Он не шутил

      — Бал-да.       Нацуме сидел на холодном полу, облокотившись о стену и согнув ноги в коленях, и обхватывал одной рукой шею Сакуры. Он победил, превзошел ее, он опять уделал Микан. Эта дурочка сама спустилась, а он даже ничего не делал, наверное, она сейчас опять начнет истерить и в жалобах виснуть на том придурке Цубасе.       Прошло полминуты — ничего не происходит, не меняется абсолютно. Микан стояла на коленках, слегка опираясь руками о грудь мальчика. Не двигаясь… Не моргая… В упор смотрела на него, скрыв глаза под челкой… Затаив дыхание… Волнение и страх резко перемешались с облегчением. Возможно даже она была в немом шоке. Крепко сжав рубашку Нацуме между пальцев, Микан выговаривала слова медленно, тихо, холодно и равнодушно. Слишком равнодушно для нее.       — Знаешь, я волновалась. Очень. Даже показалось, что в глазах как-то нехорошо потемнело… или сознание помутнело. — Девочка посмотрела в глаза Хьюги, заглянула в самую душу, словно ища для себя что-то, и чуть шепотом добавила: — Почему я так беспокоюсь о тебе? После всего, что ты мне делал… ты же… Ха, — Микан выдохнула, не находя слов, чтобы описать Нацуме и все его прелестнейшие издевательства. — И я все равно беспокоюсь за тебя. Так почему?! Я… Я сама себя не понимаю!       Кто это? Это Микан? Не-е-е, она же не такая. Веселящаяся шумная дурочка, глупая и по-детски наивна, всегда создает проблемы, а потом жалуется всем кому не лень на свою несчастную жизнь. А это точно не она…       Нацуме не ожидал такого. Кто бы мог подумать, что эту вечно улыбающуюся идиотку можно увидеть в потерянном безэмоциональном состоянии. С безразличным чуть сиплым голосом. С испугом и тревогой в глазах. Со слегка дрожащими руками, холодной кожей и стеклянным взглядом.       Микан опустила голову. По щекам покатились соленые дорожки, всего пару слезинок. Те самые — настоящие. Не детское нытье, не натянутые вопли и постоянные капризы, а слезы волнения и облегчения, страха и благодарности, несильной злобы и нежными ласковыми чувствами добра, ненависти и…       — Пожалуйста, — Сакура наклонилась к Нацумен, — не пугай меня так больше, — она уткнулась лбом ему в плечо. — Пожалуйста…       Она еще сильнее вцепилась в него, наконец вдохнула воздух полной грудью и… пришла в себя. «Ч-что… Что я делаю?» — пронеслось шумным резвым потопом в мыслях беззвездной. Аромат неизвестного, но приятно терпкого сладковатого фрукта и дыма притягивал, заставляя вновь и вновь вдыхать и дышать им, а от тепла чужого тела совершенно не хотелось отстраняться. Хьюга не двигался, он молчал, непонимающе смотрел в стенку, но совсем не отталкивал девочку.       Через мгновение Микан резко отпрянула от парня и поднялась на ноги, повернувшись к парню спиной. Смущение — одно из чувств, которе она постоянно испытывает с приходом в академию, а точнее, с появлением наглого мальчишки в ее жизни. Вот и сейчас Сакуре казалось, что ее лицо горело, показывая всю неловкость, хотя на деле оно лишь, приобретая оттенок пушистого первого снега, сильнее побледнело. Беззвездная утерла остатки слез с глаз и щек руками и обняла себя за плечи. Рядом с ним было тепло, так что сейчас ее знобило, да и дрожь в руках надо было успокоить. Она вздохнула, ожидая действия от Нацуме: быть оскорбленной словами или выйти из лабиринта с новой подгорелой прической — последнее время это и является ее постоянным стилем. Но в помещении продолжала стоять гнетущая тишина и молчание. Она все еще ждала его реакцию. Любую. Хоть какую-нибудь.       — Ждем тебя у выхода, — бросила напоследок беззвездная, не получив и доли внимания со строны брюнета, и направилась к выходу из убежища.       — Да это лишь шутка…       На что ответил Нацуме? Очевидно, на просьбу не пугать Микан? Вот черт, как знала, что он издевается! Сакура встала у самого выхода, как будто эти слова стали для нее невидимой жесткой стеной. Из уст Нацуме они прозвучали так… странно и непривычно, так несвойственно для него. Но пересилив себя (любопытство — оно такое), девчонка посмотрела назад через плечо и столкнулась с яркими алыми глазами. Они смотрели спокойно, беззлобно, не было в них тех каждодневных ни раздражения, ни неприязни. На лице девчонки расплылась слабая улыбка спокойствия и облегчения, что с Нацуме на самом деле все будет в порядке. Если бы Микан пригляделась, то обязательно заметила долю извинения и тревоги в его взгляде и манере, но она отвернулась и, кивнув, быстро ушла. А там уже послышались голос Тсубасы и наигранно-возмущенные вопли беззвездной.       Каждый и без слов понимал, что об этом разговоре, если его и можно таковым назвать, надо забыть и никогда не вспоминать и не упоминать ни в разговорах, ни в раздумьях. Так будет лучше для обоих. Хотя Нацуме совсем не был уверен, что Микан кому-то не проболтается о такой странной ситуации, а та в свою очередь опасалась его новых издевок посреди класса.       Мысли метались, о чем только не думая в данный момент, и одновременно ни за что конкретное разум уцепиться не мог. Сознание никак не хотело настраиваться на здравую волну. Перед глазами повисла непонятая пелена чего-то давнего и родимого, а время, вроде, потекло медленно и растяжимо. Воздух все еще был пропитан трепетом, теплом и ее чарующим ароматом цитруса и камелии. Такими легкими ощущениями, что Нацуме невольно забывался, а потом хмурился и снова вспоминал Микан, раз за разом прокручивая в голове бред ситуации и не понимая ни ее действий, ни своих.       Забыть. Просто списать все на эту дуру со странностями. Брюнет встал и спустя пару мгновений отправился за своей наградой, попутно придумывая свои 3 желания для Цубасы. И пусть о сегодняшнем случае никто не узнает — все останется простым секретом. И Микан будет к вечеру проклинать Нацуме за его осточертелые издевательства и тупые шуточки. И она с покоем в душе и легким воздушным ощущением под сердцем ляжет спать в своей каморке, ничего не подозревая… Ведь Нацуме не шутил.