Семья.

Глэм и Хэви обнаружились в комнате последнего. В помещение стояла приятная полутьма, ярко светил экран компьютера. Ди несколько обречённо наблюдал за тем, как парни играют в какую-то видео игру: в комнате разносились крики людей, рычание каких-то чудовищ и странное: «Шевелись, Плотва!». Глэм временами удивлённо о чём-то говорил, тыкал пальцем в монитор. Хэви смеялся и увлечённо отвечал на его вопросы. Ди подозвал брата к себе. – Мама вернулась. Возится в гараже. Хэви кивнул, облегчённо улыбнулся и предложил старшему присоединиться. Ди закатил глаза и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Пока Глэм сосредоточенно выбирал между заказами на бруксу и волколака, Хэви принялся искать что-то на захламлённых полках. – Хочешь поговорить с ней. Хэви не смотрел на Глэма (продолжал разгребать вещи), тот вновь почувствовал смущение. Блондин хотел ответить, но мальчик воскликнул: «Нашёл!», — закашлялся от пыли и начал размахивать футляром от какого-то диска. Он не ждал ответа. Потому что это был не вопрос. Чуть позже Хэви проводил Глэма до гаража. Виктория стояла рядом с байком, протирала его от дорожной пыли. Подросток залюбовался её сосредоточенным лицом и уверенными движениями. Женщина спокойно посмотрела на него, спросила, чем они занимались с Хэви. Глэм спросил об Анне. Так, слово за словом неловкость между ними начала таять, подобно весеннему снегу. «Видел бы ты её лицо, когда я достала блины!» – Виктория расхохоталась, запрокинув голову. Казалось, она начала чувствовать себя свободнее рядом с этим неизвестным ей Глэмом, но парень видел, что она избегала долгих взглядов и даже кратких прикосновений. И он понимал почему. Подросток посмотрел на мотоцикл Вики, с азартом произнёс: – Было бы здорово прокатиться на таком. Виктория прекрасно знала, что её муж не слишком ладит с байками. «Не думаю, что сейчас он справится лучше». Поэтому женщина сразу начала шикать на Глэма, но после недолгих уговоров, позволила ему осмотреться. Тот с каким-то неясным трепетом провел рукой по рулю, спустился к сидению. С интересом рассмотрел колёса, коробку передач и остальные части мотоцикла. – Знаешь, я не хочу всё портить. – Глэм, не смотря на Вики, тихо закончил. – Не хочу портить свою собственную жизнь. – Что за чушь! Не парься. – Женщина неловко похлопала его по плечу. – Ты не виноват. Просто вся эта ситуация – полнейший, кхм. Странная это ситуация. Виктория откашлялась. Глэм улыбнулся. С ней было неожиданно легко. – Где эти двое тебя положили? – женщина с сомнением осмотрела его. – Выглядишь уставшим. – Всё нормально. На её скептический взгляд он сказал: – Ты тоже. Глэм настойчиво отпирался, но Виктория была непреклонна. – Будешь спать у Ди. – Извини. – Да ладно. Глэм внимательно рассматривал комнату подростка: она выглядела… эффектно. Сильно отличалась от его собственной скучной спальни. Чем-то обстановка напоминало комнату Чеснока, но она была в разы чище «берлоги» Чеса. Парень посмотрел на одиноко лежащую гитару: нестерпимо захотелось сыграть. Ди поймал его заинтересованный взгляд. «Ну конечно». Вспомнились жесткие, даже злые слова отца. Захотелось высказаться, но Ди прикусил язык. «Сейчас это бесполезно». – Давно играешь? Ди подумал, что Глэм не услышал его вопроса, или сделал вид, что не услышал, но тот отстранённо ответил. – Отец с самого детства учил меня музыке. Ди поджал губы. «Вот бы ты тоже учил меня». – Знаешь, это было долго, муторно и… больно. – Последнее слово Глэм произнес неслышно, одними губами. Потом улыбнулся, да так, что скулы свело. Отчего-то Ди почувствовал себя неловко. Ему импонировал этот Глэм, и видеть на его обычно живом лице эту улыбку было неожиданно неприятно. Он предложил: – Хочешь, я накрашу тебе ногти? – И потряс в воздухе баночку с чёрным лаком. На изумлённо вытаращенные глаза визави, только коротко усмехнулся. Ди осторожно взял руку блондина, обмакнул кисть в лак и начал уверенно наносить его на ногти. Это было странно, запретно и чертовски круто. Глэм представил, как подобная выходка разозли бы его отца и почувствовал какое-то злорадное удовлетворение, а Ди не совсем понимал восторгов парня по отношению к чему-то столь обыденному: «Как из этого вырос папа?» Продолжая внимательно красить ногти, он с интересом смотрел на отца, который в свою очередь продолжал поглядывать на гитару. – Как ты думаешь, талант правда решает так много? – К чему ты спрашиваешь? – Просто интересно. Глэм вздохнул, немного помолчал. – Как я уже говорил, музыке меня обучали с детства. Учиться чему-то это всегда огромный труд. Талант лишь несколько облегчает его. Поэтому, – он провел языком по пересохшим губам. – Поэтому, если для тебя что-то лишь мимолётная прихоть и у тебя нет к этому таланта, то я не вижу смысла заниматься этим. Ди почувствовал раздражение, снова вспомнил «урок» отца. – Это лишь испортит тебе жизнь, понимаешь? Будет пустой тратой времени и сил. В его словах был смысл, но даже если увлечение гитарой было для Ди «лишь мимолётной прихотью», он не собирался заниматься музыкой профессионально. Не собирался становиться кем-то вроде Кирка Хэмметта или Джими Хендрикса. И у него всё ещё был существенный повод для занятий музыкой: он хотел доказать отцу, что не хуже Хэви. Ди был настроен серьёзно. Ведь так? – Расскажи о своём отце. Глэм несколько растерялся то ли из-за неожиданной смены темы, то ли из-за сути самого вопроса. – Он… был очень требователен. Ди ждал продолжения, но его не последовало. Молчание нарушил Хэви, который беспардонно ввалился в помещение и потащил Ди и Глэма смотреть кино. Когда они спустились в зал, Виктория уже сидела на диване и активно уничтожала попкорн. Они смотрели глупую, даже абсурдную комедию. Хэви и Вики частенько комментировали происходящее на экране и громко смеялись. Ди, несмотря на весь источаемый скепсис, тоже был довольно весел. Вечер прошёл тепло и по-семейному уютно. Так непривычно для Глэма. Подросток чувствовал, как где-то глубоко внутри ему становится тревожно и нестерпимо грустно. А потом хохотал над очередной глупостью, которая творилась на экране. В комнату Ди притащили старую раскладушку. Помещение наполнилось приятным светом закатного солнца. Оно подсветило плакаты, сгладило углы и будто бы сделало обстановку мягче. Оранжевые отблески заплясали на предметах. Небо взорвалось буйством красок, и Ди позволил себе на мгновение залюбовался этим. Конечно, ещё было слишком рано, чтобы ложится спать, но Глэм выглядел по-настоящему измотанным. Он попросил Ди отвернуться, собираясь снять свою рубашку и переодеться в более подходящую для сна одежду. Когда парень повернулся обратно, Глэм уже лежал в кровати, укрывшись по самую макушку и повернувшись к Ди спиной. Они пожелали друг другу спокойной ночи. Прежде чем уснуть Глэм вновь думает о том, как же всё происходящее странно. И восхитительно. Ди ещё долго залипает в телефон, проверяя социальные сети и читая какие-то статьи. Слушает размеренное дыхание отца, тот ворочается и подросток начинает внимательно рассматривать его лицо, похожее на хрупкую фарфоровую маску в холодном свете луны. Думает о том, как сильно время может менять людей. С улицы доносятся редкие крики птиц и шум не менее редко проезжающих машин. Спокойствие, такое же хрупкое и прекрасное, как фарфор. Он видел неясный морок. Множество нечётких образов. Слышит отдалённые крики. Кто же кричит? Он видит отца, слышит звуки музыки. Кажется, это Бах. Он видит грустные глаза сестры. Её грустные голубые глаза чётко врезаются в память. Музыка становится громче. Дождь отбивает стаккато. Снова мелькает череда неясных образов: коробка, макет города и смех Чеса, сменяющийся надрывным плачем матери. Где-то бьётся стекло. Бах. Дождь. Скрипка. Он держит в руках гитару, но слышит прекрасные звуки скрипки. Их заглушает голос отца: «Ничтожество!» Глэм будто смотрит на себя со стороны, издали видит, как отец коршуном вьётся вокруг него. «Бездарность!» Он бежит. «Сколько бы ты не работал – всё равно ничего не выйдет!» Но не может приблизиться ни на шаг. Удар. «Лидия в разы талантливее тебя!» Линейка со свистом рассекает воздух. Бах. Стаккато. Удар. Крик. Чей это крик? – Глэм! Подросток дрожит, дышит часто. Мокрые волосы липнут ко лбу. – Ты кричал. Скрипка. Удар. – Хэй-хэй, успокойся. Глэм сидит на кровати, чувствует, как его трясёт от пережитого ужаса. Ди садится рядом, осторожно дотрагивается до его плеча. – Что тебе снилось? Грустные голубые глаза. И Бах. Ди слегка встряхивает Глэма, тот смотрит испуганно. Лунный свет продолжает освещать лицо подростка: неестественно бледная кожа, темные круги под глазами, дрожащие губы. Он пытается улыбнуться, издаёт нервный смешок. – Я не думаю, что это важно. – А я думаю, что важно. Глэм опускает взгляд на свои сложенные поверх одеяла руки. Ди повторяет его движение, удивлённо разглядывает потрёпанный бинт на правом запястье. – Что это? – получается слишком резко. Глэм ниже опускает голову, стискивает руки в кулаки. «Твою ж». – Всё хорошо, слышишь? Я просто хочу помочь. Глэму было страшно. Ди — не Чес. Но Ди хороший парень. Он взъерошил волосы, тяжело вздохнул: – Мне снился отец. Глэм помолчал. Посмотрел в глаза Ди. В бледном свете луны определить их цвет было непросто, но он знал, что они голубые. И что они совсем не походили на глаза Лидии. – Из-за всей этой ситуации моё… настоящее, – в словах сквозила неуверенность. – Оно казалось мне таким далёким, но сейчас, – подросток сглотнул, глаза его предательски заслезились – Я понимаю, что лишь какие-то жалкие дни назад я начал жить. По-настоящему. Я… Мой отец, он, правда, терпеть меня не мог, понимаешь? Я так облажался, чёрт. – Он нервно засмеялся, притянул колени к груди и уткнулся в них. Плечи его задрожали. – Всем, кроме Чеса, было плевать на меня. А сейчас всё не так. И это так странно. Так сложно. – Слова звучали глухо. Ди неуверенно придвинулся к Глэму, почувствовав тепло, тот прижался ещё ближе, вцепился в Ди. Подросток всё силился сказать что-то ещё: об отце, о Лидии и Чесе. Несвязно бормотал какую-то чепуху о Бахе. А Ди чувствовал себя виновато и с каждым словом, с каждым судорожным вздохом на него всё сильнее наваливалось опустошение. Он крепче прижался к отцу, начал гладить его по трясущейся спине. Видеть его в таком состоянии было сложно. Отношения Ди и его отца бывали непростыми, но парень знал, что его любят. А ещё он почувствовал острый укол благодарности к Чесу. Возможно, всё это было очень тривиально, но и чёрт с ним. Постепенно Глэм успокоился. Отстранившись, он неловко улыбнулся Ди. – Всё нормально. Оба долго не могут уснуть, но больше не произносят ни слова. Сожаление крепче укрепляется внутри Ди. «Почему я не поговорил с папой раньше?» Когда Глэм просыпается, Ди уже нет в комнате. На первом этаже раздаются крики Виктории. Он неуверенно заходит на кухню, Хэви радостно улыбается ему, а Вики скоро здоровается и выскакивает из дома. – Опаздывает на какой-то съезд. Ди смотрит прямо, не прячет глаз и неожиданно для себя Глэм успокаивается. Они снова говорят о музыке, когда Ди спрашивает: – Глэм, не хочешь сыграть?