Поцелуй за два миллиона

      Темно.       Стук колес.       И холодно.       Три вещи, о которых в первую очередь подумал Мирон, проснувшись в каком-то ящике.       Так. Спокойно. Без паники.       Цепочка событий. Что, сука, было вообще? Нужно составить цепочку событий, а потом начать действовать.       Ладно, начнем издалека. Ночь. Очередная паничка, которая заставляет Федорова сделать первое, что пришло в голову — бросить индустрию, собрать вещи и к чертовой матери свалить в какое-нибудь захолустье, где его никто не знает. Звонок Ване. Через полчаса он перезванивает и сообщает, что купил ему билет на утренний рейс, а также договорился о съемной хате в каком-то N. Это село, вообще? ПГТ? Город? Четырнадцать тысяч населения — не так уж и много. Скорее всего, преобладающее население — старшее поколение, так что вряд ли его там знает кто-то. Собирает вещи, кота и садится в поезд...       Стоп, а где кот?!       Раздалось тихое жалобное "мяу" под боком. Мирон пошарил в темноте и обнаружил громоздкую железную коробку, которая углом больно давила в бок. Он наощупь открыл дверцу и положил мягкий пушистый комочек себе на грудь в надежде согреться. Кот же, почувствовав родной запах (перегара, да?) уткнулся мокрым носиком в шею и заурчал.       — Куда же мы с тобой попали, Хесус? — шепнул ему Мирон на ухо.       Дальше — поезд. Ехали день, к вечеру прибыли. Хесусу поезд понравился. Въехали в квартиру. Тем же вечером Мирон осознал, какую хуйню, будучи в фазе, натворил, но нормально извиняться за свою импульсивность перед всей индустрией не собирался — помнится, уже один раз извинялся на камеру. От отчаяния и осознания, что все, возможно, пропало, он решил набухаться, само собой. Написал Жене, чтобы та перевела с карты пару тыщ, но в ответ она написала "захлопнись, утырок". А затем пришло сообщение от Ромы Худякова. "Я найду тебя и расстреляю," — писал он. И Мирон был с ним согласен — сам был готов себя расстрелять. Всем он отсылал одну и ту же однотипную отмазку, которую хотел прислать и Роме, но рука не поднималась. Поэтому, через силу нажимая на экран, он ответил "хорошо". Хотелось написать "я знаю, блять, я все понял, пожалуйста, заберите меня отсюда кто-нибудь, я тут никого не знаю, помогите", но такие слова тридцати с лишним летние мужики не пишут. Особенно суровые рэперы. Они же все на пафосе, а Мирон должен этому в первых рядах соответствовать.       В куртке нашлась наличка. Что ж, слава богу. Купил бутылку пшеничной и молочной для разнообразия, а затем засел в квартире и выдул две бутылки за вечер, не обращая внимание на то, что за последние двое суток он сожрал столько седативных, что перед глазами должны были начать розовые пони бегать. Но они забегали лишь после того, как Мирон промочил горло.       А там он, как в каком-то сомнамбулическом видении, смутно припоминал то, как связался с шайкой местных алкашей, проиграл в карты штаны и ботинки, а затем отыграл у другого алкаша, который и так был в трусах и носках, его единственную погрызанную шляпу. Что стало с телефоном? По пьяни выкинул его в окно, а там его переехала какая-то тачка. В общем, с бодуна выдалась веселая ночка. Он вообще удивлялся, как, смешав две бутылки водки и пачку таблеток, остался живой.       А где он сейчас, он уже не знает. Он не помнил, где уснул, просыпался ли и как его положили в этот ящик. Но, судя по характерным звукам, он понял, что едет в багажнике. Что ж, отлично. Наверное, его везут в лес и уже хотят расчленить какие-нибудь алкаши, а потом пожарить его и его кота на костре, потому что закуски к водке нет. Что-то подобное он видел уже в новостях, а второй пассивной жертвой чужого (и, в большей степени, — своего) алкоголизма быть не хотелось.       Мирон усадил Хесуса обратно в коробку, или что это такое — в темноте ничерта не видно — и попытался нащупать место, где находятся автомобильные фары. Затем ногой с силой ударил по этому месту, и фара с треском вылетела.       Он посмотрел в дыру — действительно, они ехали по дороге, вокруг которой был лес. Но распознать это было очень трудно — перед глазами вместо четкой картинки были темно-зеленые и белые пятна, а ещё от резкого света голова начала дико болеть. В надежде, что сзади них кто-то едет, Мирон высунул руку из дыры и начал махать ею, чтобы окружающие, если таковые имеются, поняли, что в багажнике авто кто-то есть, и точно не по своей воле.       Вскоре он почувствовал, как ход машины начал замедляться. Они, судя по изменившемуся направлению, начали съезжать к обочине. Это могло означать две вещи: или их заметили и решили узнать, в чем дело, или они прибыли на место, где можно спокойно разбить костер и полакомиться человечинкой и кошатинкой. Послышались мужские разговоры, но перед ушами словно была пленка — так на Мирона действовало похмелье. Что ж, в конце концов, ему уже не двадцать пять, и пить надо не то, что осторожно, а лучше вообще не пить. Голоса сошли на крики, и вдруг кто-то подошёл к багажнику и открыл его. В глаза ударил снова свет внешнего мира, который заставил Федорова закрыть их.       — Это не то, что вы думаете! — через пленку доносился смутно знакомый голос. — Это наш друг и...       — Друзей в багажниках не возят, — усмехнулся второй, уже незнакомый голос и продолжил. — Будем оформлять или сначала лицом на капот, как по традиции?       — По какой в сраку традиции! Да я вам... — прикрикнул же другой, тоже смутно знакомый голос.       Судя по всему, этих двоих таки уложили лицом на капот. Мирон не понимал, что вокруг происходит. Он хотел открыть глаза, но свет болезненно бил в них, заставляя шипеть и жмуриться.       К нему подошёл кто-то, приподнял его и сказал:       — Все хорошо, мужчина, вы в безопасности, — говорил женский голос, — мы вам поможем. Вы в состоянии давать показания.?       — Где я, блять, нахожусь, женщина? — вопросом на вопрос ответил ей Мирон, не скупясь на выражения.       Он почувствовал, как она снисходительно ему улыбнулась, пропуская мимо ушей его "блять".       — Вы находитесь в Ленинградской области под Санкт-Петербургом. У вас есть с собой документы? Как вас зовут? Вы помните, как связались с этими людьми?..       Дальше он не слушал ее вопросы, прислушиваясь к другим, мужским голосам и силясь понять, кто же эти люди.       — Бля, Мирон, да скажи ты им! — рычал ему кто-то, кого, вероятно, уже приложили на капот. — Ладно, прости за то, что выдернули и не спросили. Ну скажи же уже!       Это Рома. Рома Худяков. Рощев, судя по всему, тоже с ним.

***

      — Ага, а потом — сидим мы в машине с Ромой, я вижу, алкаш какой-то идёт, он в канаву строительную падает, а от туда выползаешь с матами ты в какой-то шляпе и куртке.       Они стояли около заправки уже под самым Питером. Зрение, благо, прояснилось, трабблы с гаишниками уладились, Мирону выделили свитер и штаны, а коту — кусок колбасы. Откуда шляпа, которую они уже выкинули вместе с курткой, Мирон предпочел не говорить, ссылаясь на провалы в памяти.       Да, свет ещё собирался неясными белыми бликами в глазах, но теперь он хотя бы мог ясно видеть лицо немного располневшего с их последний встречи Дениса и лицо Ромы, до пизды хмурого и с кровоточащей ссадиной на губе. За умолчание того факта, что Оксимирон проехался полуголый в багажнике Локимина полицейским пришлось доплатить, но, в целом, разошлись они вполне мирно. Хуже всех отделался только Рома за излишнее буянство.       Собственно он, судя по всему, за это и держал обиду на Мирона. Хотя, тут кто на кого ещё должен обижаться. Да, из-за Федорова они почти просрали в тур, но двое на одного, причем беззащитного, это нечестно. Денис посчитал, что они квиты и в хорошем расположении духа начал беседу с Мироном, а вот Локи дулся — отворачивался, изредка бросая злобный взгляд с ноткой чего-то непонятного.       — Ну, мы тебя увидели и подошли к тебе, — продолжил Денис, допивая бутылку энергетика и кидая ее на заднее сидение. — Ты начал какую-то хуйню про коалко нести, Рома начал орать из-за того, что ты без штанов, а потом мы тебя бросили в багажник. Кстати, а где твой телефон?       — Не знаю, — соврал Мирон.       — Ладно, похуй, новый купишь. У тебя же денег много, да? Ну да, конечно.       Рома все исподтишка поглядывал на Мирона, время от времени хмурясь. Мирон же, в свою очередь, не сводил с него взгляда, будто пытаясь прочитать у него на лбу причину такой сильной обиды.       — У вас будто мало денег, — хмыкнул Федоров в ответ. — Я, конечно, понимаю, вы накосячили по-крупному, но взятка в полкуска сотни тысяч — это слишком, как по мне.       — С недавних пор можем себе позволить, — самодовольно ответил Денис. — У нас Рома, вроде как, на подработку устроился.       Эта фраза будто задела Рому за живое — он опять покраснел и рыкнул на Рощева:       — Тебя язык за зубами держать не учили, не?       — А что такого? — пожал плечами в ответ он. — Я же ничего конкретного не сказал. Ладно, пойду в ларек за сигами зайду. Ром, тебе взять чего то?       — Совести себе лучше возьми, кретин, — буркнул в ответ Худяков. — Сигарет возьми.       Денис беззаботно кивнул ему, вышел из машины и пошел к заправке. Мирон постарался улыбнуться Роме, но тот смерил его гневным взглядом, да и улыбка у Окси была не голливудская — левый уголок рта чуть-чуть кривил вниз из-за похмелья.       — А что за подработка? — постарался завязать разговор Мирон, но Локи ни в какую не хотел этого.       — Да не важно, — кратко ответил тот. — Может, потом сам узнаешь.       Ну, не хочет говорить — как хочет. Федоров кивнул и отвернулся к окну, пытаясь унять гудящую боль в голове. Хесус, прежде спавший на сидении, залез к нему на колени и начал урчать.       — Это тачка Вани?       — Да.       — Он вас убьет за фару.       — Не нас, а тебя. Ты же ее выломал, а не мы.       Ясно, он все также обижался. Что ж, видимо, Мирон сильно накосячил. Это он сам прекрасно понимал — если бы такими выебонами страдал Рома, Федоров бы, недолго думая, въебал бы по первой же возможности. А тут видите, какие великодушные — не убили, да и ещё штраф с взяткой ментам отплатили. Прямо ангелочки, ей богу.       Рощев вернулся, кинув красной пачкой Мальборо в хмурого Рому, Мирону подал кофе, от которого тот отказался — не хватало ещё Ване машину заблевать, тогда уж точно влетит, а равенство "кофе + похмелье = блевота" у Мирона в ста случаях из ста верно. Так что Денис залил стаканчик с кофе в себя, подал Федорову бутылку минералки, и они тронулись.       Весь остальной путь, что было ожидаемо, Мирон проспал. Не хотелось волноваться ни о том, как он будет извиняться перед ребятами, ни думать о том, как наладить отношения с Худяковым. Хотелось к себе, в питерскую квартиру, в идиллию из книги Оруэлла и чашки чая, а также прослушивания радио и запаха жидкого кошачьего корма. Но, естественно вполне отдохнуть дома он не сможет ещё долго — на носу тур. И это нисколько не радовало, ведь с шансом десять Горгородов из десяти его туда потащат. Что ж, контракты подписаны, побег не удался, увиливать поздно.       В груди зрело странное чувство надвигающейся бури. Это сравнимо с тем чувством, когда ты накосячил и идёшь домой, предвкушая срач с родителями. Только Мирон уже взрослый мальчик, да и с родителями практически ноль контакта. Чего же он так подсознательно боится?       Приехали в Питер под вечер. Встретили Мирона, ожидаемо, не с песнями и караваем, а с криками и поджопниками. На вопрос, как ребята из лейбла узнали Оксимироновский адрес, Ваня лишь водил бровями и бросал многозначительно "да-да, мне тоже интересно". Однако, Федоров был из людей великодушных и простил Рудбоя. Правда, доверять ему больше не собирался.       Первый концерт в Питере. Ох, как он любил Стаю за их поддержку — Рощев выкладывался на полную, стараясь вытянуть Ромку. Ваня тоже не отставал. Толпа орала, радостно встречая Мирона и Рому. Казалось бы, все хорошо? А хуй там плавал и утонул, всплыв синим трупом.       После канцо Мирон решил зайти к Роме. И правда, ну что это уже такое? Все успокоились, после часа причитаний даже начали нормально разговаривать с Федоровым. А этот все отговаривался дежурными фразами и уходил куда-то. Либо от разговора, либо вообще в другую комнату.       Вошёл Мирон бесцеремонно, без стука и даже не снимая обуви — о феерическом взломе двери он узнал как раз после канцо от хозяйки той съемной хаты и пообещал после тура выплатить компенсацию. Но, побродив по квартире туда-сюда, он был озадачен тем, что не нашел Худякова.       А нашелся он на балконе. Стоял и курил в прескверном виде. Кто знает, что творилось в голове у этого пса, сорвавшегося с цепи, но Мирон знал точно, что там, видимо, тоже кто-то не снял ботинки и безжалостно потоптался по чистому кафелю. Вот только, кто это был?       — Завтра едем в Москву, ты помнишь? — сказал Окси совершенно бессмысленную фразу, тоже закуривая и пристраиваясь рядом.       Фраза, вроде, безобидная, но у Ромы аж лицо серым стало после нее.       — Ты в пещере живёшь, что ли? — кивнул Локи на его ботинки.       — Боже, да ты эту квартиру на сутки снял, какая нахуй разница? — проворчал Мирон, но под пристальным взглядом снял таки обувь и поставил рядом. — Доволен?       — Вполне.       Слов не было. А пустоту заполнить хотелось. Но это была не пустота в разговоре, а пустота в их взаимоотношениях.       С каждым из БМ у Мирона был свой тип отношений. С Ваней это доверительные (или нет?), с Порчи — будто сыно-родительские, Мирону так и хотелось опекать этого англоязычного дядю, с Маркулом — приятельские. Но вот с Ромой он не мог установить четкий тип связи. Потому что этой связи почти и не было. Ее хотелось установить, но с каждым разом Рома отталкивал его, устанавливая барьер. Будто он хотел держать дистанцию.       И Мирон понимал, почему. Они были разные. Разные по менталитету, ценностям в жизни, в возрасте. Для Мирона каждый человек — так или иначе проходной этап, он понимал, что ни один из них рядом не будет вечно. Рома же для каждого из близких людей устраивает "дест-драйв". И подпускает в свой микромирок он только тех, в ком уверен, что они завтра не убегут. Не посчитают их взаимоотношения невыгодными, не побоятся трудностей, не воспримут Рому как "очередного".       Когда-то Мирону услужливо приоткрыл завесу тайны Ромкиной дистанции Денис. Он также сказал, что Худяков очень ранимый, хотя всеми силами старается этого не показывать. И из соображений разума он не подпускает такую шишку, как Окси, ближе, чем на метр. Потому что шишки обычно сами глубоко в душе одиноки и это одиночество оставило такие широкие полости в грудной клетке, что, наученные опытом, они больше никогда не воспримут ни одного человека всерьез.       И, возможно, озвучь тогда Мирон бы свои мысли, Рома бы и проникся ими. Но Окси молчал. Вообще, это довольно тупая черта его характера — говорить, когда не надо, и молчать, когда надо бы поговорить по душам. Вообще, он сам не понимал, с хуя ли вообще он к этому Роме прицепился. Но если прицепился, значит, он того заслуживает, так? И не надо, сука, показательно тушить свой бычок об край балкона и выкидывать в окно, если рядом есть гребаная пепельница.       — Ты тоже, судя по всему, не сильно далеко из пещеры вышел, — буркнул Мирон, взглядом указывая на оставшийся пепел на оконной раме. — В обуви, значит, нельзя, а тушить об окно можно?       — Можно. Можно, но осторожно, — тихо ответил Рома, пытаясь вытереть пепел, осевший белыми хлопьями, пальцем, но только размазал его. — С чего это ты заявился вообще?       И правда — с чего? Ну о чем он хочет поговорить? Мирон, опять-таки, чувствовал, что в воздухе висит какая-то недовыебанная тема, но не мог ухватиться за нее. Можно было, конечно, поинтересоваться у Ромы, не хочет ли он что-то рассказать, но Мирон вместо этого сказал:       — Выпьем?       На что получил дикий взгляд Худякова.       — Выпить? С тобой? — с какой-то странной интонацией заинтересованности спросил тот, но потом опять напустил на себя похуизм с толикой презрения. — Чтобы ты опять в дрова был? Нет, спасибо. Ещё раз кататься с тобой в багажнике я не намерен.       — Чаю, Ромка, чаю выпить, — улыбнувшись, смиренно тихо ответил ему Мирон, на что Локи характерно для него вскинул брови.       — Ну, так ты уточняй, а то у меня ты ассоциируешься с тремя вещами: котом своим блядским, "Зипразидолом" и бухлом, — возмущённо ответил Рома, но чайник таки поставил.       Атмосфера царила странная. Будто с дочкой маминой подруги наедине оставили — вроде, надо бы поговорить, а вроде... стесняешься? Да ну, бред какой-то. Какое в сраку стеснение?       Чай не пошел — Мирона начало мутить. И мутить как-то странно. Примерно так же он себя чувствовал, когда первый раз вышел на сцену — помнится, даже блевать пару раз в гримёрку ходил.       Интуиция была у Мирона развита хорошо, собственно, как и предвидение. Тут даже карты Таро могут быть бессильны, интуиция всегда наперед подсказывает важнейшие перемены в жизни. Она будто задевает струнки будущего — туманного, расплывчатого, но чем ярче предмет, тем его виднее в мутной воде. А надвигающиеся события были не то, чтобы яркие, а колоссальные, несущие если не вред, то явные перемены настоящему.       И ему казалось, что об этих событиях Рома знает все. Но почему-то не говорит Мирону об этом.       Завтра что-то случится.       И Рома в этом замешан с вероятностью уже в двадцать Горгородов из десяти.       Спросить?       Не спросить?       Не спросить. Пусть всё остаётся хорошо хотя бы сейчас.