должна нести свой хренов крест. И не имеет значения, что ты была лишь ребёнком наивным, в дешевых вшивых спортивках и кедах на вырост. Что не красила глаза, не знала и близко слов матерных; что просто мелкой девчонкой была, скромняшкой-милашкой. Спала с плюшевым мишкой, ждала котёнка на день рождения и представляла перед сном идеальное своё будущее: ты, мама и большой дом с садом. Будто ты богатая и успешная, а твой любимый человек счастлив. Ты была чистая росинка, дождевая вода, невинный цветочек ромашки; а использовали тебя, как одноразовую перчатку резиновую, как пакет целлофановый, словно салфетку, по сути, а потом выкинули жестоко. Скомкали, испачкали. И живи теперь среди руин прошлой жизни, в темноте, в вечном страхе быть пожёванной и истоптанной вновь. Задыхайся каждую ночь истерикой, бросай посуду из окон, бейся головой об стену и стирай руки в кровь наждачкой, а потом попытайся объяснить все своей плачущей маме. Женщине, которой ты никогда не расскажешь о своих кошмарах. Знаешь ведь: она не поймёт, не поверит в то, из-за чего её милый цветочек завял и стал плеваться ядом, сплетая цепкими корнями плотную защиту себе. Да, продолжай существовать. А когда все-все отвернутся, прыгай окончательно за борт; возьми только табак, ром и дешевую шмаль. Спасайся всем запретным, всем дурманящим; это намного дешевле, чем курс психотерапии, антидепрессанты и дорогой адвокат. А когда одолевает приступ, помни, что отныне так будет всегда. Старайся привыкнуть, и срывайся-срывайся-срывайся, пока наконец не решишься покончить со всем этим. Подумай вновь о тех днях, когда твоя жизнь навсегда изменилась: о своих разбросанных по ковролину игрушках, о скрипе двери поздно ночью. Вспомни лицо отчима: его мерзкое ебало, что пьяное и все в слюнях, с глазами чёрными и бордовыми щеками от градуса. Ощути вновь пугающие культяпки холодные, что ломанными ногтями опускаются вниз по твоему телу, и глухие удары ногами. Услышь, как наяву, бессвязную речь. Вспомни те дни, помяни детство, почувствуй соленый привкус на своём лице и желание проблеваться, а затем иди в аптеку. Попроси у фармацевта пять пачек токсинов, которые ночью закинешь себе в разодранную глотку. Она до сих пор болит. Или сходи вместо школы в супермаркет. Роняя слёзы сухие, с бесстрастным лицом выложи на конвейер веревку и мыло. Протяни кассиру карточку магазина дрожащими руками, чтобы пробил по скидке, а вечером накинь наконец петлю на шею. После того дня ты и так не могла нормально дышать. А если и это не так просто, то притащи тело своё на крышу какой-то высотки. Молча пройди мимо безучастного вахтёра в подъезде, который ни за что тебя не окликнет, вызови лифт. Разбитыми руками нажми на кнопку 16 этажа. Подойди к краю, погляди вниз, представляя себя маленьким пятном на асфальте или безымянными органами, что, словно гирляндами, украсят чей-то балкон. И падай. Тебе это тело не жалко, ведь оно давно не твоё. Тебе 16. Завтра — 17. Ты старшеклассница, но в душе ещё совсем ребёнок, у которого просто забрали годы беззаботности. Чьи любовь и тепло отняли так легко, словно конфетку; ты ведь, без игл своих, совсем безоружная, как была, так и осталась. Несчастная, ты материшься, как сапожник, пьёшь и куришь, сжигая свою жизнь с упоением; анальгин тебя, бывалую, уже не спасает от острой боли. Ты не носишь в школу книги и тетради: боишься, что злые одноклассники окунут в речку за школой, как было раньше. Поливаешь всех грязью, ведь прекрасно истину осознаешь: перестанешь — загнобят. Не носишь одежду красивую, ведь боишься мужчин и их голодных взглядов. Не покупаешь школьную форму: она хоть и с брюками, но дорогая слишком. И ещё осуждаешь себя каждую секунду блядскую, изо дня в день, хотя на самом деле вины твоей здесь нет. Ты не виновата, что твой отчим пьяница, педофил и насильник; что грязь не убрать даже содрав всю, целиком, кожу; что не можешь рассказать все своей маме; что не способна позволить себе лечение; что вечно одна; что теперь на дне. Что из-за возраста проблемы твои, вероятно, сочтут за пустоту. И, может быть, ты никогда не узнаешь и не примешь это, но поверь. Здесь вовсе нет твоей вины. И все же я могу понять, почему ты таки стоишь на краю.