***
Слушая происходящее на том конце провода, где находился Шульгин, Тимофей заскочил в кабинет учителя спорта, достал из большой сумки небольшой прибор и быстро подключил к нему свой телефон. Уже через несколько секунд на мониторе начали появляться знакомые улицы и дороги города. Голубая точка вскоре показала местонахождение искомого аппарата. Вздохнув с облегчением, Тимофей вдруг весь собрался и прислушался к голосам, а затем звукам из трубки. Сомнений не было, там происходило то, чего один из присутствующих совсем не желал. Тим отключил аппарат, выключил телефон и уже по дороге к машине набрал номер. — Ребята, примите экстренный вызов: код три-два. Адрес я сейчас скину. Сбросив по памяти адрес, тут же рванул с места, выезжая со стоянки со страшным визгом, не жалея резину и машину. До нужного места добрался первым. Въезжая во двор, обратил внимание на чёрную бэху у подъезда и двоих качков, что стояли неподалёку. Поставив сигнализацию, подбежал ко входу, сделал кислое лицо, постучав по карманам, отмечая два пристальных взгляда. Чертыхнулся, пробурчав, чтоб его услышали, что снова забыл ключи и… о чудо, из двери вышла женщина, а Тим, мило улыбаясь, поздоровался, словно век знаком, и придержал дверь, кинув напоследок «Всего доброго». Прямо перед Тимофеем возникла женщина средних лет в брючном костюме охранной фирмы. На этот случай у Тима было припасено секретное оружие — магнитное удостоверение личности работника по ремонту компьютеров. Тыкнув в лицо и мило улыбнувшись, Тим повернулся к выходным дверям и спокойно сказал: — Ребята попросили у господина Гордеева систему проверить, что-то там барахлит. Это в пятьдесят четвёртой? Я правильно расслышал? Женщина провела пальцем по списку жильцов и вскинула удивлённо брови. — Что ж это вам неправильный адрес дали, молодой человек? — Щас пойду переспрошу, — развернулся и гибкой походкой, бурча под нос возмущения, начал движение к выходу, решив, что уже ничего не выйдет и придётся ждать подкрепление. — В пятьдесят второй живёт ваш Гордеев, — услышал сзади, — слушайте внимательнее в следующий раз. — Большое спасибо вам. А то к этим гориллам как-то подходить лишний раз жутковато, — снова улыбнулся Тим, чем вызвал у женщины ответную улыбку. Лифт, один из трёх, был открыт, поэтому, поблагодарив всевышнего за череду счастливых случайностей за последние несколько минут, Тимофей нырнул внутрь и каждую секунду подгонял еле плетущийся, как ему казалось, агрегат на нужный этаж. Бронированная дверь выносу не подлежала. Тут и пятеро бы не справились. Поэтому, спокойно подойдя, нажал на звонок. За ней тут же послышалось незначительное шевеление. В глазок посмотрели, но открывать не торопились. — Я от Седого, — наугад сориентировался Тим, грозно глянув в стекляшку. Через несколько секунд дверь заиграла несколькими замками. Как только она стала отъезжать внутрь, парень ударом ноги распахнул её и бросился на отлетающего охранника, помогая ему не самым мягким образом приземлиться на спину. Несмотря на разницу в весе, спортсмен ловко повернул мужика на бок, фиксируя руки сзади и обматывая выуженной из кармана специальной лентой. Чтоб наверняка не ожидать ещё сюрпризов со стороны этого громилы, одним метким ударом в лицо тот был обездвижен на неопределённое время. Звуки из одной комнаты явно указывали, что именно за ней происходит то, о чём и так было понятно, поэтому следующая дверь распахнулась от очередного удара ногой, громко ударив о стену. Зрелище, развернувшееся перед парнем, исказило и без того суровое лицо. Гордеев целовал лежащего на полу Шульгина, корчащегося от боли и, скорее всего, от противных ему ласк. Рваная одежда, гематомы на груди и запястьях, а также следы крови на бёдрах подтверждали произошедшее несколько минут назад насилие в этой комнате. Подняв голову и устремив взгляд на вошедшего, Эдуард издал злобный рык. В следующий момент ударом с носка в лицо он уже летел в противоположный угол. Тим в прыжке опустился сверху, смачно покрывая ударами кулака ещё недавно красивые черты лица молодого мужчины. Когда тело обмякло и перестало сопротивляться, парень отпустил, вытирая костяшки пальцев, испачканные своей и чужой кровью, о дорогую рубашку, которая вряд ли будет спасена. — Урод, — прошипел Тим и вернулся к распростёртому телу парня. За дверью послышалась возня, топот вошедших людей, звуки защёлкиваемых наручников и слова, передаваемые по рации. Рядом присел человек в форме, тут же сообщая, чтоб вызвали бригаду скорой помощи. — Пашка, — еле слышно прошептал окровавленными губами Стас, — его увезли. — Найдём, — ответил Тим, поглаживая подрагивающую руку, — не переживай.***
В больнице Шульгин оставаться отказался. После почти двенадцатичасовых манипуляций с его телом в разных местах — где замазать, где подшить, — унеся с собой пакет медикаментов и столько же ценных указаний по последующим процедурам, Стас вернулся домой. Родители с ужасом уставились на сына, не понимая, как он смог так быстро закончить свой незапланированный отпуск, что им, конечно, было странно для этого времени года, и о котором якобы каждый день получали сообщения и ждали будущих фотоснимков с берегов Индийского океана. На то, что сын был в ужасном состоянии, с разбитой губой, хромал, с чёрными кругами под глазами и впалыми щеками, ни отец, ни мать внимания не обратили. Стас извинился и попросил оставить его на время в полном одиночестве и тишине по причине плохого самочувствия. Мать, однако, побежала готовить бульон, отец махнул рукой и вышел, бурча под нос «Я так и знал, что ничего хорошего из этого парня не выйдет». Лежать и ничего не делать, всё время думать о том, что там с Пашкой, нашли ли его, в каком состоянии, жив ли он вообще, было невыносимо. Уткнувшись лицом в подушку, Стас завывал, кусая ткань, вгрызаясь до дыр, как будто она виновата или может вернуть любимого человека. После ужина, выпив очередную горсть таблеток, понял, что погружается в дрёму, обнял так и не выпущенный ни на минуту из рук телефон Пашки, выуженный кем-то из-под кровати по просьбе Стаса, свернулся калачиком и уснул.***
Утром следующего дня ждать звонка от Тима или органов сил не было никаких. Старый аппарат с разбитым экраном, ещё с вечера заряженный, молчал как партизан. Снова закинувшись обезболивающими и антибиотиками, прихрамывая и чувствуя слабость, Стас пошёл на учебу. Телефон Пашки грел ладонь в кармане куртки. Расставаться с единственной вещью любимого человека Шульгин не собирался. — Стас? — казалось, Никита удивился больше появлению друга, чем его внешнему виду, удивлённо глядя, как тот шкандыбает, потягивая ногу. — Ты разве не должен быть в больнице? — Таких, как я, там долго не держат, — ответил Шульгин. — А где Коновалова? — Ещё не пришла, — выглядывая через плечо и высматривая свою девушку, ответил Ник. — Она мне все уши за тебя прожужжала. Говорит, Пашка пропал, и ты в этом виноват. Лучше бы тебе не попадаться ей под руку. — Предупредил? Теперь скажи, ты знаешь место, куда бы мог Эдуард спрятаться? Ну, там, может, склад товара, какой-то сарай или помещение, о котором никто не знает? — Так он сбежал? — испугался друг. — Кто? — Ну, Эдуард. Ты же спрашиваешь, где он прячется. — Да нет, место, куда он мог бы спрятать что-то или кого-то, — Стаса бесило то, что друг непонятливый, а сказать как есть он ему не может, так велели товарищи из полиции. — Не знаю. Обычно я получал товар в машине, которая делала пару кругов по улицам. Ещё в кафешке несколько раз встречались. Стас, а что случилось? Шульгин очень хотел всё рассказать, но пока не мог. Он долго смотрел на Ника, затем зашёл внутрь. На занятиях пытался сосредоточиться, но получалось плохо. После первой пары к нему подсела Лена и начала допрос с пристрастием. Шульгин отбивался как мог, в итоге сослался на головную боль и спрятался до конца перерыва в туалете. Ближе к концу второй пары его телефон весело затрещал, и когда, не обращая внимания на педагога, что просила отключить звонок, он поднёс аппарат к уху и услышал несколько слов, подскочил и вместе с сумкой скрылся за дверью. — Как ушёл из больницы? Вы же сказали, что теперь у вас есть доказательства и вы сможете его задержать и предъявить… Как нет? А я? Я не потерпевший? Он же меня… — кричал Стас, перепрыгивая через несколько ступеней, чтобы поскорее покинуть коридоры учебного заведения. Единственная нить, по которой можно было найти Пашку, таяла и исчезала.***
Эдуард, получивший несколько тяжёлых травм лица, был отправлен в больницу для оказания помощи. Его сопровождал наряд полиции, который не выпускал из вида и охранял подозреваемого под следствием. Дело ещё не открыли, но подоспевший как нельзя вовремя адвокат состряпал встречное, с угрозами и разбирательством об избиении. Молодому стажёру-студенту юридического университета Баркову Тимофею пришлось писать объяснительную и в срочном порядке выуживать на свет телефонную запись как доказательство. Ну и ребята, первыми прибывшие к месту преступления, дали показания, что господин Гордеев применял насильственные действия против жертвы, а также оказал физическое сопротивление органам, в следствие чего и получил увечья, а именно, сломанную челюсть, рваные раны на лице и множественные гематомы на теле. Услышав, что Эдуард на свободе, да к тому же исчез из поля зрения, Стас с тихим стоном сполз по стене, зажимая волосы руками. — Нет! Нет… Пашка…***
Боль в запястье была невыносимой, голова кружилась, в глазах мелькали звёздочки. «Да, нехило меня приложили эти двое», — думал Пашка, сидя в машине на заднем сидении, лицом между коленями, так как его нагнули и держали с двух сторон эти качки. За всю дорогу они не промолвили ни слова, и когда сдали с рук в руки ещё одному, стало понятно, почему они молчат. Глухонемые. Мычание и виртуозная игра пальцами. Оглядевшись, Пашка потерял дар речи. Его привезли на дачу Шульгина. Всё тот же узбек-калмык, или кто он там, встретил машину у дома вместе с собакой, паскудненько улыбаясь. Но заводить в дом не торопились. Пока они что-то решали, бомж принял звонок и несколько раз однозначно ответил: «да», «нет», «хорошо». Защёлкнутые сзади, ещё в машине, наручники больно давили запястья. Со страшной силой хотелось в туалет. Во рту сушило, и всё вместе, с больной рукой и несколькими ушибами, делало состояние Егорова крайне плачевным. — Эй, как там тебя? Мне надо в туалет, — окликнул Пашка сторожа. Тот кивнул амбалам, показал на гараж и сам пошёл вперёд, почухивая собаку за ухом. Один из троих подтолкнул несчастного в ту же сторону, на ходу выуживая ключи от браслетов. Проследив, чтобы решётка, как в «обезьяннике», закрылась за похищенным парнем, тыкнул и мукнул на руки. Пашка повернулся задом, чтобы ему могли снять ненавистные браслеты. Затёкшие руки некоторое время не слушались, поэтому, жадно глядя на ведро в углу, Егоров пританцовывал рядом. «Шульгин бы мне помог, как я ему когда-то», — с досадой подумал Пашка, справляя нужду и замечая ухмылку не сводящего с него глаз узбека. — Меня похитили. Знаешь, что теперь ты соучастник? За это тюрьма, — застёгивая ширинку, объяснил улыбающемуся мужику. — Ты что, в тюрягу попасть не боишься? «Не боится», — решил Егоров, глядя как тот продолжает лыбиться. — А чем у вас тут кормят постояльцев? — тоже улыбнулся, потому что решил, что с конвоиром лучше дружить, чем гневить. Из маленького офисного холодильника, что стоял в дальнем углу оборудованного под жильё без окон и со встроенным посередине из арматуры обезьянником, были принесены куски вареной говядины, кетчуп, горчица, луковица и два огурца. Полбулки хлеба так же перекочевали со стола, за которым, видимо, ел этот дядька, на Пашкину тарелку. — Спасибо! — громко поблагодарил за еду и тут же стал уплетать холодное мясо с хлебом вприкуску с огурцом. На лук с горчицей Пашка даже не глянул. В гараже было достаточно тепло, что указывало на центральное отопление. Когда с едой было покончено, Егоров расстелил на полу куртку и лёг, отвернувшись от надзирателя. Надо отдохнуть. Мало ли чего ещё сегодня случится. Однако ничего не случилось ни в этот день, ни в следующий. Пашку кормили, выносили за ним ведро через небольшое окошко, которое тоже закрывалось на навесной замок. На ночь ему были предложены одеяло и подушка. — Тюрьма, однако, — попробовал начать разговор с вечно улыбающимся Гуэмпленом. — Ты не знаешь, надолго? — Пока хозяин не приедет. Сказал кормить и стеречь, — видимо, уставший от одиночества узбек рад был, что с ним заговорили, разбавив их с собакой скромную компанию. — А что ж хозяин этого дома? Когда появится? — решил прощупать почву Пашка. — Стаська давно не появлялся. Вот с тех самых пор, как ты здесь был. Хороший парнишка. Добрый, — ответил в ожидании нового вопроса. — Тебя как зовут? — Пашка даже не думал узнавать имя этого чурки, но в голове созрел план, который мог помочь выбраться из заточения, да что там, это было бы гениально. — Рамиль, — отозвался мужчина. — Рамиль, дай телефон, пожалуйста. Матери позвонить надо, беспокоится небось, в полицию пойдёт, шум поднимет. Но это чепуха, сердце у неё больное. Один я у неё. Пашка сделал самое беспокойное лицо, какое мог, представив свою родительницу. Жандарм покачал головой, сквасил губы и… не дал. — Не велено. Прости уж. И, к своему неудовольствию, понял, что разговор окончен, ибо парнишка снова лёг лицом к стене.***
На утро третьего дня во дворе послышался шум подъезжающей машины. Рамиль, недавно в очередной раз пришедший с обхода территории и дома изнутри, спохватился, выпустил собаку и сам скрылся, прикрыв дверь. Через пять минут в неё вошёл Эдуард. Лицо Пашки медленно расплылось в улыбке, и уже в следующее мгновение он начал громко ржать, сгибаясь и разгибаясь, указывая пальцем в сторону вошедшего. От былой красоты Эдуарда осталась разве что только одежда. Распухшая нижняя часть лица, несколько швов, гематомы с обеих сторон и заплывший глаз. Картина маслом. Не выказав ни злости, ни раздражения по поводу высмеивания себя, любимого, со стороны этого щенка, как продолжал про себя называть Пашку Эдуард, он дождался, пока истерический смех пройдёт, присел на мягкий стул рядом с решёткой, закинул ногу на ногу и вперил свой здоровый глаз в Егорова. — Это, — небрежно тряхнул пальцами вокруг лица, — скоро пройдёт и с помощью пластики станет ещё лучше. Моложе. А вот тебе, возможно, повезёт меньше. Поэтому думай, что делаешь и что будешь делать. — Ха, дядя. Да ты такой самоуверенный, просто блевать охота. Чё припёрся? Эдуард откинул полу плаща, разглаживая и без того идеально гладкую поверхность брючины. Его план полностью провалился. Стас отверг его однозначно, причём, непонятно как, но он его подставил. Координаты квартиры, недавно купленной и оформленной на него же, никто не знал. И вдруг, в самый неподходящий момент, на неё обрушилась облава. Это выглядело более чем странно. Поэтому, перебрав сотни различных вариантов, Эд пришёл к выводу, что всё-таки на этом парне было устройство или жучок. А то, что сюда до сих пор не наведался ОМОН, так, может быть, он его выбросил по дороге во всей той суматохе. Чертовщина! Спасло Гордеева от прямой дороги в тюрьму только то, что насилие он успел закончить и застали его целующим жертву, что могло также доказывать, обратное: человек, а именно постоянный любовник, прибыл после избиения и насилия, пытаясь оказать помощь. С анализами спермы вопрос был улажен в течение нескольких минут в той же больнице, куда так вовремя подоспел вызванный коллега-адвокат из собственной конторы. Для успешного адвокста это был пустяк, крупица, не достойная внимания. А вот то, что ещё один сопляк испортил ему лицо на неопределённый период времени, это было более чем неприятно. Особенно на глазах у Шульгина. — Вот думаю, что с тобой делать…? — Эдуард вздохнул. — Ты мне столько крови попил за несколько недель, сколько никто за долгие годы. Ну так что? — А мне всё равно, — беззаботно ответил Пашка и начал чесать за ушами подошедшую с другой стороны решётки псину. За эти дни эти двое сдружились, и Лорд, как звали овчарку, видел в парне потенциального хозяина. Так казалось Егорову. — Тебе всё равно, даже если тебя закопают? Пашка бросил уничтожающий взгляд и хмыкнул. — Ну ты, дядя, даёшь. Я ж не дурак, понимаю, что ты не дурак и этого делать не будешь. И вообще, чего тебе от меня нужно? Стас? Так он волен решать, с кем ему быть. С тобой, как я понял, ему надоело, поэтому поищи другого мальчика для своих утех. И без того изуродованное лицо адвоката превратилось в гримасу разъярённого зверя. Подскочив со своего места, он схватил руками прутья решётки и несколько раз потряс ими. — Заткнись, щенок. Что ты знаешь? Откуда ты вообще взялся? Мы со Стасом знакомы много лет, а ты? Что ты о нём знаешь? — Он классно целуется, — со вздохом и закатив к потолку глаза, произнёс Пашка, — а ещё он любит меня. Гордеев завыл, сжав челюсть так, что желваки на лице заходили ходуном. — Нет. Он тебя не любит. Он хочет тебя, а это разные вещи! — заорал, полностью теряя над собой контроль, Эдуард. — Выебет и выбросит, как и всех, кто был раньше. А я, я останусь. Я буду всегда. Брови Пашки съехались к переносице, напоминая грустного Пьеро. Он встал и тоже взялся за прутья. — А что ты меня держишь за замком? Не выпускаешь, сам не заходишь? Боишься? Так над тобой, я гляжу, и так уже кто-то прикольнулся, я трогать не буду. Дай хоть в парашу нормально сходить. Что я тут, как клоун, на ведре парюсь? Сделав шаг назад, Эдуард вытащил платок из кармана, отёр им руки, бросил под ноги и сделал шаг к двери. — Сегодня вечером я пришлю к тебе своих ребят. Пусть развлекутся. Стасу обещал. Ему понравится, как тебя подготовят. Для него. Готовься. Кровь в жилах застыла. Когда захлопнулась дверь, Пашка в безмолвном крике спустился по решётке на пол. Довыёживался. Может, можно было договориться? Возможно, этот урод именно за этим и приезжал? А он так бездумно себя повёл и всё испортил?! И что теперь? Готовить задницу, которую другие уроды порвут на британский флаг? Рука опухла ещё сильнее и ныла, не переставая. Рубашка, которую дал Рамиль, чтоб наложить тугую повязку, помогала мало. Оказывать сопротивление в таком состоянии было нелепо и смешно. «Ну что ж, значит, такая твоя судьба, Пашка», — вслух сам себе сказал Егоров и опустился на импровизированное ложе.