***
Кристина Даае была юна. Безупречную красоту молодости, словно золотая оправа — бриллиант, дополняла наивность. Девушка не была скудна на умственные способности, однако именно наивность не раз становилась причиной ее неудач. Будучи еще малышкой, она наивно полагала, что дивный, бархатный голос — голос Ангела Музыки, который сопровождал ее по всей Опере Популер. Став юной девушкой, Кристина все с той же наивностью выслушивала фальшивые речи виконта де Шаньи о вечной любви, зародившейся еще в детстве на пыльном чердаке с шоколадной плиткой в маленькой ручке. Она была рада появлению Рауля в Опере, была рада, что он не забыл ее, но Кристина заметила, как светская жизнь подпортила светлый нрав юноши. Он стал требовательным, не терпящим пререканий, эгоистичным баловнем аристократии. Кристина увидела это в первые дни пребывания Рауля в театре. Блестящая жизнь в достатке и даже излишествах просочилась под добродушную оболочку молодого человека, пустив в его сердце нехорошие помыслы. Кристина стойко выносила приторные поцелуи де Шаньи на своих маленьких руках, слащавые обещания о долгой и счастливой жизни в большом особняке в лесу близ Парижа, мечтания Рауля об ораве розовощеких детишек, которых она, Кристина, должна будет родить ему. Она с толикой отвращения смотрела на прекрасного виконта. Мечта любой девушки, бесспорно — красив, умен, богат, а теперь и покровитель Оперы Популер. Фирмен и Андре чуть ли не на задних лапках скачут подле него — еще бы, молодой господин может стать неплохим источником денег на развитие их театра! Они не накопили столько со своего металлолома за свою жизнь, сколько он может дать им всего лишь за год. Даае все больше отдалялась от виконта де Шаньи. В мыслях, разумеется. На деле она так же вежливо подавала руку для поцелуя, так же нежно говорила с ним на пустые темы будущего. Когда Рауль покидал Оперу, Кристина немедленно бежала в свою комнату, где ее ждал он — Ангел Музыки. Лишь спустя несколько лет после их знакомства девушка узнала, что завораживающий бестелесный голос на самом деле не принадлежит ангелу, которого ей послал покойный отец, но хозяином сего волшебного зова был некто по имени Эрик. Несмотря на большую разницу в возрасте — Эрик был старше Кристины на десять лет — им было о чем поговорить в любое время. И если раньше маленькая девчушка с волнением кусала губку, наматывая локон темных волос на крохотный палец, когда Ангел Музыки строго отчитывал ее за недостаточное усердие, то теперь к урокам музыки присоединились беседы о жизни в Париже, сплетнях в Опере и личных переживаниях собеседников. Эрик был очарован чистым голоском малышки Кристины, когда Антуанетта Жири (для Эрика она всегда была Антуанеттой, а не мадам Жири) привела ее, осиротевшую дочь шведского скрипача. Да что там, он был пленен! В то время, как Кристина называла его Ангелом Музыки, Эрик в мыслях присвоил этот титул ей. Впервые юноша услышал девочку через вентиляционную шахту и был поражен звучащей в этом высоком голосе непорочностью. Словно одержимый, он стал искать в архитектуре Оперы лазейки, потайные ходы, позволявшие ему передвигаться по огромному зданию незаметным. Темные коридоры, подвалы, балки под потолками стали ему подспорьем в невидимом участии в жизни Оперы. Там, где ходов не было, он создавал их собственноручно. Освоив искусство чревовещания, он приблизился к Кристине, покорив малышку, внушив ей, что он тот, кого она ждала. Наблюдая за ней из зеркал, Эрик отмечал, что приятная внешность Даае должна была усиливать впечатление людей от ее пения. Мягкие кудрявые волосы, плавные черты лица, хрупкая фигурка — Эрик знал, что придет время, и это милое дитя покорит Париж, Францию, а затем и весь мир.***
Шли годы, Эрик раскрыл свою личность Кристине, предстал перед ней. Но до конца он так и не открылся: белая полумаска неизменно находилась на правой стороне его бледного лица. Кристина не раз уговаривала молодого человека снять ее, и каждый раз Эрик твердо отказывал, отворачиваясь от девушки. Слабый румянец заливал его открытую щеку. Кристина брала его прохладную руку с длинными тонкими пальцами и осторожно гладила, тем самым прося прощения. Напряженные плечи Эрика облегченно опускались, а ладонь в ответ сжимала девичьи пальцы. Друзья улыбались друг другу. Они нечасто общались, но каждый разговор был словно источником в пустыне, к которому оба припадали в поисках сил, успокоения и поддержки. Кристина рассказывала о событиях в театре, о том, как дурак Буке называл ее тощим цыпленком, как Мэг, ее милая, единственная подруга Мэг, наконец попала в группу кордебалета вслед за Кристиной. Эрику рассказать о взаимоотношениях с другими людьми было нечего: все грязные сплетни, подслушанные в темных коридорах, он не желал рассказывать доброй Кристине. Вместо скучных и низких слухов он открывал хрупкой малышке чудеса музыки, архитектуры, живописи — всем прелестям искусства обучал Эрик Кристину. Он любил ее. Любил, как сестру, заботился о ней, оберегал от неприятностей. Она веселила его, утешала, давала светлую надежду на счастливое будущее. Им было легко вдвоем, друг в друге они находили то, чего в себе найти не могли.