Жизнь Хатидже Турхан-султан.

Наступил август. Совсем незаметно приблизилось время свадьбы Каи Султан и Мелек Ахмеда паши. День тот предвещал быть жарким и знойным, с палящим солнцем, и потому решено было начать завершающую подготовку с раннего утра. Дворец в два часа ночи был поднят ото сна, и уже в четыре часа утра во всю по гарему, по саду, сновала прислуга с тканями и столами, рабыни стригли кусты роз, живую изгородь, убирались в клумбах, срывали в них сорняки, а евнухи почти всë утро провозились, вбивая в землю колышки для того, чтобы натянуть на них длинную, почти во весь сад, шатëр для приглашённых государственных мужей, а также неподалëку от этого сада маленький шатёр, где будут располагаться Валиде Султан и султанши. Саму свадьбу было решено справить в саду, но по правилам: женщины находились от мужчин отдельно, и, единственно, Султан должен был присутствовать только лишь среди мужчин, среди которых несомненно должен находиться и сам жених, Мелек Ахмед паша. За два месяца лета были собраны годовые доходы со всех эялетов империи, пятая часть которых существенно повлияла на подготовку к свадьбе. Усилия ко всем приготовлениям приложил свою руку и Мелек паша, выделив весьма крупную сумму для развлечения народа, а также пожертвовав половиной своего годового дохода беднякам, чем вызвал глубочайшее уважение со стороны Кёсем Султан, которая и без того считала его человеком надëжным и верным. Необходимо читателю, пожалуй, знать и о том, что представлял собой этот Мелек паша и почему он так важен в этой истории. Ахмед паша состоял в Совете дивана лишь последние полгода и получил этот пост не только при поддержке Великого визиря Султанзаде Мехмед паши (который также с дозволения Валиде султан принял это назначение), но и благодаря таланту и незаурядному уму. Он был уже стар, но весьма подвижен и прыток, хотя его голова была седа, как и длинная борода, спускающаяся вниз почти до самой груди, а сам он был крупного телосложения: высок и полон, но его наружность нисколько не говорила о нём, как о человеке. Он был щедр и даже благороден, в меру обладал твёрдостью и непоколебимостью, необходимые каждому государственному человеку, был, как всякий правоверный мусульманин, набожным и имел свой небольшой вакуф, где ютятся все обездоленные и нищие. Кёсем султан прежде не замечала такого человека как Мелек паша, но после смерти Силахдара паши обратила на него своë внимание, и решение о браке Каи и паши пришло ей вполне случайно. Поздним утром в Топкапы стал наполняться гостями. В гарем прибыли жены визирей, пашей, беев, и поздравили Каю с замужеством, преподнесли они в качестве подарка дорогие шелка из Китая, посуду из серебра и золота, вазы, ткани и мелкую мебель для оснащения нового дворца. В покоях Валиде султан стоял шум, громкий разговор, смех. Прибыли во дворец почти одновременно Айше, Гевхерхан, Ханзаде. Они принялись обниматься, целоваться, как только они все встретились. — Матушка, - с воодушевлением сказала румяная от поцелуев Атике, - а помните, как мы рождение Каи праздновали? Я вдруг вспомнила, как ракета Хасана Челеби в небо взлетела! Как это было замечательно раньше! О, это было словно вчера, а теперь наша Кая стала невестой... Присутствующие в покоях женщины с умилением взглянули на вошедшую невысокую фигуру девушки, и Атике повторила: — Это было словно вчера... На Кае было традиционное красное одеяние ярко алого цвета с прелестными золотыми вышивками на груди, плечах и локтях и длинный тонкий, едва скрывающий лицо платок, блестящий от тонких серебряных нитей. Она медленной и бесшумной поступью прошла по ковру и застенчиво опустила голову, увидев, что султанши с интересом смотрят на неё. Тётки её подбежали к ней, приподняли платок, по очереди поцеловали в её бледные щеки, и каждая высказала свои пожелания молодой невесте. — Пусть Аллах подарит тебе бесконечное счастье, моя дорогая племянница! - почти плача произнесла Айше и приобняла юную султаншу за плечи, - каждая султанша проходит через это, и ты теперь прошла. Она отошла в сторону к Валиде, и наступила очередь Ханзаде высказать свои пожелания. Она с гордостью взяла Каю за подбородок и приподняла его, чтобы взглянуть той в глаза: — Я надеюсь, ты познаешь счастье в этом браке, Кая. Но знай, что счастье твоё и от тебя зависит. Будь для паши настоящей супругой, и он ответит тебе тем же. — Спасибо, тëтя, - кивнула она и попыталась улыбнуться. — Знай также, что Топкапы - твой дом, и тебе всегда здесь будут рады, если ты вдруг захочешь вернуться сюда, - сказала, между прочим, Гевхерхан султан, - наша Валиде султан всегда примет тебя в свои объятия, если тебе станет грустно. Кёсем вместе с дочерьми с гордостью посмотрела на испуганное и побледневшее лицо Каи и приказала затем, чтобы жён чиновников провели в сад, где уже на длинном столе их ожидали яства и питьë. Когда покои опустели, Кёсем подошла к Кае и бережно опустила на её плечи свои тяжёлые от драгоценных камней руки. Она с надеждой и неподдельной радостью смотрела на свою внучку. — Твой отец очень любил тебя, и он был бы счастлив увидеть, какая ты красивая сегодня. Кая, - сказала она и взяла с неподалёку стоявшего стола маленькую шкатулку, - это кольцо когда-то подарил мне твой дедушка, султан Ахмед, когда я родила отца твоего. Мы тогда были очень обрадованы этим событием, а теперь образованы тем, что ты, дочь Мурада, стала невестой. Это кольцо твоё. Это была чрезвычайно тонкая работа искусного мастера. Большой, переливающийся всеми цветами бриллиант с пятьюдесятью пятью гранями, расположенный прямо по центру и имел форму острого овала. Он обладал по своим краям несколькими десятками мелких рубинов первым рядом, а вторым - изумрудами. На солнечных лучах кольцо отбрасывало блики на руку носящего и блестело так, словно само солнце запечатано в нём. Кёсем взяла руку Каи и надела его ей на палец. — Никогда не снимай его. Пусть это кольцо наполнит в себе все воспоминания о твоём отце. Эти воспоминания сделают тебя счастливее, Кая. Она прижала растрогавшуюся Каю к груди и даже пустила слезу по щеке. — Ну идём, Кая, мы должны сейчас войти в гарем и раздать наложницам золото, а затем возвратимся в сад к нашим гостьям. С самого утра в гареме одалиски устроили настоящую суматоху. Поднявшись раньше обычного, они, быстро позавтракав, до семи утра отправились на работу в сад, затем ушли на час в класс для игры на музыкальных инструментах, а после возвратились в гарем и стали готовиться к предстоящему празднику. Свадьба султанши стояла у всех на ушах последние три месяца, но в этот день девушки по-особенному разговорились на эту тему. Они неугомонно щебетали, смеялись и радовались тому, что наконец-то им выпадет шанс показать свои честно заработанные украшения, они примеряли на себя новые наряды, украшали волосы прелестными заколками, тюрбанами, и даже в честь праздника отправились в хаммам, где хорошенько напарились и намастились душистыми маслами. К обеду они были почти готовы и с удовлетворением смотрели на окружающую их обстановку. Принесли в залу инструменты, на которых некоторые умелицы будут играть весь вечер, всюду мелькали танцовщицы в открытых ярких нарядах. Чуть позже накрыли маленькие столики сладостями, тушëнным с сухофруктами бараньим мясом, булгуром, пловом и сармой, и медовый щербет рекой лился в кувшинах. В гареме было светло, как никогда раньше. Солнце светило сквозь открытые высокие окна, и ветер гулял по залу, разнося ароматы жареного мяса, свежих овощей и садовых цветов. Цветные блики витражных окон с трепетом играли на мраморных полах и драпировках, висящих у стен и колонн. Многие девушки сидели на диванчиках и подушках, горячо обсуждая предстоящий вечер, но большинство неугомонно носилось, разнося по зале и балконам сладкий ветер, пропитанный духами и маслами. Султанши также присутствовали в гареме, но лишь немногие отважились спуститься из своих уютных покоев в такую суету. Айше же решила не прятаться от всех в такой знаменательный для неё и её дочери день и, ожидая появления невесты в ташлыке, она разместилась на самом видном месте у камина, где по обыкновению располагалась Валиде султан, и с глубочайшим удовольствием принимала поздравления от одалисок, наложниц и некоторых слуг. И хотя ей не позволили остаться вместе с остальными султаншами в саду, но она с необыкновенным для себя запалом согласилась оказаться во время праздника в гареме, где сыграла она чуть ли не главную роль. Она с гордо поднятым подбородком принимала поздравления, высокомерно улыбалась и даже порой подавала некоторым рабыням руку для поцелуя. Она непременно в то время чувствовала себя Валиде султан и не желала, чтобы время это не кончалось. В продолжении дня она держалась гордо, будто бы это не её должны будут отправить в самое ужасное для бывшей султанши место. Впрочем, внешний вид её упрямо твердил окружающим, что она не теряет достоинства и ведёт себя как полагает настоящей султанше. Под глазами её теперь не было темных кругов, и губы не были бледны от нескончаемых переживаний - она мило улыбалась, посадив у своих ног любимых служанок, и просила, чтобы танцовщицы не перестали танцевать, а музыкантши - играть. В этот день настроение Айше крайне переменилось, что, без сомнений, вызывало у многих вопросы относительно её духовного здоровья, ведь ещё вчера она пряталась по углам, проливала слëзы в подушку и боялась показаться на людях. Встречая праздник в честь дочери, она неожиданно сменила маску и сделалась необычайно приветливой и улыбающейся. — Пусть Аллах не обделит счастьем нашу султаншу, - сказала ей Хюмашах, игриво улыбаясь и глядя на Айше исподлобья. Все заметили, что именно с того момента как бывшей рабыне Сафер сменили имя и поставили в услужение бывшей Хасеки, Айше и изменилась в самую неожиданную сторону. Ни у кого не оставалось сомнений по поводу того, что юная рабыня играет чрезвычайно важную роль в делах Айше, и некоторые особо прозорливые догадывались, что происходит это необыкновенное сближение не просто так. Рабыни, видевшие, как быстро возвысилась Сафер, сменив имя на Хюмашах, открыто завидовали ей, хотя и испытывали перед ней страх, как и прежде. — Вы всё не верили мне, что я поднимусь... А я непременно поднимусь. Ещё выше поднимусь, вот увидите, - уверенно твердила Хюмашах, примеряя на голове очередной тюрбан, подаренный Айше, или украшение на шею. — Но как же так вышло, что ты́ стала кому-то служить, да к тому же Айше султан!? - хихикала одна наложница, завистливо поглядывая на Хюмашах через деревянную колонну, - ты ведь говорила, что никогда никому служить не станешь! — Дура, - громко хохотала Хюмашах, устремляя взгляд тёмных хитрых глаз на юную наложницу, - кто кому служит-то? Тебе почём знать, служу я ей или нет?! Глядишь, всё наоборот выйдет? Наложницы удивлялись её словам и глядели друг на друга растерянно. — То есть как это... Она что ли тебе прислуживать станет? - вопрошала другая наложница. — Да, вот именно! Не неси чушь! - кричала откуда-то третья наложница. — Всё это вздор! Во снах рабыни она всегда султаншей становится! - поддакивала четвёртая. — Для вас это сон, но для меня это путь, - с такой уверенностью говорила Хюмашах, что все ненароком начинали ей верить, хотя виду не показывали. Празднование в гареме шло полным ходом, однако на нём присутствовали лишь немногие султанши и лишь рабыни с одалисками. Не вышла туда и Турхан, хотя и собиралась она отправиться в скором времени в сад. — Разие, - сказала она служанке, видя через окошко, как во дворике наложниц туда-сюда бегают и забавляются девушки, - а мне, впрочем, уже совсем всë равно, что они обо мне говорят. И не обо даже. Они обо всех говорят. И я не должна брать во внимание всю их болтовню. Ведь на Ибрагима я уже не смогу повлиять. Даже ребёнок не сможет. А он делает всë, что душа его пожелает. Ни за что не забуду тот день, когда он, пообещав мне, что явится к Мехмеду, вновь отправился в Мраморный павильон с той женщиной и её сыном! Ах, как я была обижена на него, но ему всë равно... И мне всë равно. Я не стану более унижаться перед ним и затрагивать его всякий раз, когда увижу его вместе с той... Ну, Разие, как я? Турхан была одета необычно для себя. Раньше во время беременности она не могла позволить носить себе кафтан, утягивающий тялию, и часто скрывала живот под слоями тканей, но всë чаще и чаще она давала указания портнихам кафтаны и рубашки шить из плотных тканей, сильно прилегающих к телу, а поверх шили, как любила она и прежде носить, свободный халат с короткими на сгибе локтя рукавами. В день свадьбы она надела светлый наряд с едва различимыми узорами на халате и небольшую чалму с алмазным эгретом на высоко заплетëнные волосы. Она стояла у окна, где у стены висело зеркало, и держала руку на небольшом животе, заметно выделяющимся под обтянутым кафтаном. — Хорошо, что вы поняли это, султанша, - ответила незамедлительно Разие, - самое лучшее для вас - держать себя в руках. К тому же зря вы так говорите: наложницы ведь, когда узнали о вашей беременности, даже пожалели вас, дескать как Зарифе не стыдно при беременной госпоже так себя вести. Вот только Зарифе себя слишком нагло ведёт, но вы, кажется, и без того знаете об этом. Турхан повернулась к Разие лицом с недоумением взглянула на девушку. Она подошла к ней и с заинтересованностью склонила набок голову, что каштановые локоны её, свисающие из под головного убора, упали на обнажённую сильную шею, которую украшал ряд перламутровых жемчугов. — Не поняла. Что эта женщина вновь сделала? — Ох, султанша, я, клянусь, жалею, что сказала вам об этом... - - неловко пробормотала Разие, - дело в том, что Зарифе наговаривает на вас. — О, это я знаю... - с простодушием ответила Турхан и лёгким движением развернулась к зеркальному столу. — Нет, султанша, она султану на вас наговаривает! Одна наложница, из тех, что султану завтраки носит, услыхала однажды, что женщина эта такую неправду про вас ему рассказывает. А он, самое главное, то есть повелитель наш, будто соглашается с ней или, может, верит ей! Я не уверена, что это правда, султанша, но мне так сказали... — Разие, я только надеяться буду, что это неправда! - вскрикнула Турхан и с возмущением вновь взглянула в окно, - Разие, мы не пойдем в гарем, а отправимся в сад. Я узнала, что в садике, в том, что находится в западной части гарема, праздник проводится не будет. Я, пожалуй, и не пойду на праздник, побуду сегодня с детьми: возьму Мехмеда, Гевхерхан и Атике, посидим у фонтана... Ох... Мехмед очень любит плескаться в том бассейне, но сегодня я его туда не пущу. Пополудни во дворец пришло неожиданное известие о том, что во дворец приехала сама Фатьма султан, и известие это поразило всех, включая Кёсем султан. Все знали, как султанша не любила всевозможные празднества и пиршества и предпочитала им уединение и тишину, но на удивление многих она вдруг рассталась со своим дворцом в Измире и так скоро после приглашения на свадьбу прибыла в Стамбул. Удивительное в ней было ещё и то, какое поразительное сходство было у неё с Кёсем султан. Она была далека от своих сестëр и братьев и всю свою жизнь была холодна с ними, как лëд. Порой у неё случались моменты, когда она подолгу уезжала из Топкапы (она весьма долгое время пребывала вдовой и жила иногда, сводя концы с концами, на оставшееся состояние покойных мужей, да на свои положенные доходы) и словно терялась в огромной империи, прячась по дворцам и павильонам. Она, как и мать, питала особую страсть к драгоценностям, и вследствие этого ей зачастую не хватало средств для проживания, и только с наступлением этих времён она вспоминала о существовании своих близких и вновь ненадолго возвращалась домой. Её прибытие сопровождалось бурной радостью и смехом. Кёсем, совсем недавно явившаяся вместе с Каëй в сад, была вынуждена оставить ненадолго своих гостей и двинутся со своими дочерьми и внучкой к воротам Баб-ус Саадет, где остановилась карета Фатьмы. Обойдя все сады, тропы и широкие дороги, высокие стены и вековые деревья, они оказались прямо перед Фатьмой. Ей было тридцать восемь лет, и выглядела она весьма молодо и, самое важное, - гордо и достойно. Всегда с поднятой головой, на которой росли пышные чёрные и всегда вьющиеся кудри. Взгляд и лицо её были в точности схожи с материнскими, не учитывая пару черт, которые она взяла от отца. Светло серыми глазами походил на неё Ибрагим, а непокорным норовом - Ханзаде султан, но более не находилось между ней и сестрами её сходств и похожести. Сравниться она могла лишь со своей матерью - и в этом была её особенность. Фатьма важно поправила подол своей фиолетовой накидки из бархата и молча, без улыбки и со спокойным, почти не выражающим никаких эмоций, лицом подошла к матери и сëстрам. Она взглянула на Каю, удивлëнную неожиданной гостье, и изобразила на мраморном, точно каменная маска, лице подобие улыбки. Полная рука её в чёрной перчатке коснулась щеки племянницы. — Пусть будет к добру. Юная султанша молча моргала и не переставала удивляться тому, что Фатьма и в самом деле предстала перед ними. — Я приехала сюда ради тебя, Кая, ты мне особенно полюбилась из детей Мурада. Я рада, что ты выходишь замуж. Она стояла прямо перед своей двойником и отличалась только тем, что была помоложе и посвежее. Кёсем сказала ей: — Добро пожаловать, дочка, мы все очень рады твоему приезду. Над ними нависло на некоторое время молчание, и только ветер, да пение птиц нарушали эту тишину. — И я рада, Валиде - она ласково взяла руку матери и коснулась их своими губами. Она по очереди поздоровалась с сëстрами и даже многозначительно кивнула стоящей позади толпы Гюльстан калфе, и та с особенным уважением ответила ей тем же. — Я получала много новостей из Стамбула... - лениво протягивала она каждое слово, когда они направлялись в сад, - как брат-повелитель? — Он будет очень рад тебя видеть, Фатьма, - сказала Айше, - он ведь тебя более всех нас любил, помнишь? — Любил? - усмехнулась Фатьма, - а нынче разлюбил? — О, моя сестра Фатьма, - звонко засмеялась Атике, - ты всë та же, что и прежде! Ну пойдем, мы уже отстали от Валиде султан... Она в последнее время очень уж задумчивая и совсем не замечает многих вещей... — Отчего это вдруг? - спросила Фатьма, нарочно идя медленнее, чтобы остальные её сëстры прошли вперёд. — Не знаю! Но ты же знаешь, у ней столько хлопот... Всë ведь на её плечах: и дела гарема, и государственные дела. Ибрагим в последнее время не в состоянии здраво принимать некоторые решения, и Валиде взяла на себя эту обязанность. — Пусть Аллах подарит нашей Валиде сил и здоровья, столько раз она брала на себя эту тяжёлую ношу. — Аминь, Фатьма, аминь... Но ты посмотри - мы совсем отстали от них, нужно ускориться. Когда султанши настигли сад, наступило самое торжество. Заиграла музыка, танцовщицы заплясали, и все приступили к трапезе. В том саду, где располагались женщины, стояло множество накрытых маленьких столиков и кучки уличных подушек, на которых сидели гостьи. Всюду бегали слуги и одалиски и выполняли всякие просьбы и поручения, даваемые им султаншами и госпожами. Неподалёку же от женщин, за живой изгородью и рядом высоких самшитов, расположились мужчины. Явились туда бейлербеи, прибывшие из дальних провинций, визири и паши. Они уже заняли свои места и ожидали появления падишаха. Но даже спустя получаса Ибрагим не явился туда, и Гюльстан, встревоженная тем, что трон падишаха, а также место Джинджи Ходжи пустуют, и под шатром сидят лишь Мелек Ахмед паша и Султанзаде Мехмед паша, отправилась во дворец узнать, в чём дело и почему падишаха нет на празднике. Спустя несколько минут Ибрагим всë же пришёл на праздник. Кёсем сидела на тахте, окружённая дочерьми и юной невестой, с удовлетворением смотрела на то, как замечательно проходит торжество. Гевхерхан тогда занимательно рассказывала о своих путешествиях по империи, как из Эрзурума она преодолевала огромные расстояния через пустыни, зелёные леса и горы. Кёсем с неподдельным интересом слушала разговоры дочерей, лишь изредка вставляя своё слово, но в один момент взгляд её вдруг какая-то неведомая сила потянула в сторону, и она заметила, как обеспокоен был Ибрагим в ту секунду, когда он появился перед мужчинами, и как услуживался перед ним Джинджи ходжа и бегал перед ним, словно успокаивая. Она не придала этому большого значения, ибо знала, что он часто бывал нездоров в солнечную погоду, и вновь продолжила трапезу. Проходило время, всë также в саду и всюду играла музыка, слышались звонкие женские голоса и далëкие низкие мужские. Кёсем снова мельком взглянула в сторону и снова заметила, что Ибрагима не было на своём месте, впрочем, как и Джинджи. Она неуютно поëжилась в своём месте и стала озираться по сторонам в поисках Гюльстан, но и её рядом не было. Тогда её и посетила дурная мысль. Но к ней подошёл Сюмбюль ага. — Султанша, вы чего-то желаете? - спросил он тихонечко, не мешая остальным султаншам в разговоре. — Нет, Сюмбюль. Но я не знаю, куда подевалась Гюльстан, куда запропастилась эта женщина... - искала она её взглядом среди зелёных кустов и пëстрых нарядов танцовщиц и служанок. — О, если вам она нужна, то я немедля её найду... Так вот же она! Гюльстан чрезвычайно стремительно шла через цветочные клумбы, будто нарочно обходя все дорожки, и в скором времени добралась до султанш. Она была бледна и мрачна, сухие губы её дрожали. — Гюльстан? Что такое? - спросила вдруг Айше, - отчего ты так бледна? Женщина мотнула головой: — Пустое - я бледна от жары. Валиде, в книге расчётов возникла ошибка - нужно, чтобы вы лично взглянули на это и решили проблему. — Гюльстан, как не стыдно, - вступилась Гевхерхан, - Валиде султан представляет этот праздник, разве может она сейчас из-за такой незначительной вещи покинуть сад? — В самом деле, Гюльстан, - сказала Атике, выпив до дна свой стакан с подслащенной водой, - что за срочность? Дела подождут. Разве без Валиде нельзя управиться? — Но султанша... - возразила Гюльстан. — Не нужно. Я скоро вернусь, - перебила Кёсем и резко встала со своего места, - не нужно беспокоиться. Она отошла вместе с Гюльстан и остановилась у высокого дуба. — Что стряслось? — Беда, Валиде! Султан Ибрагим совершил непоправимое! — О, Аллах, - в глазах Махпейкер появился страх, - что? Что он снова сделал?! Гюльстан ничего не смогла ответить и лишь сказала, что ей самой нужно всë увидеть. Они обошли дворец и прошли прямо в опочивальню султана, где им предстояло оказаться в центре ужасной бури. По покоям бегали слуги вокруг Ибрагима, лежащего на постели и глухо кричавшего в подушку, подле султана же с уверенным и умным видом стоял Джинджи с колбой настойки и будто глазом измерял количество содержимого. Царила настоящая вакханалия. Евнухи носились из покоев в коридор, открывая и закрывая двери, отчего в помещении стоял холодный и свежий ветер, что-то невнятно кричали друг-другу и носили в покои кувшины с водой, тазы, полотенца и чистые ткани. Но крик Ибрагима заглушал все их голоса: он в болезненной позе лежал в кровати, закрытой тонкой тканью, и что-то при этом пытался прокричать. Кёсем приказала Гюльстан покинуть покои, а сама двинулась прежде всего к Джинджи. Знахарь в недоумении поглядел сначала на неё, а затем на кричащего Ибрагима, и, озабоченно пожав плечами, стал снова колотить снадобье. Кёсем, не добившись и слова от Джинджи, рухнула на колени перед Ибрагимом и взяла его мокрую от пота голову в свои руки. Лицо его, покрытое многочисленными красными пятнами, горело и опухло от безудержного плача и крика. Он был в самом отчаянном состоянии. — О, Аллах, Ибрагим! - завопила Кёсем, выдавливая из своей могучей груди крик, - что с тобой делается, сынок?! Джинджи! Она поднялась с колен и сильно оттолкнула знахаря, что тот едва ли удержался на ногах и не свалился со ступени. — Объяснись сейчас же! Как Ибрагим дошёл до такого состояния?! И пусть все наконец-то выйдут отсюда - этот шум невыносим! Её могущественный голос заглушал голоса всех евнухов и крик Ибрагима. За минуту в покоях можно было услышать лишь болезненный стон султана и обрывки слов из его рта. — Разве не тебе доверен наш повелитель? - прошипела Махпейкер, вытолкнув Джинджи из покоев на террасу, - как такое могло случиться?! — Валиде, я клянусь вам, что сам совсем недавно увидел его! - искренне удивлялся знахарь, - он сообщил мне поутру, что я могу быть свободен, а сам ушёл на прогулку вместе с той самой кормилицей и её сыном. А когда он возвратился (я уже тогда заметил все признаки предстоящего приступа), мы отправились на торжество. Он просидел там всего лишь самую малость, но затем вновь ушёл! Я видел, как из него вырывался плач и истерика, но поделать ничего не мог! Впервые такое с ним случилось, что он даже слово промолвить не смог! Даже мне! Он забежал в покои, начал рвать на себе волосы, платье, кричать и причитать! Забежали сюда также какие-то евнухи, стали рыдать, кричать мне, объяснять, но я даже понять ничего не смог! Они видели, что произошло с повелителем, но вслух сказать об этом не могут - очень боятся. Ситуация была более запутана, чем могла показаться. Пока Кёсем давала указания Джинджи, что ему стоит делать с состоянием Ибрагима и попеременно дала знать, чтобы никто из гостей в саду не узнал, что султану не здоровится. Тогда близилось к трëм часа, и время и погода облегчали их затруднительное положение: вскорости гости должны были разойтись, поскольку на замену яркого солнца и сильной духоты неожиданно пришли тучи и прохладный ветер. Кёсем дала указания некоторым слугам, оповестила также Сюмбюль агу, Мелеки хатун, а также Гюльстан хатун, чтобы они, в свою очередь, разузнали о случившемся и доложили ей обо всём как можно скорее, а сама же она отправилась к гостям, провела прежде всего женщин, а затем и к мужчинам (на их удивление), хотя, впрочем, даже долгое отсутствие султана на праздновании не вызывало у них подозрений на его счёт. Праздник прошёл как было задумано, никто из гостей не почувствовал себя во время отсутствия падишаха оскорблëнным; все вдоволь наелись, напились, поздравили супругов и в течение празднества разъехались: кто на паланкине, кто в каретах и лошадях. Кёсем активно приняла участие в брачной церемонии и пожелала Кае и Мелек паше счастья, она собственноручно вручила паше кинжал с символом династии Османов, отделанный рубинами, а затем пожелала внучке доброго пути. Когда супруги уехали в свой дворец, было около семи вечера, и полил сильнейший дождь с градом. Айше, Гевхерхан, Ханзаде попрощавшись с племянницей также отправились в свои павильоны. Кёсем, глядя на узкую вереницу карет, лошадей и слуг, едущих по дороге из Топкапы, ушла вновь в гарем, где её ожидала целая свора слуг, перепуганных и ошеломлëнных случившемся. "О, Аллах, прошу тебя о милости, не дай свершиться дурному", - думала она про себя, медленно, но с уверенностью шагая по пожелтевшему мрамору. В который раз с ней случались минуты, когда она, вновь почти поверженная некими обстоятельствами, пересекала дворцовые улицы - они всегда вели её к одному и тому же месту. Молча, сжав кулаки и стиснув зубы, шла она под влиянием дурных мыслей в голове и подталкиваемая ими же, шла, чтобы встретиться со страшными, а порой и непобедимыми чудовищами, которые на протяжении всей её жизни шли за ней по пятам. Быстрый ум её перебирал все ситуации из возможных, ибо она чувствовала, что не может произойти того, о чём она когда-то не могла подумать. Всегда что-то происходит по воле Аллаха, и она видела это, и даже знала, что на этот раз Всевышний пошлёт ей как испытание. Это была будто бы сложная игра, суть которой она вникла спустя долгие и мучительные годы. Каждый ход логичен и природа его объяснима. Кёсем чувствовала, представляла, что сейчас к ней из-за следующего угла подбежит Сюмбюль ага, вскрикнет, прижмёт смуглые руки и толстой груди и едва ли начнёт рассказывать о произошедшем. Будет ходить вокруг да около, краснея, почти плача, причитая и ломая руки. Она всё знала наперёд, но лишь не хватало полной убеждённости. Из тысячи рассмотренных ею вариантов лишь один оказывается верным - главное правило игры, в которой она главный игрок. — Валиде!!! - вскрикнул вдруг Сюмбюль, резко вылетевший из-за угла. Очевидно, он быстро бежал и запыхался, еле дыша. — Сюмбюль? - спокойно спросила Кёсем, - что?.. — Ох, султанша... Несчастье! Да такое, что... Ах! Выражение лица Валиде-султан было донельзя спокойным, хотя было глаза стали чрезвычайно влажными. — Наш шехзаде Мехмед, Валиде! Беда! Да там такое, что и страшно смотреть на него! Ах! Повелитель бросил его в бассейн! А там столько крови в воде! Ой... Мне даже дурно заделалось!!! — Что же... Сюмбюль? - спросила Кёсем вновь, но новая мысль будто бы пробралась в её голову, - не предвидела это! Она без промедления отправилась в гарем, прямиком к шехзаде. Время текло так медленно, что она бы и впрямь стала сожалеть, что за спиной у неё нет крыльев, которые за считанные минуты донесли бы её Мехмеда. Но время не остановилось, и она всё же дошла до знакомых дверей и распахнула их. Всё происходило теперь чрезвычайно быстро. Все были в смятении. Хаос. Беготня. Плач. Она сделала шаг, и безутешная мать тотчас же вцепилась обеими руками в её могучие плечи и тихо всхлипнула, подняв полные слёз синие глаза. О, как были печальны эти глаза! Полны отчаяния и бесконечной грусти! Кёсем узнавала эти глаза, и взгляд этот был словно ножом по сердцу. Она крепко сжала свои руки на её плечах и развернула её непослушное тело так, чтобы она смогла пройти через большое столпотворение в этих просторных покоях. Человек двадцать или даже тридцать стояли там, и даже у дверей внезапно оказалась толпа зевак. Кёсем почти протолкнула Турхан через толпу слуг, расходящихся при появлении Валиде, и взглянула она своё окружение. Перепуганные, взволнованные лица смотрели теперь без страха на неё, будто бы и не Валиде стояла перед ними, и даже не султанша. Присутствовали лекари, но они скрывались в спальной комнате, за плотно закрытой дверью. Наконец, когда Кёсем пришла сюда, в покоях образовалась тяжёлая тишина. — Что случилось? - словно колоколом раздался голос Кёсем. Вдруг из толпы выдвинулся Сулейман ага. Он, впрочем, всегда был в неком умиротворении, и на сей раз не изменял себе. Он двусмысленным взглядом обвёл толпу взгляд и несколько робко сложил пальцы. — Валиде. Я объясню... Хотя это нельзя назвать объяснением: так, описание! — То есть? Говори, как есть! — Не томи, Сулейман! - всхлипнула Разие, придерживая Турхан возле открытого окна. Все заинтересованно взглянули на девушку, в том числе Валиде, а затем с ещё большим интересом посмотрели на евнуха. — Ну! — Ох, Валиде, лучше бы я этого никогда не видел! Настоящая трагедия! Да! Это произошло, если не ошибаюсь, во время церемонии заключения брака... Да... Вот. Я на сегодняшний день стою во служении у падишаха, сама Хазнедар меня поставила, так? - он взглянул на угрюмо опустившую голову Гюльстан. — Так, Валиде. Сулейман сегодня служил повелителю по моему приказу, - проскрипела Хазнедар, высоко подняв подбородок. — Повелитель сегодня был в особенном воодушевлении! Улыбался, смеялся, словом, чувствовал себя замечательно! Но некоторых пор... - лукавый взгляд посмотрел, казалось, сквозь Валиде, и Кёсем смекнула - позади стояла Турхан, - он давеча решил встретиться с... Э-э-э... Ну вы понимаете... - замялся Сулейман. — Нет, не понимаю. Говори, как есть! - отчеканила Кёсем. — Словом, с этой женщиной... Которую Сюмбюль ага во дворец притащил. Зарифе, кормилица шехзаде нашего, о Аллах, убереги его... И тотчас же последовал новый всхлип от Турхан. — Сулейман... Эх, - ткнула его локтем калфа. — Они давеча сидели в саду, в западной части. Там они обособились ото всех и предавались радостям жизни. Повелитель сидел, одной рукой обнимал эту женщину, а другой, значит, рукой, мальчика по головке гладил. Я сам то, пожалуй, улыбнулся... Но! Валиде, я сам не понял откуда пришла наша обожаемая султанша, Турхан, явилась она... И... Ой, а что же она сказала-то... Ой. Тут не вытерпела Турхан: — Ну что же ты, Сулейман, представляешься? - вскрикнула она и приблизилась к удивленной толпе, - не помнишь будто бы! Всё ты помнишь. До слова помнишь, но нарочно тянешь, чтоб... Гм... Я сказала: "Что же ты, повелитель, вместо того, чтобы прийти к сыну, заняться им, водишься с этой шлюхой?" Толпа затрепеталась от подобных неучтивостей, наложницы зашептались, евнухи закачали головами. Кёсем нахмурила брови, однако ничего не ответила на эту дерзость. — Эта женщина вместо преданной службе династии продала и себя и своего сына за покои в гареме и парочку коробочек с драгоценностями! А повелитель ценит эту... Женщину больше, чем меня, моего сына. Это оскорбление, Валиде. Но в первую очередь повелитель Вас оскорбил. Он ничуть не уважает ни Вас, ни уж тем более меня. Я теперь отрекаюсь от него. При всех своё слово говорю. Многое терпела от него, но этого не вытерплю. Нет мне более веры в него! Толпа откровенно затрепетала. Начались прямые обращения к Турхан, к Валиде. Обстановка накалялась как нельзя более. — Турхан! - расвирепела Махпейкер, - ты даёшь себе отчёт в том, что ты говоришь? Что значит, ты отрекаешься от повелителя?! — Человек, ради которого я жила, которому я была до смерти преданна, умер для меня... Я... Я очень теперь жалею, что ношу его ребёнка под сердцем и... Более того, не буду скорбеть по нему, когда он умрёт. — Ах! - слышалось откуда-то. — Что ж Вы говорите-то, а? - слышались чьи-то всхлипы. — Ой-ой-ой... Султанша... — Ах, отчаялась она... — Беда на наши головы! — Немедленно всем выйти! - приказала Кёсем. Покои разом опустошились, и остались только главная Хасеки и Валиде султан. — Что ты позволяешь себе? - вскрикнула Кёсем, - как ты можешь говорить такие вещи при наших рабах?! Ты сама забыла, кто ты и как ты здесь оказалась? Тебе напомнить, что ты рабыня падишаха и что ты жива единственно потому, что он не отдавал приказа казнить тебя?! Кто ты такая, чтобы отрекаться от него?.. И что это за слова такие... "Не уважает Вас"? Как ты смеешь говорить такое при слугах? Ты не в себе... Погляди на себя... Турхан бесчувственным взглядом смотрела прямо в глаза Махпейкер, которую до чрезвычайности боялась, и молча вытерла грязную от сурьмы слезу. — Мой сын сейчас лежит за той дверью. Он очень болен. Очень. Лекарь говорит, что удар был очень сильным. Когда его Сулейман вытаскивал из бассейна, его личико было полностью в крови. Он даже не плакал. Вы мне говорите о том, что подумают обо мне наши слуги? Плевать. Коли самому падишаху плевать на своего сына, то мне ещё более плевать на слуг. Мне теперь совершенно безразлично, что скажут обо мне в гареме, в Стамбуле, в мире хоть. Если с Мехмедом что-то случиться... Я... Не вытерплю! - вскрикнула Турхан и закрыла лицо руками, - ничто не надо мне, ничто... Нет смысла без него... Гнев Кёсем резко улетучился, она подошла к Турхан и положила руку на её плечо. — Ты должна крепиться. Ради Гевхерхан, Атике. Ради младенца в чреве. Резко Турхан убрала руки, и обезображенное ужасом лицо открылось Махпейкер. — Что Вы почувствовали в тот миг, когда узнали, что султан Осман казнил вашего сына? Кёсем быстро отстранилась от Турхан и испуганно посмотрела на неё. — Вы вспомнили... А я думала, что Вы давно разучились чувствовать, - прошептала Турхан и сама отошла от неё к окну в ожидании вестей из соседней комнаты.