Scrambled eggs

− Юра, пошли трахаться. − Все, мы ушли, − бросает Музыченко, догоняя Личадеева. Они добираются до комнаты (которая стала уже родным домом за эти короткие зимние каникулы на горнолыжном курорте), дверь номера хлопает, и за ней остаются шумная толпа, пьяные бессмысленные споры и прочая суета. − Это был самый гениальный предлог, чтобы слиться, − ехидно лыбиться Юра, поправляя волосы, - лучше бы я не придумал. − Это был не предлог, а предложение, − хмурится Паша, попутно стаскивая с себя мокрую от снега одежду, и, конечно же, ту самую шапку, которую пришлось позаимствовать у товарища, так как пашин головной убор стащили какие-то дамы подшофе, что ж, ладно. На самом деле, ребята вместе с группой довольно неплохо отдыхали в горах: днем они катались и радовались открытию сезона, а вечером сидели у костра, пили, ели, в общем, наслаждались отдыхом. От кого-то вдруг поступило предложение нормально отметить приезд, и не важно, что он состоялся около шести дней назад. Ребят долго упрашивать не пришлось, они всегда за любой движ, кроме голодовки, поэтому субботним вечером устроили тусовку. В очередной раз все присутствующие ошибочно решили, что они умеют пить, и в очередной раз их всех постигло разочарование. Альтаир вот проебал променял законную собственность аккордеониста на какую-то красную пиратскую шляпу, которая сильно уступала оригиналу. Паша тоже решил не скромничать с выпивкой и вливал в себя все, что предлагалась, лишь иногда закусывая. Глядя на Личадеева, не возникало сомнений по поводу его трезвости, хотя Паша все-таки контролировал себя. Как у него это получалось? Он и сам не понимал. Возможно, казахские гены не давали ударить в грязь лицом, буквально. На удивление, самым трезвым на фоне остальных казался Юра. Наверное поэтому фраза, брошенная Пашей перед тем, как покинуть ребят из компании, была воспринята Музыченко не более, чем глупая шутка. Теперь же выясняется, что Павел шутки ни с кем не шутит, а выдвигает вполне конкретное требование. Только вот хрен тебе, Пашенька, а не хер. − Не знаю, что ударило тебе в голову, но спать я с тобой сейчас не собираюсь. − Да? − парень с вызовом вскидывает бровь. − Ну, типа того. С юрных губ слетает нервый смешок, после которого реакция оппонента не заставляет себя ждать. Паша, изо всех сил стараясь сохранить равновесие, снимает свитер, вместе со штанами стягивает боксеры и во всей своей красе предстает перед Юрой. Второй лишь проходится взглядом по обнаженным местам и никаких действий предпринимать не спешит. − Все еще нет, − Юра отрицательно мотает головой и добавляет, − по-моему, кому-то нужно проспаться. Только вот все сказанное им улетает в пустоту, потому что, давайте честно, Пашу не интересуют никакие ответы, кроме одного единственно-правильного, поэтому он даже не думает отступать. Тем временем, Юра заваливается на белые простыни, покрывающие широкую кровать, собирает вокруг мягкие подушки и начинает расслабленно утопать в них. Чтобы убаюкать себя окончательно, скрипач решает позалипать в телек. В одной из тумбочек он находит пыльный пульт в затертом полиэтиленовом чехле. Похоже, телевизор здесь не включали с первого дня его появления, видимо настолько интересным было содержимое программ. Но Юра от нехера делать решил завести адскую машину. Пока Музыченко обустраивал себе гнездышко, Паша словно испарился куда-то. Юра очень надеялся, что тот ушел в ванную переодеться и почистить зубы, но нет. В голове Личадеева родилась блестящая тактика по захвату особо упрямого объекта, и он собирался ее придерживаться, пока объект не сдастся, а спать, естественно, не собирался. В состоянии полудрема Юра едва следит за тем, что там вещают из нудного ящика, он уже готов одной ногой провалиться в сон, как вдруг из ванной вылетает Паша и с бешеными глазами принимается носиться прямо перед телевизором, создавая при этом шум. Эдакая фурия с голым задом. Он все бегает с разными вещами в руках, что-то убирает, что-то достает, и, конечно же, большую часть из этого чего-то он роняет. Грохот, поднявшийся в номере, окончательно выбивает Музыченко из сна, и тот недовольно таращится на Пашу. − Что? Мне надо кое-что найти, − виновато оправдывается аккордеонист, − ну, правда, надо, без этого никуда. Юра не верит его рассказам. Складывается впечатление, что Паша переставляет одни и те же предметы, потому что у них в принципе нет такого количества вещей, сколько успела перетаскать наша Лара Крофт, расхитительница гробниц. − Юр, вот ты спать хочешь? Ну вот и давай. Я тебя не трогаю. Музыченко молчит, делая вид, что пропустил его слова мимо ушей, однако у Паши получается хорошенько подогреть интерес скрипача. Юра решает не засыпать до тех пор, пока он не выяснит, чем же закончится этот театр одного актера, поэтому Музыченко палит на Пашу, когда тот отворачивается. По радостным воскликам становится понятно, что сокровище добыто, и Юра отказывается верить, что это что-то менее ценное, чем 1 миллион долларов, иначе нахуя так орать. На самом деле, этим "сокровищем" оказывается фартук. Обычный, блять, фартук из их магазина, который через несколько секунд Паша надевает на себя и завязывает сзади трогательный бантик. Чудесно. Все это ради одного сраного куска ткани, при том, что остальная пашина одежда уже неделю одиноко валялается на ковролине, выжидая своего часа. Простите, майки и футболки, сегодня не ваш день. Юра не отрывает взгляда от Личадеева, пытаясь понять, что же произойдет дальше. Благодаря усилиям Павла, сон машет Юрочке рукой и съебывается, оставляя его наедине с пашиной шизой, или что это вообще, блять, такое? У них в номере есть уголок, отведенный под малюсенькую кухню. Там находится небольшой холодильник, напротив него стол, еще стоит плита, а над ней закреплен деревянный ящик, в котором вперемешку с посудой ютятся специи и другие штуки, необходимые для готовки. Вооружившись фартуком и боевым настроем, аккордеонист отправляется на кухню. Поскрипев всеми возможными дверцами, Паша извлекает необходимые ему продукты и достает сковородку, не забывая смачно треснуть ее о корпус плиты. Что тут скажешь? Ювелир. − Ты чего это, Пашенька, в юные кулинары заделался? − с хрипотцой в голосе интересуется Юрец. − Да вот думаю, − задумчиво тянет Паша, − не с твоими, так хоть с куриными яйцами у меня сегодня близость будет... − Мм, ну-ну, − в очередной раз хмыкает Музыченко и снова переключается на экран телевизора. Но чем дольше Паша стоит у плиты, тем больше Юра отвлекается на его зад. Что поделать, смотреть на него оказывается куда интереснее, чем сериал на Россия 1. Да и сам Личадеев прикладывает немало усилий, чтобы привлечь внимание Юрочки: нарочно роняет нож, затем медленно нагибается за ним, виляя бедрами. У Юры сейчас два варианта – признать очевидное поражение или проявить упрямство и игнорировать происходящее до конца. Не выдерживая, он хватает одну из подушек и выстреливает ею, целясь в пашин зад. И, к сожалению для Юры, не промахивается. Он звонко ржет, но уже спустя пару секунд улыбка исчезает с лица Музыченко. До Юры доходит, что он выбрал самое непоходящее время для подобного юмора. Когда подушка достигла мишени, Паша стоял со сковородкой в руках, а в момент столкновения тот сильно дернулся от неожиданности, и уже готовое блюдо встретилось с полом. − Ну пиздец ты молодец, конечно, − с досадой произносит Личадеев, − отличный прикол, клоун блять. Юра теряется. Есть у него одна черта в характере − он очень сильно чувствует вину, если накосоебил. Ни одной минуты не проходит без мысли о дурацком поступке и прокручивания всевозможных вариантов развития событий, при которых подобного можно было бы избежать. Этот раз исключением не стал, Музыченко зажирала совесть. Вроде ничего катастрофического, ну пошутил, ну неудачно, как будто в первый раз, но, с другой стороны, Паша так пыхтел над этой несчастной яичницей, при том еще умудрялся как-то заигрывать с Юрой, в общем, всего себя вкладывал в процесс, а вредный Музыченко взял и все испортил. Паша с грустным видом собирает остатки пищи и отправляет их в мусорку, а Юру все сильнее грызет совесть. Он сползает с кровати, а затем начинает тихонько подбираться к аккордеонисту, словно боясь спугнуть его. − Извини меня, − вздыхает обидчик, но в ответ молчание. Паша, равнодушно опустив взгляд, продолжает оттирать следы недоразумения от пола. Юра замечает на руке Личадеева красный след, похожий на ожог, и ему становится совсем не по себе. Вот долбаеб, из-за него Пашка еще и себя поранил. Музыченко берет мокрую тряпку, садиться на корточки рядом с пострадавшим и начинает оттирать жирные пятна от пола. Судя по их количеству, масла Паша не пожалел. Пока Юра пытается хоть как-то искупить вину, мистер в фартуке уходит в ванную и запирается. Раздается звук водной струи, и, убедившись, что Юру точно не услышат, он несколько раз громко выругивается на себя. Благодаря длительному отсутствию Личадеева скрипач не только успевает начистить все поверхности до блеска, но даже придумать, как именно стоит вымаливать прощения. Паша выходит из ванной уже одетым и без фартука. Он садится на кровать, повернувшись спиной к Юре, и начинает тереть больное место, время от времени корчась от неприятных ощущений, чего Музыченко, естественно, не видит. Юра подползает к поникшему другу, а затем робко приобнимает его сзади, кладя подбородок на пашино плечо. На удивление, второй не пытается прогнать провинившегося, но и на контакт идти пока что не собирается. − Я, конечно, не врач, но знаю, чем можно снять боль от ожога. Юра мягко берет пашину кисть и прислоняется к ней губами. После короткого поцелуя большим пальцем он начинает легонько поглаживать кожу вокруг поврежденного места, попутно приговаривая: − У зайчика заболи, у собачки заболи, у Пашеньки заживи. − Вот не надо этого. Не хочу, чтобы ни в чем не повинные животные страдали от твоих идиотских приколов, − совершенно по-детски буркает Паша. Видно, что обида еще осталась, но с каждой секундой она слабеет и постепенно отступает. Вообще, Пашка никогда не мог долго сердиться. Он сначала психанет, уйдет куда-нибудь в закат, но потом обязательно вернется и не будет против примирения. − Ладно, как скажешь, − соглашается Юра, тянется поближе и целует Личадеева в висок, вызывая мурашки, от которых Паша вздрагивает, − я прощен? − Почти. Сбоку на Личадеева таращатся глаза кота из Шрека, и аккордеонист сдается. Юра радостно спрыгивает с кровати и встает перед пашиным лицом. − Я тут тоже кое-что решил примерить, − говорит Музыченко, указывая на еще один фартук, только в этот раз ткань черная. Зачем такое количество фартуков в горах? Просто ребята решили захватить немного мерча в поездку, чтобы подарить администрации, которая помогла организовать им отдых, но, видимо, фартукам суждено остаться у Юры и Паши, никому они их уже не отдадут. − Мне кажется, так тебе будет проще окончательно меня простить. Юра крутится, демонстрируя себя со всех сторон, и, стоит отметить, выглядит он превосходно. Дико брутальный Музыченко хоть и одет в кусок ткани с девчачьими рюшами по подолу, но это не мешает ему выглядеть горячо. Паша притягивает скрипача за талию и усаживает на свои бедра. Юра начинает елозить по ним задницей, создавая приятное трение. Заводясь все сильнее, он откидывает голову, открывая Личадееву доступ к красивой шее. Паша рычит и кусает, играясь с чувствительным Музыченко. Второй скулит и выгибается от прикосновений, непрозрачно намекая, что ему нужно больше. Однако аккордеонист медлит, несмотря на то, что Юра уже весь извивается в его руках. − Чего хочешь, Юрочка? − шепчет Паша. − А так непонятно, да? − капризно стонет Музыченко. − Скажи. − Хочу тебя Паш, прямо сейчас, иначе сдохну. − Хорошо, а что еще сказать нужно? − Он раскаивается и обещает больше так не делать, − дрожащим голосом выдавливает Юра, полностью растворяясь в ощущениях.