Жизнь Хатидже Турхан-султан.

В одно раннее июньское утро султан Ибрагим проснулся в замечательном расположении духа. Яркие солнечные лучи проникли сквозь колыхающиеся от ветра плотные шторы и упали на его лицо. От немного поморщился и открыл глаза. Сегодня его день не начинался, как обычно, с головных болей, которые неотступно преследовали его, но он почувствовал необычайный прилив сил и был неимоверно этому рад. Редко случались дни, когда он не прибегал к помощи Джинджи и не умолял его дать ему дополнительную ложечку лекарства, однако в это утро, боясь, что боли могут в любой момент вернуться, он решительно собрался звать знахаря. Страх потерять душевное равновесие угнетал все его нутро, и в те минуты он мало смыслил в том, что действительно ему будет полезней. Ибрагим ещё лежал в постели, скинув одну ногу на пол, и весьма долго смотрел в потолок. Он подумал о том, что ему следует выйти из дворца в сад и прогуляться там. Через полчаса после пробуждения явилась свора слуг. Одни расторопно приводили в порядок внешний вид султана: цирюльник подстригал отросшую бороду, расчесывал и укладывал волосы, а другой выставлял напоказ наряды для султана, и затем приказывал другим слугам подготовить тот наряд, который пришёлся по душе падишаху. Другие же, под командованием главного евнуха Сюмбюль аги, носили подносы с завтраком, аромат которого заполнял высокие купола опочивальни. Ибрагим, уже привыкший к султанской жизни, молча сносил это и смиренно сидел в кресле, положив свои по-мужски изящные руки на деревянные подлокотники. Крупные перстни украшали его длинные красивые пальцы, которые слабо вздрагивали, когда цирюльник касался холодными ножницами его горячей коже на шее. Борода и чуть кудрявые чёрные волосы его заметно отросли, однако он не желал, чтобы их стригли слишком коротко, поэтому цирюльник, слегка пригладив волосы и отрезав пару волосинок с бороды, скоро покинул покои. Ибрагим в качестве дневного наряда выбрал темно-бирюзовый кафтан и шелковую бежевую рубаху, упирающуюся почти в пол; слуги также помогли ему одеться, а затем и они вышли, оставив Ибрагима одного у зеркала. В отражении на него смотрел высокий и несколько худощавый, хотя с сильной грудью и крепкими плечами, мужчина с лицом человека, давно перенесшего тяжелую болезнь, но медленно оправившегося от неё. Он мог показаться суровым из-за густой бороды, клином шедшей вниз, но по-юношески слаженные скулы и свежие розовые щëки говорили о том, что он был весьма мил. Под густыми бровями блестели серые глаза и пристально смотрели на Ибрагима, и печальный взгляд белокожего лица надолго остановился на нём. Мужчина, смотревший на него, был тридцати лет, с морщинами на лбу и своеобразной едва различимой сеткой возле глаз, приглянувшись, можно было увидеть редкие седые волоски, приглаженные к густым и черным, как сурьма волосам. Он был несомненно красивым мужчиной, но глаза выдавали в нём несчастного человека и в них улавливались блики несчастной души, погибающей в пороках. А душа, спасающаяся от печали сладострастием, умирала медленно и больно. Ибрагим чувствовал это и ничего поделать с этим не мог, ибо находил в удовольствиях себе кратковременное спасение. Однако в такое светлое и доброе утро он также чувствовал приятную лëгкость у себя в груди, как после ночи со знойной красавицей из гарема, и замечал, как отражение краешком губ улыбалось ему. В тот момент в покои пришёл Джинджи. Он остолбенел, когда увидел султана. — Машаллах, повелитель, вы выглядете так, словно отрада всего мира снизошла на вас. Машаллах, машаллах! - восклицал Джинджи, сложив руки на груди, - однако мне слуга доложил, что вы настаиваете на том, чтобы я, несмотря на это, принёс вам снадобье. Неужто вы стали предчувствовать наступающие боли? Ибрагим спустился по двум ступеням и поравнялся со знахарем. — Единственная причина, почему я позвал тебя - страх. Да, Джинджи, я очень боюсь, что я слишком недолго буду здравствовать! Мысль о болезни преследует меня, где бы я ни был... Увы, не существует такого лекарства, которое бы избавило меня от этой мысли... Возможно, тогда бы я нашёл исцеление. Джинджи поднял брови и покачал головой: — Но как же так, мой повелитель?.. - он серьёзно расстроился, услышав признание Ибрагима, - нужно непременно верить и ждать исцеления! Я сварю вам новых настоек, и они, возможно, помогут вам. — Сейчас, в редчайшую минуту благополучия возможно не иметь добрую мысль об исцелении? Она только и сидит в моём мозгу, - он поднëс палец к виску, - но разве в минуту немощи такая мысль может выжить здесь? Эта болезнь не тела, Джинджи, она в моей голове сидит и всякий раз даёт о себе знать... Знахарь кивнул и проворно развернулся, чтобы достать нужное лекарство. — Это поможет вам ненадолго расслабиться... Позовите к себе какую-нибудь красивую наложницу, она сможет рассеять все дурные мысли. Ибрагим отчаянно улыбнулся. — Пока за окном такая погода, я желаю прогуляться в саду... А потом уже и женщины. — Замечательно, повелитель, замечательно! Прогулки вам пойдут на пользу. Ибрагим, позавтракав, выпил лекарство и тотчас вышел в сад. Место, где прогуливался султан, находилось неподалёку от главного сада, где могли прогуливаться жители Топкапы, но Ибрагим нарочно пожелал выйти именно в этот час, ибо знал, что сад утром чаще всего безлюден, а в этот час он хотел побыть один. Погода тогда в самом деле располагала к себе. Солнце, не слишком жаркое, но греющее, совсем недавно поднялось из-за горизонта, и лучи его пробивались сквозь ярко-зелëную листву деревьев и бликами играло на влажной от росы земле. Ибрагим молча шагал по гравийной дорожке и с наслаждением вдыхал свежий утренний воздух. Птицы пели над его головой и лёгкий морской бриз дул ему в спину. Он брëл, сам не зная куда, и лишь тихо радовался тому, что и в его душе бывает светло. Вдруг он услышал детский смех, шорох позади себя и слабый удар по ногам. Он обернулся и опустил взгляд. На гравийной дорожке сидел прехорошенький мальчик с льняными волосами и любопытными голубыми глазами рассматривал его. Его маленький тюрбан лежал на земле, а дешёвый матерчатый кафтан выпачкался в пыль. Малыш был так прекрасен и мил, что Ибрагим не сразу осознал, что он существует на самом деле. Ему показалось в первую секунду, словно это ангелок с небес упал на него. Он присел на корточки и притронулся к его пухлой щечке. — Откуда ты здесь? - спросил он. Но женский голос поспешно ответил: — Простите, повелитель! - молодая светловолосая женщина поспешно подняла мальчика с гравия и отряхнула его одежду, - такого больше не повторится! Ибрагим был очарован мальчиком, и он не хотел, чтобы он куда-то уходил. — Кто этот мальчик, хатун? - спросил он, встав, - кто ты? — Вы возможно не узнаёте меня, но я кормилица вашего шехзаде. Шехзаде Мехмеда. Моë имя Зарифе. А это... Это мой сын, Осман. Ибрагим вновь присел, но мальчик спрятался за ногами матери и только с любопытством выглядывал из-за тканей её одежды. Ибрагим просунул руку в карман кафтана и вытянул оттуда блестящий серебряный куруш, который он положил себе на ладонь и протянул мальчику. Большие голубые глазки сначала посмотрели на Ибрагима, а затем на монетку. Два маленьких пухлых пальчика робко коснулись куруша, и Ибрагим, почувствовав маленькую ладошку в своей, легонько потянул мальчика к себе и схватил на руки. Осман первоначально испугался, и слëзы, показалось, брызнули из его глаз, но он тотчас успокоился, когда куруш оказался у него в ручке. Приоткрыв маленький рот, мальчик рассматривал вещицу, которая оказалась в его маленьких пухлых ручках. Ибрагим вдруг испытал такое глубокое впечатление, что он сразу понял: это не просто так. Этот белокурый голубоглазый мальчик вызывал в его душе светлые и добрые чувства, которые ему не доводилось ранее испытывать, словно лучик Солнца проник в комнату, в которой никогда не было окон. Он ощутил необычайную любовь к этому ребëнку и сам не давал себе отчëта в этих внезапных чувствах. Зарифе молча, почти не дыша смотрела и не верила своим глазам: падишах заинтересовался её сыном и держит его на руках, словно родного сына. Она, обыкновенная кормилица, ничем не примечательная, к тому же необразованная и заурядная женщина, вдруг получает такой величайший подарок: сам султан, повелитель всего мира замечает её и её сына. Женщина уже выстроила цепочку событий в своей голове и представила, как она, подобно Турхан султан и остальным султаншам, устраивается в гареме и живёт там, окруженная прислугами, которые исполняют любой её приказ. Она была свидетельницей того, с каким повиновением исполняются любые приказы султанши. Богатство и власть были у каждой султанши, и она видела, как жила главная Хасеки, какие одежды она носила, какую еду вкушала. Её несчастный, бедный ум загорелся, как свечка, и она вся прямо таки прельстилась нездоровым вниманием султана к её сыну. — Зарифе, - сказал вдруг Ибрагим, - отныне ты больше не кормилица - я отстраняю тебя от этой обязанности. Отныне ты и твой сын будете под моей опекой. Она ахнула, но сразу взяла себя в руки: — Повелитель... Но как же? Турхан султан узнаёт об этом, и мне не поздоровится! Она очень и очень злая султанша, - добавила она, осознанно соврав, - клянусь, она может причинить зло моему мальчику! Ибрагим держал мальчика на руках и хотел уходить, но последние слова Зарифе его несколько удручили. Он резко развернулся к ней и понял, что к нему вновь возвращается его привычное состояние духа. Нездоровая исступлëнность овладевала им. — Никто не посмеет причинить ему вреда! Этого ребёнка, я клянусь, мне принесли сами небеса, и я никому не позволю, чтобы у меня его отобрали! Эти слова окончательно убедили Зарифе в том, что намерение Ибрагима твёрдо, и он, возможно, не откажется от своего слова. Он, перебирая длинными ногами, стремительно отправился во дворец, а Зарифе неуклюжим шагом двинулась за ним. — Расскажи мне о себе, Зарифе, - сказал Ибрагим, когда они вошли в покои, - я хочу знать всë о матери этого ребёнка. Ибрагим выпустил Османа из рук, и тот стал озираться по сторонам, чем весьма позабавил султана. — Сколько ему лет? — О, ему почти три года повелитель! - ответила Зарифе незамедлительно. — А кто его отец? Женщина опустила взгляд и покраснела. — Его отец умер, когда Осман ещё не появился на свет. Ибрагим кивнул и посмотрел на малыша, который забрался на диван. — Я помогу вам, Зарифе. Этот мальчик в одно мгновенье стал для меня спасением. С моей души словно тяжëлый груз свалился! Зарифе недоумевающе смотрела на султана и мало что могла из его слов понять, но одно она понимала точно: ей несказанно повезло, что Осман выбился из её рук и столкнулся с султаном. Теперь, она была уверена, ей не придется прислуживать султанше, которой она во многом завидовала. — Повелитель! - воскликнула вдруг она, будто что-то вспомнив, - позвольте мне сходить в мою комнату, я возьму любимые игрушки Османа... Он бы мог поиграть с ними сейчас? — Можешь идти, - ответил он, не мешкая. И Зарифе быстро умчалась в гарем. Турхан же в то время была обеспокоена тем, что Зарифе вновь исчезла. Как было заведено, ранним утром она должна была покормить шехзаде, а затем - поздним утром. Поскольку Мехмед был вновь простужен, лекарка пояснила, что частое питание свежими фруктами и овощами пойдет ему на пользу. Однако Зарифе не соблюла строгий наказ лекарки, да и к тому же вновь пропала из виду, как она часто делала. Турхан была почти взбешена беспечностью и бездумностью кормилицы и тихонько ругалась про себя, когда кормила Атике грудью. Она подозревала, что женщина отвиливает от работы, но этот случай вывел её из себя, и она, наконец, решила прогнать её. Эта женщина слишком часто позволяла себе всякие дерзости, наподобие того, что она часто, несмотря на указания и запреты Турхан, рано утром выходила из дворца и поздно вечером приходила обратно. По этой причине Турхан самой часто приходилось следить за Мехмедом, Гевхерхан и Атике. Порой, если она сильно переутомлялась, на помощь приходила Мелеки или Разие. Впрочем, кроме двух этих женщин никто не стремился узнать, нужна ли ей какая-нибудь помощь. — Если бы не ты, - говорила Турхан Мелеки, когда она приходила помочь с Мехмедом, - я бы совсем ни с чем не справилась! Мелеки всегда была искренна и добра с Турхан. Она улыбнулась ей. — Для меня это честь, султанша. Турхан украдкой посмотрела на то, как ласковые руки служанки подоткнули подушку под голову Мехмеда, и у неё в памяти внезапно пролетели воспоминания о том, как она однажды простудилась и Мелеки нередко посещала её, принося тёплые настои, после которых Турхан выздоравливала. Порой ей только и оставалось думать, почему Мелеки так добра с ней. — Эта женщина, - сетовала Турхан, - я говорю про Зарифе, бестолковая женщина, ничуть не сравнится с тобой, Мелеки! Клянусь, если бы Кёсем султан позволила, я бы забрала тебя в услужение. Склонившись над шехзаде, Мелеки улыбнулась. Но она вдруг насторожилась. — Там послышался скрип двери, хотя вы не просили, султанша... Турхан развернулась в противоположную сторону, как бы прислушиваясь, и ринулась в главную комнату. Она была права в своих догадках: явилась Зарифе. Она оглядела её и недовольно ахнула. — Что ты делаешь, а? Почему я должна постоянно отыскивать тебя по дворцу? Мы относились к тебе с почтением и уважением до тех пор, пока ты не начала злоупотреблять своими привилегиями. Честное слово, мне это надоело, я более не желаю тебя видеть здесь! Собирай свои вещи и уходи, чтобы глаза мои тебя не видели! Ты не слышишь меня, Зарифе?! Кормилица молча улыбалась и покачивалась из стороны в сторону, будто ветер подталкивал её. — Я теперь не ваша прислуга, чтобы вы меня попрекали в чем-то! Я теперь султаншей стала, все должны отныне уважать меня, - последнее предложение она произнесла с необычайной серьёзностью. Турхан с минуту в голове постигала слова кормилицы и внезапно она громко рассмеялась. — Что говоришь, Зарифе? Женщина, да ты не в себе! - воскликнула изумленно она, - какая султанша? Что ты говоришь?! Турхан от удивления вся согнулась над фигурой Зарифе и поднимала руки, но смех таки выскакивал из её груди. Слова Зарифе не только изумили её, но и чрезвычайно развлекли. — Султан меня на своё попечительство взял, я буду в отдельных покоях жить. Вместе со своим сыном. Турхан мгновенно прекратила прекратила улыбаться; лицо её помрачнело. — Какой сын, Зарифе? Какой сын, я тебя спрашиваю? - она сурово свела брови и схватила женщину за локоть. Тем временем в покои вошли Разие и Мелеки. Разие хотела помешать скандалу, но служанка Кёсем султан помешала, пригрозив пальцем. — Ты ведь, когда пришла сюда, сказала, что он умер спустя неделю после рождения! Так какой же сын?! Зарифе вытянула свой локоть из цепкой ладони Турхан и сказала весьма независимым тоном: — Я не обязана вам отвечать! — Так для чего же ты явилась сюда снова?! Она молча прошла к себе в комнату, которая находилась рядом со спальней Турхан, и оставила присутствующих в большой комнате. Турхан без слов указала на то место, куда ушла Зарифе, и вопросительно посмотрела на Разие и Мелеки, словно спрашивая: "Что это было?". Вышла Зарифе оттуда уже не одна, а со служанками, несущими её личные вещи. Она, по-видимому, указывала им, куда следует их нести, а сама при этом в руках держала небольшого деревянного коня и слепленного из глины человечка. Она с умиротворëнной улыбкой подошла к Турхан и приподняла руки, чтобы показать игрушки. — Я вчера ходила на рынок, чтобы купить их. Не правда ли они милые? - спросила она, как ни в чём не бывало. Турхан с почти открытым ртом смотрела на Зарифе и всë ещё не могла прийти в себя после её признания. Зарифе посмотрела на неё, на служанок и скоро вышла. — Мелеки, - сказала Турхан серьёзным тоном, - отправляйся к Кёсем султан и немедленно доложи ей об этом случае. Султанша должна знать о том, что происходит. — Слушаю, - быстро пролепетала она и скрылась за дверьми. Турхан глядела на Разие так, словно она виновата во всём случившемся. — О, Разие, неужели то, что она сказала правда? Быть того не может... - она устало села на диван и, поставив локти на колени, отчаянно опустила голову, - это против всех правил, Ибрагим не мог так поступить со мной. — Султанша... - начала подбадривать Разие, - может быть Зарифе хатун что-то неправильно поняла? Голова Турхан резко поднялась. — Как это неправильно, Разие? Она ведь ясно дала понять, что она теперь не появится здесь. Забрала свои вещи и приказала служанкам, чтобы те их в гарем отнесли... Разие! А ведь Айше султан говорила! — О чём говорила, султанша? - сомнительно заговорила Разие. — Сказала мне как-то, что придёт другая женщина, которая моё место займёт... Неужели она имеет к этому какое-то отношение? Я ведь не согласилась идти с ней по одному пути и сделала вид, будто Кёсем султан верю. Она наверняка решила, что я её врагом посчитала, и стала действовать против меня! Да, я уверена, что Айше султан приложила к этому руку! Разие задумчиво постояла, сжимая ткани одежды и неуверенно сказала на это: — Султанша, но ведь это маловероятно. Не могла она нарочно подговорить султана заселить эту женщину в гарем. — Могла, Разие, могла! - с отчаянием в голосе воскликнула Турхан и посмотрела служанке к глаза, - она - хитрая змея, я уверена, что она и мне теперь мстить захочет только из-за того, что я не согласилась ей помогать! Только Аллах знает, что у неё на уме. Никому нельзя верить, Разие... - она опустила голову и напряженно думала, - может... Нет. Ах, да! Она готовится к свадьбе Каи, верно? — Да, султанша, всë идёт полным ходом, - ответила девушка. — Хм... Может быть она будет использовать в своих целях? - спрашивала она, скорее, у себя, чем у служанки, - наверняка она что-то знает... Разие, - она внезапно пришла в себя,- а ты сходи посмотри, как там в гареме дела обстоят, поспрашивай у девушек, может они чего расскажут? Разие кивнула и поспешно покинула покои. И Турхан вновь осталась одна со своими мыслями. Она поднялась с дивана и стала размеренным шагом ходить по большой комнате. Снова ей казалось, что весь мир отвернулся от неё. Ибрагим делает ей больно, унижая её и заселяя кормилицу его сына в отдельные покои, да к тому же с ребёнком, и кормилица, не стыдясь, дерзит ей перед слугами. Она чувствовала, как она постепенно падает духом, отчаивается, хотя обещала себе, своим детям, что ничто не заставит её упасть, сделаться слабой и беспомощной. Но увы - она и слова сдержать не смогла. И потекли в её сознании жестокие мысли и воспоминания. Снова она слабая рабыня, украденная татарами, снова она плачет, прощаясь с братом, её оскорбляют, унижают и заставляют быть слабой. Она знала, что с того момента её жизнь изменится, но даже спустя шесть лет, спустя долгие шесть лет, когда она открывала в себе совершенно новые стороны, она поняла, что ничуть не изменилась. Она всë та же Наденька, оторванная от родителей, братьев и сестёр, истинно верующая в Бога-добро и знающая, что Стамбул станет ей вторым домом. Но что-то упорно вселяло в неё тревогу, опаску, от которых её не спасала даже вера. Она обращалась к Аллаху за помощью, и он всегда слышал её молитвы и просьбы и помогал ей, но проходило время, и снова всякая, порой совсем незначащая невзгода вносила в её душу смуту и страх. Она чувствовала в себе слабость и беспомощность, но не могла найти в себе что-то твëрдость. Лишь дети являлись для неё источником силы, однако её не хватало для того, чтобы выжить во дворце. Турхан знала точно, что если она не возьмëт себя руки и не переборет свою слабость, то она поглотит её. "Ты либо глупа, либо труслива", - говорила ей Айше султан, и она прокручивала в голове эти слова. Впрочем, они никогда не выходили из её головы. Может, она и вправду всего лишь боится? Но разве страх присущ был Наденьке? Она ясно помнила, что нет, но так почему же Турхан боится? И вновь и вновь она напрягалась, чтобы понять себя и своë существо... Она внезапно для себя вспоминала минуты из своей жизни: красивая заря на реке неподалёку от дома, улыбка брата и смех сестёр. Тогда ей казалось все необыкновенным. Она была счастлива, и в светлой её голове не было тёмных мыслей, страхов и тревог; беззаботная детская жизнь раскрывала для неё объятия. Но вдруг и эти воспоминания заменили другие: плач наложницы у её ног, недобрый взгляд и злой смех, и странное желание унизить её и растоптать в грязь... Турхан резко встала с дивана, когда краешком глаза заметила, что из двери вышел Мехмед. Его сонный взгляд блуждал в поисках матери, и, когда он увидел её, улыбнулся и побежал к ней. Она присела на пол и обняла его. — Сынок, - голос её дрожал от переизбытка чувств, - у тебя не болит животик? Жара вроде нет... Мальчик отрицательно помотал головой и показал пальчик: — Меня укусил жук, - сказал он, проговаривая каждое слово. — Ах, какой жук? Из дверей показалась Айсун хатун, няня шехзаде и султанш. Она испуганно посмотрела на шехзаде и Турхан. — Султанша, простите... — Шехзаде говорит, что его укусил какой-то жук. Что это значит? - спросила она взволнованно. Девушка посмотрела на неё удивлëнно и ответила: — Быть такого не может, султанша... Я бы увидела и жука и место укуса... Но ведь шехзаде только проснулся. Он не жаловался... Может, ему приснился сон? И Турхан почувствовала, как её правая рука, обнимающая Мехмеда, легонько затряслась. Она посмотрела и увидела, как детская шаловливая улыбка озарила лицо её сына. Он стоял, чуть опустив голову, и почти хохотал от своей проделки. — Ах! Ах, ах, ах! - воскликнула Турхан и мельком глянула на несколько испуганную няню, - что это такое, мальчик? Ах! Представляешь? - она посмотрела на девушку, - одурачил нас! Вот откуда они это берут, маленькие озорники? И Мехмед уже не скрывал своей улыбки: он смеялся вместе с матерью и няней своим искренним заливистым смехом и наивно, как свойственно только детям, радовался тому, как ловко ему удалось обмануть маму. — Теперь шехзаде здоров, султанша, - улыбнулась Айсун, - видите, как смеётся? Так может смеяться только здоровый ребёнок! — Машаллах! - Турхан обхватила ладоням его лицо и целовала Мехмеда в румяные щечки, - сладкий, как мëд, машаллах! Она прекратила смеяться, когда увидела, что в покои вошла Разие. Необычайно быстро веселость её лица сменилась строгостью. Взглядом указав Айсун забрать Мехмеда, она подошла к служанке и вопросительно взглянула той в глаза. — Это правда, султанша, - сказала Разие, - Зарифе заселилась в покои на третьем этаже. Слуги снуют то туда, то сюда и переносят её вещи, а та повелевает им, словно султанша. Турхан таки вся помрачнела. — А девушки что? — Султанша, лучше и не знать, - Разие сморщила лоб, - не умолкают, на весь гарем обсуждают это. — Этого я и боялась, Разие! Я упала лицом в грязь, и всë из-за приказа Ибрагима. Дело плохо, - она посмотрела на Разие, - про меня говорят, да? Разие молча и уныло кивнула. — Я должна поговорить с султаном. Он должен выслушать меня, - она взглянула на служанку, и Разие заметила, как странно загорелись у неё глаза, - принеси мой тот самый красный наряд и чёрную рубаху... Ну... Ту самую с кружевом. И... И тюрбан. Тот, что с перьями. Когда Разие выполнила приказ султанши, она помогла ей раздеться и надеть свежее бельё. Турхан заметила, как пылали щеки служанки и сама дивилась тому, что она делает и что у неё на уме. Неужели и Разие понимает это? — Разие? Послушай, - сказала она, когда чёрная рубашка легла на её плечи, - ты знаешь состояние Ибрагима. Он болен. Я не хочу иметь с ним ссору поэтому поводу и лишь надеюсь на то, что мне удастся отговорить его от этой затеи. Он любит меня, а я его. Я не могу из-за какой-то лгуньи потерять его, - она поправила волосы у зеркала и продолжила, - клянусь, я сама не знаю, отчего я подумала об этом? Может я... Не знаю. Она вздохнула и сложила руки на пояснице. — В конце концов он просто так слушать меня не станет... Помоги мне собраться, Разие. Она заметила мельком странное выражение лица Разие и приметила также, что, когда служанки принесли тяжелый металлический кушак, она больно затянула его на талии, а затем ещё случайно ущипнула её за плечо, когда натягивала на её плечи красный кафтан. — Разие! Ты разве не видишь, что делаешь?! - воскликнула она, не вытерпев. — Вы слишком высокая, султанша... А я едва ли достаю до вашей макушки, - возразила Разие. — Всë, заканчивай, Разие, - она вырвалась из назойливых рук служанки и аккуратно надела на голову небольшой тюрбан, - мне пора идти. Когда она подходила к дверям в опочивальню султана, из-за занавесок промелькнула чья-то фигура. Она приостановилась и спряталась за стеной, чтобы посмотреть, кто это был, но было тщетно - фигура словно растворилась в воздухе, и, решив не тратить время, она продолжила путь. Дойдя до дверей, она доложила стражникам, что желает видеть султана, и они немедленно доложили ему о приходе главной хасеки. Получив разрешение, она вошла в покои и была поражена тем, на что упал её взор. Ибрагим сидел на полу, где были разбросаны подушки и стоял небольшой столик со съеденными фруктами и сладостями, а подле него с громким хохотом игрался в кораблики маленький белокурый мальчик, и мать его, Зарифе, опустив светловолосую голову, с нежной улыбкой смотрела на них и не вмешивалась в их игру. Турхан могла ещё больше остаться незамеченной, если бы она не дала о себе знать. Ибрагим повернул голову в её сторону и улыбнулся. Он всегда был рад её приходу, а сегодня, когда он находился в приподнятом настроении и когда она явилась к нему в таком очаровательном виде, он был рад ещё больше. Он, впрочем, виделся с ней ничтожно мало, но встречи с ней всегда заканчивались тепло. Зарифе приподняла голову, взглянула на султаншу, но не поклонилась. Она только взяла мальчик под руку и сообщила, что оставит их до тех пор, пока султан не пожелает их вновь увидеть. Турхан с изумлением смотрела на то, быстро поменялось положение этой женщины во дворце: ещё вчера она склоняла голову перед ней и выполняла все её поручения, а сегодня она вместе с сыном впала в необычайную милость султана. Зарифе вышла, бросив быстрый взгляд на Турхан, и оставила падишаха с его главной женой. Ибрагим поднялся с подушек и взял её за руки. — Как ты? - спросил он непринуждённо, словно ничего не произошло между ними. Она подняла на него свои большие синие глаза с прямыми чёрными ресницами и сглотнула тяжёлый ком, стоявший в горле. Она чувствовала, как предательски потеют её ладони, когда они лежат в его руках — Хорошо, - затем она добавила, - ты сегодня здравствуешь. Это замечательно. — Да! - слабо вскрикнул он и непроизвольно потянул её к дивану, на который они сели, - этот славный мальчик, тот, что сейчас был вместе с Зарифе, он поистине чудо! Ты согласна?! Она молча смотрела на него и не знала, что ответить. — Он... Он сын Зарифе? - спросила она только. Ибрагим кивнул и выпустил её ладони. — Я его встретил в саду: погода была необычайно хороша, птицы пели, словом, было замечательно... Но отчего-то моё созерцание природы нарушилось. Я почувствовал лёгкое прикосновение к своей одежде, и когда я обернулся, то увидел этого самого мальчика. Не правда ли это какое-то богознамение? Может, этот мальчик подарит мне покой?.. — Ибрагим, - Турхан прижалась к нему, откинув свои расплетëнные волосы на спину, и положила руки ему на лицо, - этот мальчик просто бегал в саду. Может, он сбежал от матери. Дети в этом возрасте такие проказники! Но это не значит, что он может дать тебе что-то большее, чем твои дети... — Ах! - он встал с дивана и склонился над, - ты такая же как моя Валиде. Она бы ответила мне также. Она никогда не верит в то, чего не видят её глаза. Но она не умеет видеть сердцем! — Ибрагим, ты очень обижаешь меня тем, что делаешь, - выпалила она наконец. Он вновь сел рядом с ней и положил свою тяжелую руку на её плечо. — Разве я хочу этого? — Но ты делаешь! - она переходила почти на крик, - ну почему, почему, скажи мне, почему ты собственноручно дал почву для сплетен?! Как я теперь могу девушкам из гарема смотреть в глаза? Я и без того имела с ними сложные отношения, а теперь всё станет только хуже! Я перестану быть в их глазах султаншей. Они будут смеяться надо мной! Что там! Они уже говорят обо мне! Ибрагим, если я тебе хоть немного дорога, то убери эту женщину из дворца... Он потрясëнно посмотрел на неё и незамедлительно ответил: — Что ты?.. Как же Осман будет жить без матери? Нет. Я обещал ей, что дам ей всë, что будет необходимо ей и её сыну, - он молча взял кораблик и положил его на столик. Турхан от глубочайшего отчаяния и грусти прислонилась к своим ногам и бесшумно заплакала. Она чувствовала, как руки Ибрагима ласково гладят её между лопатками и как он, отодвинув длинные волосы в сторону, нежно целует её в обнажённую шею. Горячее дыхание его обжигало её кожу, но оно едва ли пробуждало в ней желание. Она поняла, что её слова для него положительно ничего не значат, и у неё разрывалось сердце от обиды и горечи. Она высвободилась из его рук и сладких поцелуев и поднялась с дивана. — Мне очень больно, Ибрагим, от того, что я для тебя рабыня для утех и не более! - она развернулась, чтобы уйти, но взял её за локоть. — Но я люблю тебя! - также непринуждённо сообщил он ей. — Так что же это твоя любовь для меня, Ибрагим? Что?.. — А тебе разве не хватает этого?! Он теперь смотрел на неё так, словно она должна радоваться только тому, что он сказал ей эти слова, но Турхан была в слишком подавленном состоянии, чтобы воспринимать его слова всерьëз. Она поклонилась ему и уже было хотела постучать в двери, однако Ибрагим вновь схватил её за руку. Он пребольно схватил её локоть и потянул к себе. Несмотря на то, что он был весьма долговязым и несколько слабым телом, он был куда сильнее Турхан, и сил её, женщины немалого роста и крепкого сложения, не хватало, чтобы избавиться от его прытких рук. Она ощутила, как сильно он потянул её к себе и какая тупая боль разнеслась по её мышцам спины. Глухой стон вырвался из её рта, но это не останавливало Ибрагима; он, казалось, не понимал, что делал и считал, будто ему дозволено делать со своей женой всë, что ему заблагорассудится. Его вовсе не заботила её боль, которая возникла от его резких движений, - возможно, он и не предполагал, что его грубость могла причинить боль, - он единственно требовал от неё повиновения. Ибрагим держал её плечо, а она была почти у него в ногах, ослабевшая, вконец разбитая своим унизительным положением. — Взгляни на меня, - спокойным, но дрожащим голосом сказал он, - я не стану делать то, чего я не хочу. Я не хочу прогонять Зарифе и уж тем более Османа, прими это! И ты должна подчиняться моим приказам, ибо я твой повелитель, поняла? Встань. Он поднял её и силой удерживал рядом с собой. Она безучастно смотрела на него, и словно тряпичная кукла висела в его руках. — Ты была совершенной, - сказал он ей вдруг, когда она посмотрела на него, - когда ты впервые вошла в эти покои. Очень хорошая девочка, Аллах видел. Но сейчас ты мне докучаешь и раздражаешь меня! А ведь заметила, что я был в здоровом расположении духа... Ты любишь это делать. Я и раньше замечал это в тебе, но я люблю тебя. Больной любовью люблю. Губы Турхан скривились в вымученную улыбку. Волосы её спутались, а тюрбан свалился на пол. Но она держалась, чтобы не заплакать, глядя ему в глаза. — Что толку от любви, если она приносит только боль? - спросила она. — Кто кому приносит боль? Что ты говоришь? Я даю всë, что тебе и твоим детям необходимо, не обделяю своим вниманием, а ты только изводишь меня! Он держал её, но уже мягко обхватив за талию - его минутный гнев, так часто случившийся с ним, стихал, и Ибрагим вновь становился собой прежним. Турхан заметила в нём эту постепенную перемену, однако, невзирая на это, боялась сказать ещё слово. С ним часто случались подобные приступы, но ещё никогда он не делал ей больно её телу, и она испугалась того, что он однажды не сможет сдержать себя и натворит бед, которые станут для него наказанием на всю оставшуюся жизнь. — А теперь позволь мне тебя поцеловать, - заключил он, словно примирение, и вопросительно посмотрел на неё. Она неуверенно кивнула и закрыла глаза. В одно мгновение она ощутила, как его нос плавно утыкался в её пылающую щеку, а густая борода обжигающе впивалась в нежную кожу и колола её, его влажные губы коснулись её сомкнутых губ, и от прикосновений этих она перестала чувствовать тянущую боль в предплечье. Однако же она взволнованно содрогнулась, когда одна из его рук скользнула по пуговицам её кафтана, а другая крепко зажала заднюю часть кушака, чтобы расстегнуть его. Она застенчиво положила свою правую руку на его кулак, который до покраснения костяшек держал край её наряда, и умоляюще поглаживала руку с набухшими венами. Вместе с тем целовал он её, как показалось Турхан, долго и жадно. Раздвигал своими проворными губами её бледные сухие губы, увлажнял их и согревал, но при этом брал кафтан и силой разрывал его, вырывая пуговицы и отдëргивая её руку. Она необычайно робела перед ним и, пожалуй, мало смыслила в том, что он хочет сделать с ней. Она думала, что сходит с ума или же теряет сознание, когда он, перенеся её в постель, отодвигал рубашку и ласкал её грудь, целовал шею, щеки и плечи. Он молчал, однако тяжело дышал и слабо постанывал, когда ему не удавалось стянуть шелковую рубашку с её мокрого от волнения тела. Горячая кровь бурлила в его теле, заполняла его мужское достоинство, а разум как будто погружался туман, отдавая власть похоти и разврату. Ещё пару часов назад он наслаждался тем, что он по милости высших сил возвысился над самим ссобой и над своими пороками, а теперь он вновь упивался, что он спустился туда, где его крепкими цепями сковывали вожделение и сладострастие. Ибрагим не вмещался в свои тесные одежды, он был в высшей степени опьянен красотой обнажëнной женщины и его вовсе уже не интересовало ничего вокруг кроме полного ощущения собственного тела и той ценнейшей секунды, когда он преисполнит тело любовницы своей частью. Его рубаха и кафтан уже давно валялась на полу у постели, где он скинул её в порыве безумной страсти, шаровары кое-как держались на нём, но не скрывали его мужскую силу. Солнце светило ему в затылок, спина его горела и покрывалась крупинками пота. Он горячился, грубо и больно сжимал грудь, давил на неё своей твëрдой тяжестью и закрывал её рот пылкими поцелуями. Однако Турхан, приходя в себя после сильных потрясений, не давалась ему. — Нет, нет... - шёпотом говорила она и коленями пыталась подвинуть его от себя, но было безнадёжно - он точно не слышал её и делал то, что велела ему его природа. Из красивого красного наряда на ней оставались только тонкие летние шаровары, которые он ещё не успел снять, но стремился стянуть вниз. В момент, когда он попытался запустить туда руку, Турхан слабо толкнула его в живот, отчего он немедленно отстранился в сторону и в недоумении и каком-то испуге посмотрел на неё. Она схватила свою рубаху и отбежала от него за диван и следом закричала, что есть мочи: — Нет! - вены на её шее вздулись, - Нельзя! Нельзя! Я под запретом для тебя! Я беременна! Беременна!