14. Туда, где мы, отринув плоти бремя, вплетем наш голос в звездный хор
— Она была щепетильна в этих вопросах, — невесело, с горчинкой в голосе улыбался Джоффри. Думал, стало быть, о ней. Не забывал… И Лавгуд тоже улыбался. Тоже смотрел на портрет Пра-Пра в гостиной — так звали в их семействе достопочтенного сэра Френсиса . Тоже Пандору вспоминал. Мог ли не вспоминать? Не мог — не шла она из головы. Ни у него, ни у дочери. Прислушивался Ксено — не донесется ли шум из комнаты Луны. Спит ли она. И страшно было признаваться себе самому: не сможет он отпустить ее от себя в следующем году. Такую — не сможет. А настойки профессора помогают ей постольку поскольку. День-другой, потом всё сначала. Дети злые, издеваться в школе будут. Розыгрыши устраивать. Не любят, когда кто-то на них не похож, высмеять стремятся. Унизить. Строго глядит сэр Френсис из глубины своего портрета, и ни единой черточкой длинного лица не намекает на родство с Пандорой. Та нежная была, кожа жемчугом отливала, волосы будто у русалки лунной ночью… А Ее Величество Елизавета советника своего за смуглую масть Мавром величала. Выделяла перед остальными, ценила, и было за что. Мрачный взгляд темнее ночи был у лучшего королевского шпиона, взгляд пронзительный, умный, тяжелый. Ничто не ускользнет от такого — находка для любого правителя. А кабы не седина в висках и бороде, то и с вороновым крылом по черноте могли бы состязаться волосы Френсиса Уолсингема. — Как ни смотрю на него, всегда удивляюсь генетическим причудам, — словно поймав мысли Лавгуда, высказался Макмиллан. Отсалютовал бокалом: — За Рождество, экселлент! Вино проглотили молча. Повел бровью сэр Френсис. Отвернулся, склонился над пергаментом, заскрипел пером. — Я не удивился бы, будь он предком кого-нибудь из Блэков или Принцев… Но Пандоры… Всегда считал, что склонность к шпионажу и прочим подковерным делишкам — слизеринская черта… Качает головой Ксенофилиус. Не слизеринская — исконно когтевранская. Слизеринцы эгоцентрики, только на себя работают, политики и денег магловских чураются, как и самих маглов. Ни один змей не стал бы королеве простаков прислуживать. Даже по тем временам, до Статута. Успешно скрывал сэр Френсис, когтевранец, свое происхождение, никто из придворных не сумел заподозрить печать иного мира в личности ревностного пуританина. Лишь Ее Величество знала, не могла не знать, кому доверила свою жизнь. И вместо Хогвартса в графе об образовании Уолсингема с ее соизволения значился Кембридж. Остальное же — учеба и практика в Венеции, Флоренции, Париже — было истинным фактом его внушительной биографии. Как и знаменитое «Нет платы слишком высокой за нужные и ценные сведения» — высказывание, которое так и напрашивалось девизом факультета «Когтевран» стать. — Кто знает, — отвечал Ксено, — известно же, что все древние семейства как магловских дворян, так и магов, если хорошо в истории покопаться — родня. Во всяком случае, в Европе… — Это верно! И если бы время от времени кровь тех и других не освежалась кровью простолюдинов, маглов или иноземцев, давно бы уже повырождались к аннуиновым псам все эти ваши хваленые аристократы… Тонкие, упрямые губы Джоффри покривились. Даже будь аврор не прав, не стал бы спорить Лавгуд. Но здесь он не в бровь, а в глаз попал, Мерлин свидетелем! — Воби принес хозяину гранки. Воби может показаться? — послышался вдруг голос невидимого пока еще эльфа-домовика. Макмиллан хохотнул, раскинул руки на спинке софы, прикрыл покрасневшие глаза, чтобы дать им отдохнуть. Лавгуд пробежал взглядом сверстанные полосы «Придиры». Луне понравится, должно понравиться. И Пандоре понравилось бы. — «Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь», — зачитал он вслух. Джоффри разлепил веки, поднял голову: — А? — Цитата. Из книги. — Та-ак… — Дора любила ее — они с ней родились в один день. Одиннадцатого июля… — Та-а-ак! — в тоне Макмиллана теперь сквозила неподдельная заинтересованность. — «Убить пересмешника» это. — А, вон оно что… — мракоборец помял переносицу двумя пальцами, что-то припоминая. — Страшила Рэдли… «Наперекор всему на свете», хм… Это как однажды, еще на младших курсах, Эванс мне заявила: «Вот уж не знала, что маги читают нашу литературу! А вот маглы о магической даже не знают!» Обижалась, короче. Пришлось втолковывать, что это же мы скрываемся от них, а не наоборот. Да и что им толку от наших книжек… Лавгуд повел плечами, неуверенно так, стесненно: — Ну, камин, может, растопить… Мало ли… Засмеялись. — Ты по-прежнему считаешь, что Дамблдор посетил тебя в тот раз из-за Фиделиуса, Ксено? — спросил вдруг, серьезнея, Макмиллан. Нахмурился и Ксенофилиус. Не имеет он права разглашать, Хранителем какого дома является: клятву принес Деду. Мальчик же мал еще для ответственности Обета. А Макмиллан — лицо третье, посторонний, даром что надежнее него на роль такую не сыщешь. Почему не Джоффа избрал тогда Дамблдор? Почему Лавгуда? И не была ли гибель жены формой ультиматума, чтобы… Ксено замер, поймав себя на неприличном: уходя глубоко в размышления, он, сам того не сознавая, начинал грызть ногти и заусенцы. После смерти Пандоры началось, да вот и не может он никак отвыкнуть. — Из-за этого, Джоффри, не сомневайся. Из-за этого. Нехорошее у меня предчувствие, Джофф… — О чем ты говоришь! У меня так курса с пятого нехорошее предчувствие. Как будто, право слово, по башке чем-то огрели и полушария мозга друг с другом перестали сообщаться. Одна сторона одно помнит, другая — другое. Хронический Конфундус… Насторожился сэр Френсис, прислушался. А Ксено гранки отложил и отрешенно на свои руки взглянул — каждую секунду ждал сюрприза из детской. Телом в гостиной был, а душой — там, у дочки. — Ты сейчас почти в точности повторил слова Доры. А еще знаешь, о чем она мне говорила незадолго до смерти? Отчего это, спрашивала, вы все вдруг тогда так поменялись — ты, Лили, Сев… — Я? Вот новости! А со мной что не так было? — Она уверяла, что «квартет Кетцальбороса» сам по себе бы не развалился. Тот наш с нею разговор переслушиваю в Омуте… и часто… «Друид еще во время учебы стал чужим и холодным. Раньше всегда был романтиком… Эванс мозгошмыги закусали — связалась с Поттером в отместку Снейпу. Ни дать, ни взять — назло инквизитору подожгу себя Адским пламенем! Снейп — тот вообще как свиных бобов объелся. С такими поганцами спутался, что хоть экзорциста ему вызывай! И чтобы он, с его-то запредельной гордыней, стал так унижаться? Пусть бы даже перед самой Лили… Скорее помер бы от одиночества, чем умолял кого-то. А тогда полшколы видело, как он чуть ли не на коленях перед ней ползал. Нет, не могу я объяснить этот бред! Империус там, что ли?» Всё, что она говорила, я наизусть заучил… Да только тоже ничего объяснить не могу… — Это я-то — чужим стал? Холодным?! — Макмиллан недоверчиво скривился. — Ну… может быть. Я перед С.О.В., помню, паниковал и без всякого Империуса. Да и вообще — перед экзаменами такое за мной водилось, уж кому как не Уолсин… как Пандоре это знать… В тот период я ничего не замечал. Поэтому никто из них не казался мне странным. Удивляюсь только, почему Дора не высказала мне этого в глаза… Или высказала? — он задумчиво поглядел в свой опять наполнившийся бокал, как будто ждал, что вино сейчас сделается Омутом Памяти и предоставит ему все ответы. — Вот гремлинова отрыжка! Никогда на память не жаловался, а тут при всякой попытке систематизации воспоминаний голова прямо плывет… И вот еще что… — то ли с опаской, то ли с надеждой покосился аврор на портрет елизаветинского советника и понизил тон: — На мне висит Непреложный обет. Но я не помню, когда, где, кому и при каких обстоятельствах его давал! Вот как ты бы мог это объяснить, Лавгуд? Чары Забвения? Даже не сразу и понял Ксенофилиус, о чем тот толкует. Дать Непреложный обет, а после этого влететь под Обливиэйт… да такого и врагу не пожелаешь! Вот и сэр Френсис заворочался в своей позолоченной раме, придвинулся близко-близко к поверхности полотна, еще миг — и, кажется, выглянет наружу, как из окна. Длинные холеные пальцы в перстнях и чернильных пятнах сжали завитушки багета, глаза — как у взявшей след борзой. — Когда вы обнаружили? — вдруг снизойдя до беседы с живыми, спросил он голосом глухим, но внятным. Внезапное вмешательство портрета, кажется, вызвало у Джоффри удовлетворение. Как если бы он, затевая разговор, ожидал втайне чего-то подобного. Ксено несказанно удивился: никогда не вступал в диалог Пра-Пра его супруги, и даже она думала, что художник, написавший картину, был недоучкой и оставил изображение немым. — Обнаружил год назад, сэр Френсис, — дипломатично и мягко отвечал Макмиллан, чуть кланяясь Уолсингему. — А вот саму надежду определить, с чем он связан, потерял недавно. Перепробовал всё, что есть в арсенале Аврората… По нулям. Слушал его рассказ Лавгуд и всё больше догадывался, что произошло это почти в тот же день, когда признался он Джоффри в своей миссии, связанной с Заклинанием Доверия. В иррациональной, не подвластной никакой логике тревоге за Луну. После гибели жены. Понял — не сможет оставаться Хранителем без подстраховки опытного мракоборца. Не выдержит разум тройного испытания. А Дамблдор нисколько не возражал против кандидатуры Макмиллана — ни как директор Хогвартса, ни как Верховный чародей Визенгамота. Конечно, без передачи полномочий Фиделиуса третьему лицу. Джоффри лишь узнал о роли Ксено, мог прикрыть его и Полумну при необходимости, но сам доступа к тому месту не имел, не знал даже, что речь о нем. Обряд запечатывания тайны в сердце Хранителя производился в общих чертах по той же схеме, что и некоторые другие древние мистические процедуры — Обряд Жертвы, Возрождения, Непреложный обет. Хранителем может быть только один. — И по той же схеме выявляется, как вам наверняка известно, сэр, — продолжал говорить Макмиллан, обращаясь к советнику Елизаветы. — В азиатских школах это называют «кармическим следом». Невооруженным глазом без подготовки не увидишь. Нужно принять пару зелий, а потом в определенной последовательности прочесть особые выявляющие заклинания — и тогда чары как бы обновляются и повторно вспыхивают серебристой нитью в сущности субъекта Обряда. И я руководствовался исключительно любопытством, когда в уединении прочел те заклинания уже над собой — и что? На левой руке у меня высветилась спираль Непреложного. Могу лишь предположить, что сковал себя обязательством я достаточно давно. Но предположения эти основаны исключительно на интуиции и не подкреплены ни единым фактом. Лихой огонек светился в черных глазах Уолсингема. Он не упускал ни единого слова аврора и слегка кивал своей черной шапочкой. — Вы левша? — Я амбидекстр, сэр Френсис. Одинаково успешно владею обеими руками. — Так я и думал. Это свойственно многим анимагам. Ксено услышал это, да тут же и забыл безо всякого Обливиэйт. Готовый разделиться на две части, он едва удерживал себя на месте, мучительно думая о Полумне — спит она в своей кровати или расхаживает в темноте детской, слепо натыкаясь на мебель и постоянно рискуя выбраться на карниз или опрокинуться через перила винтовой лестницы, несмотря на все защитные чары, наложенные на дом отцом. — Мистер Патил проконсультировал меня на эту тему и даже, знаете, посоветовал несколько весьма занимательных книг из библиотеки Бомбейской магической школы… Как вы понимаете, следом за несколькими миллиардами маглов, которые на протяжении многих тысяч лет веровали и веруют в перерождение души после смерти в новом теле, что-то такое закрепилось и в мировоззрении азиатских магов. И вот что я вычитал в их литературе относительно данного мной Обета. В отличие от остальных Обрядов этой серии, Непреложный Обет имеет свойство переходить после гибели волшебника с ним в его новую жизнь. Если, конечно, маг не успел выполнить условия в текущей и если смерть не была связана с провалом миссии, а произошла по иной причине. Этот мощный фактор не позволяет отклониться от курса ни на йоту: ваш Обет остается с вами и не расторгается столь долго, сколь это сочтет нужным магия. А еще я очень сильно заподозрил, что многие известные нам привидения принадлежат тем умершим, кто не успел при жизни рассчитаться с этим долгом… — Если верить этой… кхм… литературе, получается, вы могли дать этот Обет в каком-нибудь из прошлых воплощений, но не помните этого? Либо же совершить Обряд в этой жизни и подвергнуться чарам Забвения? — Уолсингем задумчиво пропустил между пальцами несколько прихваченных волосков смолянисто-черной бородки. — Что ж, здесь есть над чем поразмыслить, юноша… Но я, пожалуй… Последняя ниточка терпения Лавгуда лопнула. Ему показалось, что в комнате дочери что-то стукнуло, и хотя все приборы, нацеленные на фон детской, оставались неактивными, Ксено вскочил с места: — Прошу меня простить, господа. Я вынужден ненадолго вас покинуть. Джоффри и портрет бросили на него по удивленному взгляду, однако возражать не стал ни тот, ни другой. Он не заметил даже, как оказался у Луны. Вовремя оказался. Летаргическая неподвижность сковала ее худенькое тело, почти невидимое среди подушек, одеял и простыней. Девочка лежала навзничь, без признаков жизни, не дышала совсем… — Малышка! Малышка, ты что? Луна, вернись, я умоляю, малышка! — и трясущимися от ужаса руками принялся тормошить ее несчастный отец. — Эльфы! Сюда! Оба домашних эльфа беззвучно аппарировали в комнату. Юма метнулась к постели, а Воби осторожно коснулся запястья Лавгуда, потом прихватил его покрепче: — Молодая хозяйка в безопасности, хозяин Ксенофилиус. Но мисс Полумну сейчас нужно отпустить, Воби знает, где она, и проводит ее сюда. — К-как проводит? — едва ли внемля увещеваниям домовика, отчаянно рванул руку Ксено, высвобождаясь из его цепких пальцев. — Как ты ее проводишь и куда?! Она не дышит! Посмотри! — Хозяйка Полумна жива, хозяин! — обернулась Юма, склонявшаяся над лицом Луны. — Пусть хозяин Ксенофилиус дозволит Воби привести ее сюда! — Д… Да, хорошо, — выдавил Лавгуд, едва не рыдая, и Воби тут же исчез. Несколько секунд спустя Луна глубоко вздохнула и раскрыла свои огромные глаза. — Всё хорошо, папа, — улыбнулась она. В ушах Ксено нежно зазвенели колокольчики ее напевного голоса. — Со мной всё хорошо, но мне нужно полежать. — Почему ты такая замерзшая? Что случилось? Он тщетно растирал полупрозрачные кисти ее ручонок между своими ладонями, напрасно пытался отогреть дыханием ледяной мрамор кожи. И шевельнуться не могла сейчас маленькая Луна… — Это… бывает. Я просто немного заблудилась, когда ты стал меня трясти. Не пугайся, папа. Я здесь, Воби вернул меня. Ксено не заметил, как удалились, тактично оставляя их вдвоем, домашние эльфы. — Отправь сову к Шаману, папочка, — нежно попросила она. (Правда ли, что губы малышки медленно розовели, или же это не более чем иллюзия от теплого света свечей?) — Акэ-Атль не найдет себе места, пока не узнает, что я выбралась. — Кто это такой? — Акэ-Атль Коронадо Ортега Куатемок, однокурсник Гарри. Когда ты стал меня будить, нас с ним разбросало в разные стороны… Отправь ему сову, папа! — Хорошо, но не раньше, чем ты всё мне объяснишь! Луна вздохнула и слегка повернула голову: — Я попробую… Понимаешь, когда это произошло со мной впервые, я подумала, что смогу встретиться с мамой. Но я встретилась там с Шаманом, и он объяснил мне, в чем дело…* * *
Старый друг родителей был красивым. Если бы, конечно, мистер Макмиллан не носил на шее эту штуку для отпугивания нарглов и желтый плащ через плечо, он был бы не настолько красив. А так — настолько. И подарил Луне на праздник большой набор волшебных масляных красок. Гарри, когда гостил у них летом, смешно встрепенулся, в первый раз увидев ее оживший рисунок — с виду эти краски ни в тюбиках, ни на палитре не отличались от тех, которые продавали в мире обычных людей. Он просто не ожидал, что смешная зеленая лошадка вдруг начнет скакать по альбомному листу. Жалко, очень жалко, что на рождественские праздники им придется уехать к папиной родне в Кардифф, а Гарри останется на каникулах в Хогвартсе. Луна часто видела его во сне и очень скучала, а получая сову с его письмом, наоборот — радовалась. Зато папочка пообещал пригласить Гарри в Подлунную башню на всё следующее лето, о чем она тут же и написала своему другу. Ну а поскольку конверт еще не был запечатан, Луна, поднявшись к себе, опробовала в деле подарок дяди Джоффри. Ворон на ее торопливом рисунке мало походил на птицу — скорее на какую-то голову Медузы Горгоны с лапками, — а сверху над ним переливалось разными цветами поздравление с Рождеством. Издавать звуки и, тем более, разговаривать ее произведения пока не умели, но она надеялась со временем стать настоящим художником и писать настоящие колдокартины. Ложась спать, Луна подумала о том, что было бы очень хорошо повидаться с Гарри хотя бы во сне. Но попасть в Хогвартс без приглашения у нее не получилось бы даже тем способом, которому она научилась несколько месяцев назад. Поэтому сначала нужно было разыскать Шамана… Они никогда не виделись с Шаманом на самом деле, только во сне. Тогда, первого сентября, проводив Гарри в школу, Лавгуды вернулись в свое поместье, и Луна поняла, что уже соскучилась по нему. Они так здорово веселились летом, а у нее раньше никогда не было друзей. Это грустно, что он старше на целый год. Даже когда в следующем сентябре она поедет в Хогвартс, они всё равно не смогут учиться на одном курсе. Так, за этими мыслями, она и задремала, сидя в кресле возле камина, пока папа возился в типографии. Задремала, и ей послышался мамин голос. Луна сразу же проснулась и стала оглядываться, а потом разглядела пригорюнившийся призрак. «Мамочка!» — прошептала она. Серебристый образ всплыл к потолку, маня ее, и Полумна взлетела вслед за ним. «Мамочка, а я летаю, видишь? Я уже взрослая!» Пандора грустно улыбалась, глядя ей за спину. Луна тоже обернулась и, похолодев, увидела себя, спящую в кресле. «Я тоже умерла? — пролепетала она, но призрак покачал головой; девочка попыталась вернуться в себя, но прошла сквозь свое тело и сквозь мебель, точно и сама была привидением. — А что же мне тогда делать?» Мама протянула ей руку, и они куда-то полетели. Луна помнила только, как скользит далеко внизу ночная земля и как мерцают огнями окна далеких жилищ. Перемещение было стремительным и легким, они даже не заметили времени — и вот уже впереди возвышается громада средневекового замка, построенного так, что лишь чары могли поддерживать его архитектуру, не позволяя ей попросту развалиться на куски. Отсюда он казался еще более странным, чем Луна видела на колдографиях: часть галерей замка как будто свивалась восьмерками, выворачивалась изнанкой и переходила в другое пространство, не слишком хорошо различимое с их места. Однако подлететь ближе и рассмотреть им что-то мешало. Как будто какой-то прозрачный купол обволакивал подступы к зданию и окружавшему его ландшафту с подвесными и каменными мостами, озером, аренами для спортивных состязаний, садами, оранжереями и бескрайним темным лесом, что терялся на холмах вдалеке. «Это школа Гарри?» — спросила Луна и в ответ получила кивок. Мама словно бы кого-то поджидала. Через некоторое время кусты возле ажурной кованой решетки беззвучно расступились. Из них выскользнул тускло светящийся силуэт большого зверя, похожего на кошку. Луна немного струсила: не со всеми хищниками можно договориться, учил ее папа. Иногда лучше убежать. Но мама была спокойна, она кивнула громадной кошке и растаяла в стылом ночном воздухе, а зверь обрел очертания человеческой фигуры. Мальчик. Не намного старше самой Луны. Цвет волос и глаз не разобрать — серебрятся, как и всё тело. «Привет, а ты кто?» — спросила она мальчика. «Я Шаман. Идем, я проведу тебя в Хогвартс». «А можно?» Тут Луна поняла, что теперь она свободно проходит сквозь невидимый щит, держась за руку Шамана. «Как у нас с тобой получается так ходить? И даже летать…» Мальчик повернул к ней бледно сияющее лицо. Наверное, он тоже призрак умершего. «Это потому что мы — это не тело, мы — это наш нагуаль, то, что скрыто внутри. У тебя получилось покинуть тело, но без проводника ты можешь здесь заблудиться и не найти обратной дороги». «Если я не умерла, то я сплю и вижу всё это во сне, правда?» «Нет, это не так. Это сон, но он общий для всех. Это сон, в котором ты можешь менять события, и они будут меняться на самом деле. Но этому надо долго и много учиться». «А ты уже выучился?» «Конечно, нет. Но я хочу этому учиться, только жалко, что в Хогвартсе нет таких предметов. Мне придется брать уроки у своего деда-шамана, если я собираюсь стать таким, как он. И если ты захочешь, то я могу попросить его и за тебя… А вот мы и на месте». Луна увидела величественный фасад и главный вход древней школы. Здесь было так тихо и красиво… «Все наши уже улеглись спать, и я спокойно покажу тебе замок. Только постарайся не отставать, меня предупреждали, что в Хогвартсе много сложных ловушек. Некоторые из них могут увести в другие измерения. Дед будет очень недоволен, если в первый же день учебы ему придется всё бросать и бежать к нам на выручку». Так Луна сообразила, что Шаман — совсем не призрак. Гарри однажды сравнил призраки и живые портреты с какой-то магловской штукой — кажется, голого… голорагм… Мудреное словечко. Но он объяснил тогда, что так называются в его мире изобретения будущего из сказок для взрослых — создания, способные, как попугаи, произносить слова, которым их научили, и не больше. Только делают это они не через волшбу, а с помощью магловской механики. А мальчик, Шаман, говорит сам от себя и столько, сколько считает нужным. Нет, он не призрак и не эта… как ее… гог-рло-ра-ма… В ту ночь он показал ей часть замка, которую уже успел освоить за несколько часов после приезда в Хогвартс. Показал гостиную Когтеврана, где висел портрет Хелены Когтевран, привел даже в спальню первокурсников, чтобы она увидела, как он, Шаман, выглядит на самом деле. Они подобрались поближе к его кровати, и Луна в тусклом свете ночника разглядела спящего черноволосого мальчишку, смуглого и крепко сложенного, не чета посапывавшему на соседней постели Гарри Поттеру. Тот из-за бледности и худобы, даже пребывая в собственном теле, изрядно смахивал на привидение. Луна попробовала погладить его по голове, но рука ее прошла насквозь. Да вдобавок ко всему у окна, за пологом балдахина, неожиданно что-то зашуршало. Она вскинула глаза и увидела такое, что от испуга метнулась за спину своему проводнику. Так бывает, если заглянуть в бездонный черный провал, по неведомой причине возникший на фоне безмятежной глади моря, и ты не знаешь, какой глубины эта подводная пропасть. Так бывает, когда среди солнечного дня на тебя падает тень, и ты, подняв голову, видишь уходящую в небеса воронку смерча, который неотвратимо приближается к тебе. И, наконец, так бывает, когда тебе снится кошмар, от которого ты с воплем подскакиваешь с подушки и еще несколько дней не можешь забыть свой ужас, хотя толком ничего не видел и не помнишь. Над кроватью Гарри на шесте сидело нечто, чему не было описания и объяснения. Оно поглощало свет. Весь, который его достигал. Оно, как и замок Хогвартс, пребывало сразу в нескольких измерениях. Его извивающиеся черные перья медленно двигались на сквозняке, словно обещая схватить неосторожную жертву за горло, как глубоководный спрут щупальцами. «Я тоже чуть не обделался, когда увидел это в первый раз, — признался Шаман. — Но он вроде мирный. Только спать в его присутствии я что-то пока боюсь». «Кто это?» «Это его ворон». С тех пор и на протяжении четырех месяцев Шаман, он же Акэ-Атль, учил Луну тому, что узнавал от собственного деда, живущего сейчас в Латинской Америке, но способного преодолевать огромные расстояния ради встреч с внуком. Ребята уже немного умели влиять на предметы — дотрагиваться до них, постукивать, извлекая пусть и слабый, но реальный звук, заставлять слегка колыхаться самые легкие перышки, будто от еле заметного дуновения ветра. Здесь им для этого не нужна была ни волшебная палочка, ни магия. Акэ-Атль объяснил однажды, что шаманизм — это переходная ступенька между маглами с сильным жизненным полем и магами со слабым уровнем волшебства, и что пользоваться этой формой сможет даже номэджи, если хорошенько подготовится и предварительно примет специальные зелья. Мама иногда появлялась в комнате Луны или провожала их с Шаманом в Хогвартс, но вступать с ними в длинные беседы не могла, как не могла и ответить на мучающий девочку вопрос. Однокурсник Гарри пообещал, что если у них все получится, то со временем они и сами смогут разгадать тайну ее гибели, погрузившись в пучины иного мира. В рождественскую ночь, отправив сову к одному другу, Луна позвала другого, самостоятельно добравшись до ворот школы. Шаман пришел не сразу. Он услышал ее во время праздничного пира и решил, что с нею что-то случилось. Пришлось выдумывать предлог, чтобы подняться в спальню и перейти в «третье» состояние — и на всё это требовалось время. Луне показалось, что Акэ-Атль недоволен, но он старался не показывать ей этого. Она все равно поняла, спросила. Тогда мальчишка не стал кривить душой и признался: «Если бы ты только видела этот шикарный пудинг! Мои домашние в жизни такого не сделают!» «Я не знала, прости!» — протянула расстроенная Луна, хотя ей было невдомек, как можно переживать из-за какой-то глупой еды. «Да не беда. Может, останется что-то на утро. Попробую раздобыть немного перед отъездом». «Ты тоже уедешь на каникулы?» «Да, у нас уезжают почти все. Из наших останутся только Гарри и еще, кажется, кто-то из девчонок». Луне стало жалко Гарри: ему коротать целую неделю в полупустой школе среди всей этой пыльной древности со странным вороном под боком… «Я хотела бы его проведать. Можно?» Отказывать Полумне Акэ-Атль не умел никогда. Вот и теперь они отправились на поиски Поттера, но нашли, как всегда, одного Мертвяка, дрыхнущего на своей жердочке возле пустой кровати хозяина. «Значит, пошел искать приключений. Идем, спросим принца Гэбриела, давно ли он ушел». Надо сказать, портреты и привидения Хогвартса видели их так же отчетливо, как если бы те оставались в своем обычном виде, но в разговор желали вступать далеко не все. Серая Дама при входе даже не интересовалась паролем, и они спокойно проплывали сквозь запертую дверь гостиной. Кровавый Барон недовольно хмурился, но тоже позволял им шастать по слизеринским казематам. При этом он строго следил, чтобы они ничего не трогали и ни перед кем, кто не спит, не появлялись. Толстая Леди Гриффиндора начинала петь и требовала, чтобы они выслушали ее арии, чем повергала обоих в спешное бегство, потому что на вопли тут же сбегались старосты факультета — те еще паникеры. А самыми радушными были картины и привидения Пуффендуя. Портрет мрачного принца в когтевранской гостиной выслушал мысленный вопрос Шамана и так же, не растворяя губ, ответил, что студент Поттер ушел меньше часа назад и отследить его путь можно по едва заметному серебристому шлейфу магии, оставляемому палочкой. У каждого этот след был особым, и при желании узнать тот, что принадлежал Гарри, не составляло труда, особенно для анимага. Светящаяся, видимая только в «третьем» состоянии ниточка привела их к библиотеке, однако, чуть не достигнув ее, свернула и ушла прямо в стену. Не собираясь тратить время на поиски официального входа, Луна и Шаман проникли прямо сквозь каменную кладку и очутились в заброшенном классе. Центр комнаты был расчищен, парты громоздились друг на друга у стен, а вдали, под бахромой паутины, высилось гигантское, от пола до потолка, старинное зеркало в золоченой раме. И напротив него, тускло отражаясь в искривленной поверхности, стоял Гарри, держа в руке сорванные с носа очки. Он что-то видел там помимо собственного двойника, потому что дыхание его было встревоженным и частым, а зеленые глаза горели. Луна попыталась прочитать то, что было выгравировано на завитушках золотого обрамления, однако это были не слова, а какая-то абракадабра. Или это происходило потому, что читать и понимать человеческую речь в бестелесном состоянии иногда оказывалось ужасно трудно. «Что он там такое увидел?» — замечая, что Гарри не собирается отходить от своего отражения, спросила Луна. «Я не знаю. Может, ему во время пира близнецы Уизли подлили нарциссическую настойку? — предположил Шаман и вдруг насторожился. — По-моему, сюда идут!» Они высунулись по пояс в коридор и обнаружили, что с той стороны находятся разговаривающие Филч и профессор Снейп. Взрослые как раз прощались, завхоз отправился дальше, а вот алхимик… «Вот черт! Сейчас эта ядовитая анаконда вломится к Гарри!» Не теряя ни секунды, Шаман втянулся обратно в класс, подлетел к зеркалу и встряхнул раму, а Луна помахала у Поттера за спиной в надежде, что если он ее и не увидит, то хотя бы почувствует. Неизвестно, что именно помогло, но Гарри встрепенулся и, опуская, дернул пыльный шелковый занавес, который явно скрывал зеркало до его появления здесь. Дверь резко раскрылась, но Луну в тот же момент как будто прошило молнией. Она подумала, что умирает — это было больно, страшно, тем более — отовсюду нахлынула темнота. Шаман как в воду канул, а ее призывов о помощи не слышал никто. Луна металась в поисках обратной дороги. Ей почему-то казалось, что где-то вдалеке кто-то трясет ее, но это было такое непонятное ощущение, что она не могла оценить, правда это или только фантазия. Целую вечность спустя она услышала мамин голос, потом кто-то взял ее за руку и повлек за собой. Когда впереди показалась Подлунная башня, девочка различила их эльфа-домовика. А потом он просто перенес ее в спальню — так же, как обычно это делала она сама, когда возвращалась из «третьего» состояния…* * *
— Поэтому, папочка, меня вообще нельзя тормошить, когда я вот так лежу. Со мной всё в порядке, и если что-то нужно, ты всегда можешь отправить за мной Воби или Юму, — завершила Луна свою историю, медленно и сонно взмахивая длинными ресницами. Лавгуд перецеловал потеплевшие пальчики дочери — все по очереди. — Как же ты напугала меня, малышка!.. Он и сам не знал, как относиться к этому новому веянию — злиться ли на призрак супруги или же принять всё как должное и хорошо обдумать меры безопасности. Может быть, со временем дочка и вовсе перестанет ходить во сне, научившись во сне летать? А сама Луна уже безмятежно уснула и не могла ему ответить. ____________________________________________ ПРИМЕЧАНИЯ Еще об Уолсингеме: http://www.peoples.ru/state/politics/frensis_walsingem/ В фильме «Елизавета» (в роли сэра Френсиса — Джеффри Раш): https://www.kinopoisk.ru/film/5560/