5. На звонкий рожок — да в лапы собаке
Утро первого учебного дня началось с суеты в комнате Гарри и шестерых его однокашников. Поттер подскочил из-за грохота и чертыханий сбоку от кровати, торопливо потянулся за очками, но оказалось, что они сейчас не потребуются: зрение в «боевом» режиме стало стопроцентным. Вопреки опасениям причиной потасовки между ребятами оказался не Мертвяк — который, к слову, величаво взирал на них со своей жердочки у окна — а рюкзак одного из учеников, уроженца Мексики. Когда вчера декан МакГонагалл произнесла во время распределения его имя, половина зала так и покатилась со смеху. Мальчишку звали длинно и причудливо, и из всей тирады Гарри запомнились только несколько первых слов его имени: Акэ-Атль Коронадо Ортега Куатемок. Да и помимо имени его сложно было не запомнить из-за необычной внешности и огромного, как многоместная туристическая палатка, рюкзака с триколором и гербом, изображавшим орла, который сидел на ветви кактуса-опунции и клевал змею. Герб был, понятное дело, магловским государственным символом, и в школе, где и орел, и змея являлись самостоятельными покровителями факультетов, смотрелся несколько… неполиткорректно. Ко всему прочему, Шляпа, будто зло подшутив, определила Акэ-Атля в Когтевран, а Драко Малфой при выходе из банкетного зала протиснулся поближе к мексиканцу и посоветовал тому, как услышал Гарри краем уха, поскорее избавиться от «этой пошлятины». Куатемок же с неприступным видом индейского вождя надменно ответил слизеринцу, дескать, кое-кому не следовало бы совать свой нос куда не просят, если он не хочет познакомиться с его, Акэ-Атля, «нагуалем». Он так и сказал — «нагуаль». Никто ничего, конечно, не понял, но на всякий случай до выяснения термина белокурый ангелок предпочел заткнуться. А то мало ли… Мексиканец между тем оказался еще и выдающимся неряхой, заняв своими шмотками большую часть мальчишеской спальни. Злосчастный же рюкзак он бросил прямо в проходе между своей и поттеровской кроватями, и когда ранним утром кто-то спросонья споткнулся о него, от грохота и воплей подпрыгнули все. — Ты у своей мамаши в вигваме так разбрасывайся, вождь краснокожих, бля! — кричал Майкл Корнер, растирая ушибленный лоб, а из глаз его так и сыпались искры, причем непонятно — то ли от удара, то ли от злости. — Ты мою маму не трогай, ясно? — вставая ему навстречу и как-то странно выгибаясь, ответил Куатемок, и Гарри совсем не померещился металлический отлив в его зрачках — у людей такого не бывает никогда, только у хищных животных. Недовольство стали высказывать и другие ученики: сторону Корнера заняли Тони Голдстейн и крепыш Терри Бут. Гарри понял, что если сейчас они начнут драку прямо здесь, возле его кровати, то, во-первых, вмешается Мертвяк, а во-вторых… впрочем, «во-первых» будет уже вполне достаточно. — Эй, ребята, хорош вам уже! — миролюбивым тоном сказал он, вставая между Майклом и Акэ-Атлем, поедающими друг друга убийственными взглядами. — Прекращайте. — Пусть тогда уберет эту херню с прохода! — Корнер пнул рюкзак, в ответ на что мексиканец, сжав свою волшебную палочку, зашипел и как-то утробно зарычал. — А, ну я так понял, жрать вы не хотите, — Гарри отпустил обоих и, усевшись обратно на кровать, принялся сосредоточенно шнуровать ботинки. Он не знал правил Хогвартса в отношении провинившихся учеников, но по логике дяди Вернона карательной мерой вполне могло стать лишение завтрака. Это безапелляционное заявление немного сбило пыл повздоривших. Глаза Акэ-Атля вернулись в свой первоначальный оттенок крепко заваренного черного чая, и он перестал урчать. — Ты это о чем? — с подозрением спросил Бут, тоже успевший вооружиться палочкой. — Да нет, нет, продолжайте. Не смею вам мешать, — Гарри перебросил полотенце через плечо, взял пасту и зубную щетку и уже хотел было идти в умывальную комнату, как прямо из воздуха вылетел и врезался в стенку над головой у Тони зловонный «снежок». На мальчишек посыпались куски навоза, а перед ними, мерзко хихикая, объявился вчерашний полтергейст Пивз. Как видимо, он уже очухался после устроенной Кровавым Бароном головомойки и теперь жаждал на ком-нибудь отыграться. С нарисованной улыбкой до ушей, в пестром кафтане и двурогом колпаке он сильно смахивал на карикатурного Джокера. — Ну чё, зассали, детки? Щас я вам устрою посвящение в новобранцы, соплежуи малолетние! — жонглируя еще тремя бомбочками из коровьих удобрений, сообщил он, а затем обрушил на мальчишек поток отборнейшего мата. Гарри осторожно покосился на Мертвяка, присутствия которого полтергейст явно не заметил. Тем временем ворон взъерошил перья, становясь похожим на какого-нибудь археоптерикса в боевой стойке, и кашлянул. Переловив навозные бомбочки в две руки, Пивз обернулся. — Слышь ты, опиздень, а с куя ли ты тут развозникался? — душевно спросил мимир, и это было последнее, что участники конфликта еще как-то перевели с бранного на общепринятый. В воздухе носились вонючие бомбы и разряды наижутчайшего сквернословия. Стены, мебель и кровати покрылись пятнами, мальчишки кинулись спасаться в умывальню. Озверевший ворон гонял Пивза по всей комнате, покуда тот, исчерпав словесные и материальные запасы дерьма, не кинулся наутек. Но не тут-то было: Мертвяк, чьи закрома еще явно не оскудели крепкими выражениями, помчал за ним, и вскоре их вопли стихли в лабиринтах коридоров замка. — Ни фига себе! — выдохнули Майкл и Тони, Терри прочистил пальцем заложенное ухо, а остальные отлипли от застекленных дверей и пошли умываться. О ссоре с мексиканцем как-то забыли, и он сам незаметно утолкал свой заляпанный рюкзак поглубже под кровать. Гарри так и не понял, куда девался Мертвяк, но, в общем-то, сейчас его это заботило меньше всего. Надо было как-то прибраться, тем более его кровать пострадала больше остальных, а время поджимало. Опаздывать на самый первый урок не хотелось никому. — Сейчас бы сюда эту рыжую всезнайку… как там ее? Грейнджер, кажется, — оценивая масштабы урона, с мечтательностью протянул невысокий, как Гарри, Джереми Стреттон. — Ну, которую к «грифам» распределили. Она ничего так с палочкой управляется, я еще в поезде видел. Толковая. — Не болтай, чисти давай! — буркнул Корнер, на лбу которого красовалась огромная шишка, и швырнул в Стреттона намоченной тряпкой. — Нам двадцать минут осталось! Джереми говорил о Гермионе Грейнджер — это была та лохматая рыжая девочка, которую Гарри сначала принял за родственницу Уизли. Но она, как говорили, на самом деле была маглорожденной — случайная аномалия в семье обычных людей. Да, ее всезнайство тут могло бы пригодиться, чтобы по-быстрому прибрать за Пивзом. Во всяком случае, никто из обитателей пострадавшей комнаты нужных заклинаний для этого пока не знал… — А куда твой ворон делся? — шепнул Акэ-Атль, когда, справившись в нужном порядке с запутанной системой ста сорока двух лестниц и добравшись (все-таки без опоздания) до классной комнаты Трансфигурации, они с Гарри уселись за одну парту. — Черт его знает. Надеюсь, заблудится где-нибудь с концами, тупой пучок перьев, — ответил тот, замечая, что ученики с других факультетов как-то подозрительно принюхиваются и поглядывают в сторону когтевранской семерки. — Ты что, не мог вчера сразу свой дурацкий мешок под кровать запихать? Куатемок слегка смутился: — Да я как-то не подумал, а потом этот наезжать начал… — Оба хороши. Тут в комнату величаво вплыла МакГонагалл и, поприветствовав первокурсников, слегка помахала пальцами перед носом: — Не иначе как кому-то из вас уже довелось близко познакомиться с местным полтергейстом? Что ж, настойчиво рекомендую везунчикам по окончании урока обратиться за помощью к профессору Стебль и к эльфам-домовикам из прачечной. И запомните фразу: «Его сеть для внимания никогда не стоит наполнять содержимым!» А теперь начнем. Что, мисс Грейнджер? Усиленно тянувшая руку рыжеволосая всезнайка бодро вскочила с места: — Мэм, а это правда, что полтергейст Пивз состоит в родстве с троллями? — Нет, мисс Грейнджер. Неправда. Присаживайтесь. Тролли лучше. — Даже Филч лучше, — пробурчал сияющий шишкой на лбу Майкл Корнер и очень не по-доброму глянул в сторону Акэ-Атля. — Хорошо, что сегодня мы не на одних парах со змеюками — те изошлись бы ядом, брызгаясь на нас! Профессор со значительностью постучала палочкой по стоявшему у нее на столе звездному глобусу, и все затихли. Гарри смотрел на нее и никак не мог понять, что в ней не так. Иногда в его глазах начиналась щекотка, и приходилось сдвигать очки на кончик носа, чтобы сконцентрировать фокус на лице преподавательницы. В результате он, кажется, смотрел сквозь кисель первого, внешнего лица на смутные очертания спрятанного под ним второго, внутреннего. Смотрел, но никак не мог разглядеть его истинных черт. У него просто было ощущение, что там, глубже, она гораздо моложе, чем показывает профессор. Ксено Лавгуд однажды упоминал ее — да, да, похоже, это о ней он сказал, используя сленг Гарри, что «Минерва — дама с закидонами». Лавгуд! Так! Сказал! Что ж, теперь Поттер убедился, что Ксенофилиус не преувеличивал. И дело даже не в ее предмете, к преподаванию которого она относилась со строгой тщательностью, а в том, что она состояла как бы из двух МакГонагалл, надетых одна на другую, как мантия. А еще эта колдунья обладала знаниями такой силы, что у Гарри кружилась голова, сводило челюсть и замирало сердце: он чуял это, чуял каждой клеткой — как тот странный запах при появлениях Дамблдора. Эти двое были для него как заглавные фигуры на шахматной доске, играющие на одной стороне… — Трансфигурация — магическая дисциплина, в равной мере сложная и опасная. Шутить с нею нельзя в большей степени, чем с другими науками, связанными с магией… Хочу предупредить вас: нарушение дисциплины на моих занятиях будет караться выдворением из класса раз и навсегда. И, как следствие — вы не сдаете экзамен и исключаетесь из школы. Гарри помнил, с какой легкостью Ксенофилиус тогда превратил сову в телескоп и обратно, а вот на деле всё оказалось куда сложнее. Весь первый урок Трансфигурации новички бились над самым простым заклинанием, пытаясь изменить форму булавки, и лишь у Гермионы наметились какие-то успехи, которые потом продемонстрировала классу профессор: они проявились в виде чуть изогнутого острия. Глядя в потолок, Рон Уизли бросил комментарий, что тоже мог бы посильнее ткнуть булавкой в парту и у него получилось бы не хуже, а рыжая ужасно разозлилась на него за это. У Гарри же честно не выходило ничего, да и вообще он сомневался, есть ли какой-то толк от его палочки или нет совсем. Всю неделю они посещали разные занятия — и у своего декана Флитвика с его историей магии, которую, пожалуй, с интересом слушали и конспектировали только Грейнджер и Гарри, и у профессоров Квиррелла, Стебль и Вектор, и у тренера, мадам Хуч. К слову, прежде чем допустить их до метел, Хуч каждый день по нескольку часов гоняла их разными выматывающими упражнениями в спортзале, чем страшно бесила слизеринцев, многие из которых с самого юного возраста прекрасно держались на метлах и считали, что уже достаточно хорошо развиты физически для нормальных полетов. Однако тренер была непреклонна и любила говаривать, что земная гравитация не слишком-то разбирает, кто пытается ее преодолеть — маг-недоучка или магл-экстремал. Прежде чем оседлать метлу, ученик Хогвартса обязан научиться владеть собственным телом, уметь держать равновесие и сохранять спокойствие в самых неожиданных ситуациях состязаний по квиддичу. Положа руку на сердце, Гарри мог сказать, что ему куда больше понравилась игра в плюй-камни, своего рода гибрид между магловскими керлингом и классиками. Хотя сама по себе необходимость заниматься физкультурой его очень привлекала. Он видел пару раз тренировку старших студентов и даже примерно представил себе правила квиддича, в котором с удовольствием принял бы участие как зритель, но вот мотыляться над головами у сидящих на трибунах не хотел. Когда же его пристыдил кто-то из близнецов Уизли, отведя к кубку по квиддичу с выгравированным именем Джеймса Поттера, Гарри не ощутил никаких угрызений совести. А почему он должен подстраиваться под заслуги своего отца? Может, его еще и есть заставят только то, что любил Поттер-старший? В конце концов, даже Флитвик в частном разговоре однажды признал, что единственное, чем Гарри напоминает Джеймса — это его очки. «Когда вы снимаете очки, у вас глаза мамины, а все остальное — ваше собственное», — удивлялся декан, перелистывая альбом с ученическими снимками. И вот что странно: только на одной из фотографий Лили Эванс стояла рядом с Джеймсом Поттером, при этом откровенно не обращая внимания на него и хихикая с Пандорой, будущей женой Лавгуда. Судя по году, им было тогда лет по пятнадцать. А сам отец… Гарри не мог понять, что не так. Как будто на душе скребли кошки. Особенно сильно странность проявлялась при взгляде на снимки как раз этого периода — возникало ощущение, что он уже видел такого Джеймса раньше, но не на изображении, а живого, при этом симпатии он не вызывал, скорее наоборот. Но почему? — А есть где-нибудь… ну, их свадебные, сэр? — нерешительно спросил Гарри. — Нет, мальчик, ничего не сохранилось, ничего. Всё сгорело тогда в том доме… Ты понимаешь? — вздохнул декан. — Их даже хоронили в режиме особой секретности… А еще потому, что убивающее заклинание накладывает на лицо убитого такой отпечаток ужаса, что и не всякий маг способен выдержать это зрелище, не говоря уже о маглах. Магл просто лишится рассудка, и никто его не восстановит. После этого заклятия, — профессор мельком взглянул на шрам Гарри, — твоих родителей хоронили в закрытых гробах, а место захоронения оградили «отводом глаз». Загруженного учебой и тренировками Поттера хватало лишь на то, чтобы доползти вечером до душевой, вымыться, сменить одежду и замертво упасть в постель. О Мертвяке он вспомнил только раз за всё время, что того не было в комнате. И вот вечером, на исходе третьего дня отсутствия, ворон прилетел назад — веселый, поддатый и немного злой — и сообщил, что Пивз сюда больше не сунется. От слова «никогда». Под конец недели, будто нарочно, им в измененном расписании подложили свинью. Причем такую большую, черт побери, свинью, о которой размечтавшийся по поводу выходных Гарри даже подзабыл. После исправления в графике занятий у них был намечен сдвоенный урок с пуффендуйцами, и это хорошо. Плохо было другое — это был урок алхимии. И не просто урок алхимии, а урок алхимии, который профессор Снейп должен будет вести после пары у «грифов» со «змеюками». Поттера уже просветили, до чего этот желчный зельевар обожает красненьких — так, наверное, католики обожали гугенотов во время Варфоломеевской ночи. А уж красненьких в комплекте с его подопечными зелененькими, при учете, что те всегда сцеплялись между собой, как две своры, — вдвойне. Так что теперь он на старой закваске оторвется на синих с желтыми, как не отрывался Торквемада над еретиками… Все эти мысли зарождались, росли и крепли в голове Гарри по мере спуска в ледяные подземелья Хогвартса. Где-то здесь, насколько он слышал, располагалось и крыло Слизерина — с окнами-иллюминаторами, открывавшими вид на подводное царство озера, и прочими особенностями, несомненно формировавшими своеобразный норов у выходцев факультета. Хотя, надо сказать, Гарри уже успел убедиться, что на каждом из четырех факультетов вполне хватало и своих сволочей, и вполне достойных ребят. Он нашел общий язык даже с некоторыми слизеринцами — не самыми заносчивыми и ушибленными на тему чистоты крови — и с простодушными пуффендуйцами, и с забияками-гриффиндорцами, не говоря уж о своих сокурсниках. С Драко Малфоем у них организовался здоровый и вполне себе холодный нейтралитет, а малфоевских дружков он всегда мог элегантно и совершенно незаметно для них самих интеллектуально опустить, но старался не злоупотреблять этими приемами, чтобы «пациенты» не выработали антидот. А вообще Поттер решил пока присмотреться и никого до поры до времени не подпускать к себе слишком близко. Он уже знал, что необдуманно распахнутые дружеские объятия нередко заканчиваются болезненным разочарованием — в детстве ему не раз пришлось обжечься о предательство, поскольку Дурсли не скрывали своего презрения в отношении племянника, и это копировали не только дурслевы приятели, но и их дети, с которыми пытался подружиться одинокий Гарри. Раскусив эту тактику, Майкл Корнер, тоже парень начитанный и ехидноватый, дал ему прозвище «Серый кардинал». Совершенно неожиданно для себя Гарри вдруг начал осознавать, что видит схему взаимоотношений здешнего закрытого общества так, словно это не люди, а какие-то условные символы в игре: четко и как на ладони. В магловском мире было слишком много переменных, часто происходило много непредсказуемых вещей. Здесь непредсказуемым для Гарри был только один, и именно к нему они сейчас топали на урок двумя потоками в количестве двадцати пяти человек: тринадцать когтевранцев и двенадцать пуффендуйцев. В кабинете было еще более сыро и холодно, чем в коридорах подземелья. Ни один магл не смог бы находиться здесь сколь-нибудь продолжительное время, не рискуя подхватить туберкулез или ревматизм. На длинных полках вдоль стен стояли стеклянные сосуды с заспиртованными существами, один из которых — с эмбрионом какого-то немыслимого рогатого уродца — так привлек внимание Гарри, что мальчик застрял возле него, покуда остальные рассаживались по местам. — Мистер Поттер, будьте любезны отойти от наглядных пособий для четвертого курса, — донесся из-за спины вкрадчивый тихий голос, который Гарри в первый момент даже принял за свой внутренний, частенько прорывавшийся в самый неожиданный момент. Чуть не вздрогнув, Гарри обернулся. Над ним, склонив голову к плечу, высился худощавый и подтянутый — и, разумеется, по обыкновению задрапированный во все черное — мистер Снейп. Бледное лицо и темные глаза были скорее усталыми и бесстрастными, чем злыми, но кто его знает, чего ожидать от такого типа — а слухи об алхимике по Хогвартсу ходили самые нелицеприятные. — Хотя, конечно, я не уверен, что вы доучитесь до четвертого курса, — направился к своему столу и, уже забыв о существовании Поттера, на ходу буркнул классу: — Сели. Все и так уже сидели, но после сканирующего взгляда преподавателя, которым он пробежался по лицам учеников, что когтевранцы, что пуффендуйцы тут же поспешили поскорее закопаться в приготовленные для записей свитки. Гарри уселся рядом с Корнером. — Похоже, сегодня нам звиздец, — почти беззвучно шевеля губами, сообщил Майкл. — Он злой, как черт. Говорят, на прошлом уроке прямо при нем сильно посрались Грейнджер и Малфой… — Мистер Корнер, быть может, вы сами расскажете классу то, что я спрошу с вас на следующем занятии? Этот ненормальный алхимик возник возле их парты, как поручился бы Гарри, прямо из воздуха. — Простите, сэр, этого больше не повторится, сэр! — вскочив с места, отрапортовал Майкл под смешки со стороны пуффендуйских парт. Не зря о Когтевране говорят, что наибольшее количество политиков-магов выпущено именно их факультетом. Уж когтевранец всегда подберет правильный сорт мыла, чтобы добраться в необходимую ему локацию… Снейп взглянул на Корнера, как на одно из своих заспиртованных пособий, но тем не менее отстал и отошел к доске. Постояв для вида еще с полминуты, Майкл сел и тихонько хмыкнул себе под мышку. Наскоро проведя перекличку и отбросив на стол свиток с фамилиями, которые, кажется, он и без того знал наизусть, алхимик сложил руки на груди. — Я могу научить вас величайшему из магических искусств, где все пороки можно разлить по склянкам и заткнуть пробкой, а после — наблюдать, как под их воздействием меняется личность того, кому предназначается снадобье. Если у вас хватит ума, то вы поймете, в чем ошибался Фауст, когда пытался вырастить гомункул в простой алхимической реторте. Вы увидите, как клубится в вашем котле слава и известность, вы поймете, что за аромат источает навязанная зельем любовь… — и тут он резко прервал монотонную, погружающую в транс речь. — ЭТО вы думали услышать, когда шли сюда со своих этажей, не так ли? Все, особенно девчонки, вздрогнули от неожиданной смены тона. Так вздрагиваешь, когда из полусна вдруг валишься в какую-то яму или когда тебе неожиданно прилетает за шиворот снежком. Гарри, так толком и не научившийся управляться с пером и чернилами, обронил кляксу прямо в центр чистого свитка. Рано он решил, что этот тип с его велеречивым пафосом и рисовкой не так уж опасен, как о нем рассказывают старшекурсники. Декан слизеринцев смотрел на него в упор: — Так вот, самое главное, что вы должны вдолбить в свои не слишком сообразительные головы, — это правила безопасности на моих уроках. Здесь мы работаем с ядами, испарений которых даже в микродозах будет достаточно, чтобы убить дракона. Нам приходится иметь дело с веществами, от которых при некорректном использовании в атмосфере планеты образуются гигантские дыры — я уж не говорю при этом о ваших внутренних органах. И если вы считаете какую-нибудь травку или гриб всего лишь безопасными травками и грибами, то это отнюдь не означает, что выделяемый из них субстрат не может превратить вас в считанные секунды в обугленный труп и развеять по ветру. Единственная ошибка или недосмотр будут стоить вам и вашим ассистентам жизни. Поэтому сейчас вы запишете под мою диктовку шестьдесят шесть пунктов требований по технике безопасности, а к следующему уроку вызубрите их так, что разбуди я вас посреди ночи и назови наугад любой номер из списка, вы сможете не только рассказать его содержание, но и продемонстрировать на практике, как это делается. К шестьдесят шестому пункту руки, манжеты и даже щеки Гарри были перемазаны чернилами, а свиток покрылся еще энным количеством наставленных клякс. Не намного лучше дела были и у его соседа по парте. Прохаживаясь по рядам и одним глазом подглядывая в записи учеников, Снейп недовольно морщился, но никак не комментировал их неряшливость. Даже наоборот: иногда терпеливо повторял фразу, если замечал, что многие не успевают за его диктовкой. Уже к концу урока он снизошел до того, чтобы рассказать о свойствах некоторых — как раньше считал Гарри, самых простых — растений: artemisia absinthium и asphodelus albus. Рассказывал он, кстати, спокойно, интересно, даже приводя цитаты из сочинений магловских мыслителей. Например, Гомера:Мчались они мимо струй океанских, скалы левкадийской, Мимо ворот Гелиоса и мимо страны сновидений. Вскоре рой их достиг асфодельного луга, который Душам — призракам смертных уставших — обителью служит…
Однако в финале он все же уготовил первокурсникам такой сюрприз, что Гарри сразу вспомнил слова Лавгуда о кошмарном алхимике, и только теперь до него дошло, о ком тот говорил. Снейп извлек из кипы книг на своем столе простой магловский учебник по неорганической химии и продемонстрировал его классу: — Сейчас вы отправитесь в библиотечное крыло и скажете мадам Пинс, что уже побывали на моем занятии. Она знает, что делать дальше. Вы же, если желаете достичь хотя бы элементарных успехов в алхимии — в чем я, конечно, сомневаюсь — должны в первую очередь идеально разбираться в химии обычной. Однако уделять на своих уроках внимание тому и другому предмету мы не сможем в силу высокой насыщенности учебных часов. Посему вы, господа студенты, очень меня обяжете, усвоив к следующей нашей встрече материал из первого параграфа вот в этом самом учебнике. Засим я прощаюсь. Все свободны. Вы что-то хотели, мистер Поттер? Гарри и сам немного не ожидал, что поднимет руку, это вышло как-то спонтанно: — Д-да, сэр… Прошу прощения… Видите ли, в школах… я имею в виду, в обычных школах… э-э-э… обычных людей… уроки химии начинаются только в старших классах… У кого-то на пол упало перо, но услышали это все. Снейп, кажется, раздумывал: пойти ему за микроскопом, чтобы разглядеть в него диковинную зверюшку, что позволила себе пререкаться с преподавателем, или просто испепелить нарушителя дисциплины на месте. Вместо этого он слегка улыбнулся одними губами — просто растянул краешки рта — и вымолвил: — Благодарю вас, мистер Поттер. Я уж подумал было, что сегодня ваша группа покинет лабораторию, не потеряв баллов. Минус пять очков Когтеврану. Всего хорошего и приятных выходных. Уже уходя и получив тычок локтем в поддых от Падмы Патил («И кто тебя только за язык тянул?!»), Гарри обернулся. Он успел заметить, как снаружи к «иллюминатору» подплыла какая-то подводная тварь, а затем в стене рядом с окном открылось круглое отверстие потайного желоба, и оттуда в подставленную ладонь учителя выпрыгнул прозрачный шар с заключенным внутрь конвертом. Увидеть, что было дальше, Гарри уже не смог — его вместе с остальными учениками, как водоворотом, вынесло в коридор. Заведующая библиотекой, шустрая очкастенькая брюнетка по имени Ирма Пинс, выдала первокурсникам учебники по химии, а также от всей души сочувственно пожелала им терпения и удачи. В свою комнату мальчишки вернулись сильно не в духе. — Ну и наплачемся мы с этой злобной анакондой! — сверкая пожелтевшими от злости глазами, сказал Акэ-Атль и с размаху бросился на кровать. — Неорганическая химия, пособие для учащихся! — учебник полетел в угол. — Вот же пендехада! Мертвяк, в которого, похоже, был встроен датчик распознавания мата на любом языке, тут же продрал глаза и включился в происходящее. Наслушавшись жалоб хозяина и его соседей по комнате, ворон почесал когтем клюв, а потом глубокомысленно изрек: — Кто с Дурслями пожил, у Снейпа не заплачет.* * *
Когда это мелкотравчатое безликое стадо уже покидало кабинет и еще одну головную боль можно было вычеркнуть из списка дел на сегодня, глубины озера выпустили черную Несси по кличке Кунигунда. Никто больше не знал, что именно так он величает гигантскую старую сомиху с костяными наростами на морде и несколькими парами длиннейших и толстых, словно канаты, усов. Она швырнула в желоб пузырь с письмом, хватанула припасенный в качестве награды за работу кусок тухлого мяса и стремительно ушла на дно. Когда дверь захлопнулась за последним недоумком, Снейп развернул послание и пробежал взглядом по строчкам. Это было странно, но нигде не ёкнуло, ничего не шевельнулось, не заныло и не заболело. Он аккуратно сложил бумагу и сунул ее в рукав рядом с палочкой. Всё так, как и предполагалось: в течение года. Так и было, как думал — привязка. Одна из худших привязок в мире, с которой не разделаешься ни прямой магией, ни отварами. Магловская. Вульгарная. Добровольная. Ненавистная. Против глупости бессильны даже маги… Он на минуту присел в кресло и побарабанил пальцами по столу. Что ж, придется ехать сегодня, хотя в планах было налиться по самые гланды снотворным зельем, закрыться в своем склепе и банально проспать оба выходных, как в летаргии. Он и без того уже едва стоял на ногах от усталости, а со следующей недели опять начнется бесконечная карусель с лабораторными, проверкой домашних заданий и прочей учебной чушью. Иногда ему сильно этого не хватало, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей и забыться в нескончаемом, пусть и бессмысленном, беге. Но когда он снова увидел эти толпы совершенно ему не интересных детей, в душе, как всегда, глухо заворочались первые признаки раздражения. Терпеть, вечно терпеть «во имя». Думал ли он об этом, допускал ли хотя бы тень такой мысли тогда, двадцать лет назад, когда садился, как эта детвора в прошлое воскресенье, под Распределяющую Шляпу? Какое там. По детской своей глупости тот, маленький, Северус наивно полагал, что теперь, когда он вырвался из ненавистного Паучьего тупика и не будет видеть осточертевшую физиономию неуважаемого родителя, перед ним откроется безбрежный мир, полный грандиозных перспектив и настоящей жизни. Жизни, которую уж он-то построит для себя как надо. Построил… Собравшись силами, профессор вытолкнул себя из кресла, одернул мантию и стремительно покинул лабораторию. Путь его лежал к каменной горгулье в Директорской башне замка. — Kak zhivesh-pozhivaesh, boyarin? — послышалась непонятная речь с картины, которая обычно пустовала — во всяком случае, в те моменты, когда по этому коридору Снейп проходил прежде. Сейчас обитатель ее, суровый царь из далекой страны, чьи волшебники испокон века обучались в Колдовстворце или Дурмстранге, восседал на своем месте, удивительно похожий на Игоря Каркарова своим мрачным худым лицом, острой седоватой бородкой и страшным, орлиным взором глубоко посаженных глаз. Зельевар покривился от ощущения, будто ледяная змея обвила его позвоночный столб по всей длине, от затылка до копчика. Заодно на память пришло, что Люциус Малфой намеревался определить своего отпрыска в Дурмстранг, и не вмешайся Нарцисса, так бы оно и получилось. Только вот зачем эти лишние мысли лезут в голову сейчас? — A, da ty zhe iz oprichnikoff, ya poglyazhu… — будто услышав его внутреннюю речь, с пониманием выдал мрачный монарх. Вот и вся твоя окклюменция, Северус Снейп… Не вступая в беседу с движущимся портретом, которому почему-то именно сегодня вздумалось пообщаться, да вдобавок на неизвестном языке, Северус назвал горгулье пароль и был пропущен на лестницу, что вела напрямик к директорскому кабинету. Альбус Дамблдор восседал на своем «троне», причмокивая леденцовой конфетой и пролистывая свежий номер лавгудовой «Придиры». Зельевар отметил для себя, что уже прочитанный «Ежедневный пророк» с сенсационной новостью о взломе ячейки банка «Гринготтс» был небрежно отброшен директором в сторону. — Северус? — спросил он с таким видом, как будто ему не сообщили уже как минимум пять раз о поднимающемся посетителе; иногда директорское притворство немного цепляло, иногда — бесило до зубовного скрежета. Сейчас Снейп испытывал что-то среднее между этими двумя градациями, но, естественно, закрылся на сто замков. — Вот хорошо, что ты пришел! Тут как раз напечатали счет игры… этой, как ее? Ты еще любил ее в школе — дуэли драконов… Погляди-ка, что пишут у старины Лавгуда! — Я должен ненадолго покинуть Хогвартс, сэр. До вторника, скорее всего, но смотря по обстоятельствам — возможно, смогу вернуться и раньше, — равнодушно ответил он старому магу, протягивая только что полученное письмо. Директор тут же прекратил придуриваться и, посерьезнев, развернул листок. — «С прискорбием сообщаем Вам о смерти Эйлин С-с-с…» С-с-с ума сойти, Северус, и ты так спокойно мне об этом говоришь?! — Дамблдор пригнул голову и взглянул на стоявшего перед ним Снейпа поверх оправы очков-половинок. Зельевар повел плечами, словно что-то с них стряхивая. Идти топиться теперь, что ли? Все мы когда-нибудь познакомимся с косой Жнеца… Директор внимательно всмотрелся в него: — Знаешь, пожалуй, пора тебе завязывать с этим снадобьем, что ты там такое принимаешь? Ты становишься похожим на механическую куклу маглов. Эйлин ведь твоя… Эйлин ведь была твоей матерью! Хотя бы это… — Я это помню, — с напором перебил его Северус и отвел глаза, делая вид, будто изучает феникса, однако подбородок его предательски дернулся от злости. Многочисленные портреты прошлых директоров Хогвартса сейчас осуждающе таращились на него из своих рам, копируя выражение лица директора действующего. — Я помню это, и никакие снадобья тут ни при чем. — А, вот теперь вижу. Ты злишься. Следовательно, ты неправ, — успокоился Дамблдор, которому, похоже, доставляло удовольствие сознавать, что Снейп всегда ошибается или, по крайней мере, находится на ложном пути. — Она ведь была молода… сколько ей, кстати, было? — Шестьдесят… э-э-эм-м… один, два… Какая разница?! — опомнившись, Северус досадливо тряхнул своими патлами-сосульками. — Что это меняет? — Чем она болела? — Ничем. Не знаю. Мы… мы не общались, вы же знаете. Просто когда перестал существовать этот магл, я уже понял, что и ее дни сочтены. Что-то менять и бороться она не желала и включила режим умирания. — «Этот магл» был твоим отцом, Северус. — Строго говоря, только биологическим. Спермодонором, — Снейпу непреодолимо хотелось сказать вслух что-нибудь грязное и скабрезное, он до жути долго сдерживал всё это в себе. — Ублюдок довел себя до такого состояния целенаправленно… Сэр! Я не хочу больше вспоминать о них. Позвольте мне сейчас уйти! Северус не понимал, почему эта пытка доставляет директору такое удовольствие. Тот всегда находил у него какие-то болезненные точки и начинал прицельно бить именно по ним, умудряясь довести верного исполнителя, застегнутого на все пуговицы окклюменции, до совершенного неистовства. Подобное не удавалось больше никому, даже… Да, даже Лорду, от одной тени воспоминания о котором меченую руку Снейпа дернуло током ненависти. — Постой, Северус! Минуточку! Уже повернувшийся выходить, зельевар замер и слегка склонил голову в направлении звука. Директор оставил свое кресло и подошел к Фоуксу с кусочком какого-то угощения в пальцах: — Как там… мальчик? — он не смог (или, что скорее, не пожелал) утаить пытливое нетерпение. Феникс снисходительно склевал подачку и снова уставился на Снейпа вопрошающим взором огненных глаз, круглых и выпученных, будто у рыбы. Мальчик. Да. Мальчик. После письма и связанных с ним мыслей о предстоящих хлопотах Северус даже забыл об этой занозе в заднице. Вызвав в алхимике яркую вспышку неприязни при первой встрече, сегодня малолетний Поттер почти не всколыхнул в нем никаких эмоций. Мальчик и мальчик. Если не смотреть в глаза… — Без своей вороны, — ядовито процедил Снейп, — он выглядит гораздо лучше. Дамблдор рассмеялся: — Вот как? Что ж, это радует. — Меня больше обрадует, если его характер будет отличаться от характера его кретина-папаши, — отрезал зельевар и окончательно попрощался: — Всего доброго, сэр. Покинув кабинет, он, конечно, уже не увидел, как усмехнулся, поводя пальцем по пышным усам, директор: — Кретина-папаши, говоришь? Так-так…