Жизнь Хатидже Турхан-султан.

Она не была в гареме вот уже больше года, но не заметила в нём сильных перемен, кроме тех, что появились новые лица. Многие женщины, которые жили во время правления Мурада, съехали в старый дворец или вышли замуж, но, между прочим, появились другие и, надо заметить, они восприняли Хатидже не так мягко, как было раньше. Сейчас между каждой из них существовала некая скрытая вражда. Дело в том, что год правления султана Ибрагима прошёл, однако наследников у него всё ещё нет. И это обстоятельство поставило перед Валиде Кёсем султан ещё одну задачу, не менее важного значения, а именно обзавестись внуками-шехзаде, которые устранят угрозу исчезновения их рода. Помимо того, что она вновь стала регентом при сыне (пусть и неофициальным) её теперь заботил и этот вопрос. Нет сомнений теперь относительно её здоровья и без того надломленного извечными проблемами, которые взваливаются на её плечи. Она оказалась очень больна, но умалчивала об этом ради избежания ещё большей путаницы, которую могла вызвать её, к счастью, несмертельная, но дающая о себе знать болезнь. С первого дня царствования Ибрагима она заняла себя крайне важными делами, касающиеся государства, и обнаружила, что дела эти обстоят, отнюдь не так плохо, как она ожидала. Поскольку пост великого визиря занимал Кеманкеш ага, в империи царила стабильность и не было больше поводов для волнений. Однако же это не говорило о том, что Кёсем совсем перестала заботиться о будущем государства. Как только прошёл джюлюс Ибрагима, Валиде в гареме отобрала сразу нескольких девушек в наложницы сына и приказала евнухам, чтобы они воспитывали их по-особенному, в угоду падишаху. Впрочем, тот не выказывал особого внимания девушкам и почти целый год избегал их общества. Даже несмотря на то, что почти каждый вечер к нему приводили самую красивейшую из наложниц, надо заметить. Так, впрочем, повторялось каждую неделю: к нему приводили роскошно одетую девушку, насурьмленную, румяную, готовую ублажить своего господина, как тот, даже не взглянув на неё, выгоняет вон из опочивальни и порой грозит некоторым смертью, если они не исполнят его волю. Разумеется, никто из девушек сломить волю мужчины будет не в состоянии, да и не природе было это занятие. И именно поэтому на ум Валиде пришла одна сомнительная, но вполне реальная помощь, которая должна быть оказана султану в его положении. Она обнаружила в Стамбуле приезжего знахаря из Сафранболу, прозвище которого обладает ещё большей сомнительностью - Джинджи ходжа. Но Кёсем султан в силу своей мудрости и предусмотрительности не стала сразу брать этого человека во дворец, а приказала навести о её справки и узнать о нём как можно более. Так, в один день приезда Хатидже, прибыл ещё и Джинджи ходжа. Кёсем в то время, как Хатидже прибыла в Топкапы, находилась в зале для аудиенции и впервые встретилась со знахарем. Она сидела на диване за ширмой, но вполне могла разглядеть любого, кто мог находится перед ней. Так в залу вошла высокая фигура мужчины лет сорока, одетая в простую одежду, но несмотря на небогатство одеяний, ступала эта фигура гордо и прямо, но несколько странно, - словно ходил по раскалённым углям, немного покачиваясь из стороны в сторону и будто приплясывая. Кёсем заметила необычное появление знахаря и бросила скептический взгляд на Сюмбюля агу, стоящего по правую руку от Валиде; тот только пожал плечами, и их взор снова пали на входящего. — Валиде султан, - произнёс Джинджи. Голос у него был чуть осипший, но мелодичный; как узнали потом, он в своей речи всегда лениво растягивает слова, словно с какой-то пренебрежительностью. Так и сейчас, перед Валиде он, казалось, вёл себя несколько развязно, но этого старались не замечать, поскольку только этот человек способен был решить такую навязчивую проблему. Лицо же у него было самое обыкновенное, лишь глаза его говорили об обратном: чёрные, впавшие, лукаво выглядывающие из под небрежных тёмных бровей. Волосы были длинные и чуть с проседью, но даже длиннее чёрной и густой бороды. — Для меня большая честь стоять перед вами, Валиде султан... — Султанша позвала вас для решения одного очень важного вопроса... Джинджи ходжа, - сказал Сюмбюль ага, - дело только обстоит в том, что Валиде султан и все мы находимся в замешательстве. Вы понимаете, в каком положении находимся все мы? Как должен был догадаться читатель, Сюмбюль ага не изъявлял свою собственную мысль относительно этой ситуации, а только лишь озвучивал слова Кёсем, которая молча слушала затем ответы знахаря. — О, да... Один любезнейший человек рассказал мне обо всём вашем несчастии... Но я непременно возьму решение этой, как вы выразились, задачи в свои руки, потому как знаю, что необходимо делать! - восторженно заговорил знахарь и стал чуть пошатываться вперёд, чтобы, по-видимому, рассмотреть лицо султанши, - если позволите, я расскажу, какой план действий мне придётся осуществить, чтобы эта проблема исчезла. — Это лишнее, Джинджи ходжа, - заговорила Кёсем, вставая, - уж если ты излечишь моего сына-падишаха, то не сомневайся - мы очень щедро одарим тебя. Она немедленно вышла из залы, не дослушав вновь слова благодарности от Джинджи ходжи, и отправилась в свои покои, где уже были те три девушки, которые Кёсем год назад отбирала в фаворитки падишаха. Она заранее, до ухода в залу для аудиенций, приказала привести этих девушек в свои покои, чтобы посмотреть на них и дать им кое-какие наставления. Она, как многим известно, со всей серьёзностью подошла к этому и была намерена завершить дело с хорошим исходом. А дело это было необычайным по сложности. Во-первых, выбрала она девушек не только по уму и красоте, но и по мягкости характера. Она приказала отобрать самых покладистых и робких девушек, таких, чтобы своим норовом они не испугали султана, поскольку сам он был из таких. Больше всего сама она боялась того, что и этих девушек он отвергнет, хотя в них она вложила слишком много труда. Впрочем, девушки эти были воспитаны почти самой Кёсем, и волнения поэтому у многих не возникало. Когда Валиде вошла в покои, то застала, как двое наложниц сидели за низким черепаховым столом и что-то писали на мелких листах под диктовку Сулеймана. Наложницы и евнух поклонились входящей султанше, а та, в свою очередь, заняла своё место на тахте. Сулейман ага с её позволения приблизился к ней. — Валиде султан, - он ещё поклонился, - должен оповестить вас, что Хатидже хатун прибыла во дворец и ждёт вашей аудиенции... Сулейман докладывал, а вместе с тем и ухмылялся, лукаво блестел глазами, поглядывал то на Сюмбюля агу, то на Валиде султан. Последней же игра взглядов евнуха не понравилась, но зато она очень обрадовалась приезду Хатидже и приказала страже впустить девушку. Вошла она как и прежде, через двери, расположенные в гаремной части, но в сей раз робости и страха уже не чувствовала и ступала твёрдым и уверенным шагом, почти неслышимым за счёт мягких ковров и лёгкой обуви. Она вошла в покои свежая, румяная, с белой, почти прозрачной кожей (однако очень здоровой, чистой, без единой неровности) и озаряла всех своей невообразимой красотой и бодростью; пускай одежды её были просты, как у рабыни, но, к слову, очень чистые и опрятные, а чалма была мала по голове и держалась лишь на макушке, раскрывая кудрявые стриженные волосы, которые едва скрывал её обыкновенный тёмный батистовый платок, державшийся на головном уборе и закрывавший, тем не менее, плечи, грудь и узкую спину. Хатидже шла твёрдо, но медленно, чуть опустив глаза в пол, но держа лицо прямо и даже гордо. Лишь когда дошла она до дивана, где сидела Валиде султан, она вся склонилась и удивила присутствующих тем, как крепко держится маленькая чалма на её склонённой чудной головке. Локоны каштановых волос смирно лежали у шеи, и только пару непослушных волосков выбивались над лбом, закрывая собой большие синие глаза. Из мешковатых одежд всё же выделялась чуть полная фигура с хорошо сложенным бюстом и с необычайно тонкой талией, выделенной тонким металлическим кушаком, где она, по обыкновению, прятала платок. Крепкий и прямой стан с сильными плечами всегда вызывали у многих восхищение, - вызвали и сейчас. Но больше всех восхитила Хатидже тех двух наложниц, которые уже завидовали её красоте. Впрочем, обе они были по-своему очаровательны. Одна из них, Хатидже Муаззез, полячка по происхождению, имела очень приятную, но не сказать, что красивую наружность. Была высока (однако не выше Хатидже), с полной, но хорошо сложенной фигурой. Лицо её было милым, но несколько даже посредственным, с крупными чертами, с темно-зелёными глазами и чуть крючковатым носом, придававшим ей живости и грациозности. Тёмно-русые волосы её были заплетены и убраны назад, открывая чуть оттопыренные, но маленькие, покрасневшие от чего-то ушки с серьгами-кольцами на мочках. Одета была также в самую обычную одежду, которую носят все наложницы в гареме и, можно сказать, не выделялась из толпы, подобно овечке в стаде. Разве что повезло ей тем, что она оказалась той девушкой, которая может угодить и Валиде султан и падишаху. То же можно сказать и про другую девушку, Дилашуб. Однако спешить о ней не буду, поскольку лицо у неё ещё более интересное, чем у её сподвижницы Муаззез. По происхождению она сербка, прибыла, пожалуй, в эти земли в то же время, как и Хатидже, однако, раннее с ней не встречалась. Было лицо у этой рабыни очень запоминающимся не только особенной красотой, но и выражением, которое почти никогда не изменялось. А самое, наверное, запоминающееся в этом лице глаза - слишком большие, но нельзя сказать, что выглядели они глупо или забавно. Они были большие и круглые, чуть навыкате, но чрезвычайно привлекательные, тёмные, а на солнце цвета янтаря. Волосы были уложены всегда ровным пробором и туго заплетены в толстую косу, так, что кожа с висков была стянута вверх. От такого приёма глаза были блаженно-полузакрыты, а верхняя короткая, но полная губа полуоткрыта и причём всегда обнажала ряд белых зубов. Всегда эта девушка будто бы пребывала в некой меланхолии, но это только заблуждение, поскольку с таким лицом она была всегда. Многие, кто был знаком с ней, могли с уверенностью утверждать, что она молчалива, склонная к унынию, и, очевидно, Дилашуб была анемичной (хотя она совершенно здорова и не больна никакой болезнью). Редко могла улыбнуться своей робко-вялой улыбкой, но только в тех случая, когда ей оказывали знаки внимания или говорили какие-нибудь приятности. Нельзя не подметить также, что она не была склонна к вражде и ссорам. Безусловно Дилашуб часто подвергалась насмешкам со стороны других наложниц, но то ли по глупости, то ли по слабости характера, она не замечала колкостей и лишь всё также стеснённо улыбалась своей атонической улыбкой и робко опускала карие глаза в пол, словно в чём-то виноватая. Так и сейчас, когда вошла Хатидже, Дилашуб с любопытством взглянула на вошедшую и почти не изменилась в лице, но в груди её сердечко забилось, однако, быстрее. — Валиде султан, - сказала Хатидже и потянула руки к подолу платья Кёсем. — Оставь, - сказала Кёсем, и лицо её преобразилось, - скажи лучше, как Атике, как султанзаде Абдулла поживают, дай Аллах они в добром здравии? — Та и есть, султанша, они пребывают в полном здравии, Машаллах! - улыбнулась Хатидже и мельком взглянула на двух наложниц, сидящих позади. — Дилашуб, Муазез, подите сюда, - приказала Кёсем, заметив такое внимание со стороны Хатидже, - вы сделали то, что нужно? — Да, Валиде султан, - коротко ответила Муазез. Дилашуб лишь кивнула. — Хорошо. Сюмбюль, расскажи им, как им следует далее поступить. В покоях остались Валиде султан, Сулейман ага, Хатидже и пара служанок. Кёсем сделала Хатидже знак, чтобы она села и, как только та исполнила её волю, она заговорила. — Как я вижу, ты за год обучилась всему, что должна знать наложница в гареме - это замечательно, - будто бы с намёками говорила Кёсем, - Атике отлично постаралась. Однако мне не нравится одно... — Султанша, вы только скажите, я мигом исправлю... - залепетал Сулейман ага. — Выйди! Что ты тут делаешь? Он так же быстро и ловко, как слова выходят из его его уст, стушевался за дверь и не показывался оттуда. Нельзя было теперь утверждать, что евнух в чём-то не провинился. Кёсем дождалась, когда он вышел, а затем продолжила. — Мне кажется, что твоё имя не подходит тебе. В этом Атике ошиблась, однако. Что же, волей, данной мне, я хочу дать тебе имя... Хатидже затаила дыхание и широко раскрыв глаза, глядела на Валиде султан. Чувство, испытываемое ею сейчас, было сродни чувству человека, который сейчас услышит приговор. Сердце в груди билось так, словно оно больше не забьётся, а дыхание задерживалось так, словно она окуналась в воду. Волнение охватило её с ног до головы, сковывая движения не только рук и ног, но и, как казалось ей в этот момент, крови в жилах. Только в чём заключается причина её волнения? — Я знаю, как мне следует поступить, - медленно проговорила Кёсем, глядя вперёд себя, - пусть теперь тебя зовут Турхан. Ты его заслужила, Хатидже Турхан. Хатидже чуть свела брови, и между ними образовалась глубокая морщинка; ожидание того, что ей дадут какое-то необычное, но изящное имя, однако, подвело её. Она была счастлива только от того, что имя дала ей сама Кёсем султан. Однако кто бы не давал ей имени, она не поймёт, что оно означает и почему она заслужила его. "Турхан. Мягкое начало, режущая середина и твердый, нечёткий конец. Турхан хатун. Турецкая госпожа. Турхан. Начинается на звонкое "ту" и продолжается режущим слух "рх", словно умирающий тигр издаёт последнее рычание, а заканчивается на "ан" почти не слышимым на фоне прежних букв. Тур-хан. Турецкий хан. Это уж слишком мужественно. А вместе с Хатидже и Турхан теперь, от того Хатидже Турхан. Очень женственно и благородно. Значит буду носить своё имя с честью и достоинством. Да поможет мне Аллах носить это имя так, чтобы и мысли ни у кого не возникло очернить его... Аминь.", - думала перед сном, утомлённая трудным днём, она, Турхан хатун.