***
— А теперь давайте дадим слово подружке невесты — Анжелике Скайлер! — громко и радостно (как он надеялся) возвестил Джон Лоуренс и пошел куда-то, не особенно разбирая дороги, главное, чтобы подальше от света, аплодисментов и всего, что относится к вниманию посторонних. Ему нужно было какое-нибудь место, где он мог сесть и, как и полагается молодому, успешному и безбашенному офицеру на чужой свадьбе, напиться вдрызг. Он нашел вполне подходящий столик у стены, находящийся в тени, и поймал за рукав официанта, проходящего мимо с подносом, на котором стояла бутылка шампанского и несколько бокалов. Молодой курносый парень попытался поставить Джону на стол один бокал, но Лоуренс аккуратными движением стянул с подноса всю бутылку, похлопал его по руке и вручную развернул озадаченного официанта в противоположную сторону, прозрачно намекая, чтобы тот шел в указанном направлении. Тот было хотел возмутиться, но, развернувшись, заметил выражение лица Джона и молча потопал прочь. Дальнейшие полчаса прошли у Джона в старательном созерцании пузырящегося алкоголя в бокале и не менее старательном поглощении его. К сожалению оказалось, что для закаленного в братских посиделках Лоуренса напиться этим благородным напитком было сложной задачей. Лоуренс попытался вспомнить, когда в последний раз у него получилось по-настоящему напиться. Наверное, давно, потому что последние несколько лет, сидя в компании друзей, он меньше пил и больше смотрел на Гамильтона. Эта зараза, кстати, пила много, но то ли не пьянела, то ли было незаметно: Александр много, эмоционально и красиво говорил, жестикулировал, горячился — словом, вел себя как обычно. Только глаза у него начинали больше блестеть, и взгляд делался таким, что у Джона начинали гореть уши, и краска начинала ползти вверх по шее (хорошо, что можно было все свалить на алкоголь). Александр часто ловил его взгляд и задорно улыбался, и на его смуглой коже румянец был незаметен… Так, возможно, ради честности стоило сделать поправку. Дальнейшие полчаса прошли у Джона в старательном созерцании пузырящегося алкоголя в бокале, не менее старательном поглощении его и отчаянных, но неудачных попытках не думать о Гамильтоне. На что он надеялся. Свадьба человека, в которого ты влюблен наперекор всем законам людей и природы уже несколько лет, вряд ли могла быть иной. Скрип и стук стула рядом с ним вырвал его из размышлений. Джон перевел взгляд вбок, остолбенел на мгновение и на автомате вскочил, чтобы по правилам приличия отодвинуть даме стул. Только что севшая, как обычно гордая и прекрасная Анжелика Скайлер одарила Джона укоризненным взглядом и махнула рукой, указывая ему обратно на сиденье. Джон неловко приземлился обратно. — Прошу прощения за мою неучтивость, мисс Скайлер, — выговорил он, смотря в стол. Анжелика с невольной жалостью посмотрела на смущенного соседа. Кажется, он ее на пару лет старше, вот только сейчас они так не выглядели. Мужчина рядом с ней казался хрупким, легким, почти юношей, и румянец на щеках тоже возраста ему не прибавлял. Когда ей наконец показалось, что он вот-вот заплачет, Анжелика не выдержала. — Не стоит, — сказала она, дотрагиваясь до его руки, беспомощно лежащей на столе. — Это моя вина, что я отвлекла вас от раздумий. Прошу. Она указала на бокал перед ним. Джон с благодарностью взглянул на даму, взял бокал, и они уже почти чокнулись, когда- — Господа и дамы, это просто нечестно. Зачем вы так спрятались ото всех? — прозвучал голос, который заставил Анжелику застыть и сжать ножку бокала сильнее, а Джона — медленно поставить свой на стол. Александр небрежно выдвинул стул из-за их стола и сел, не глядя, хватая с чьего-то подноса бокал и наливая себе. — Это недопустимо. Я вас должен был лично познакомить! — Как ты знаешь, я твой шафер, а мисс Скайлер — подружка невесты, наши обязанности пересекаются, так что мы в любом случае познакомились намного раньше момента, когда ты мог бы это проконтролировать, — немного нервно отозвался Джон. — Что ты здесь делаешь вообще? И разве тебе не нужно быть рядом со своей женой? — Точно, я и забыл, что вы знакомы, — Александр хлопнул себя по лбу. Неизвестно, как можно было такое движение сделать элегантнее и театральнее балетного па, но Александру это удалось. — За мою дорогую супругу можешь не переживать, Джон, она в надежных клыках моей младшей свояченицы, которая выгрызла ее — образно, мисс Скайлер, образно — из моих объятий и утащила ее с неизвестными, но, я уверен, самыми светлыми намерениями куда-то во внутренние комнаты. Но перед этим мне дали благословение на то, что я собираюсь сделать. Он встал и поклонился, прижав одну руку к сердцу, а другую предлагая опешившей Анжелике и глядя на нее снизу вверх. — Мисс Скайлер, вы позволите пригласить вас на танец? Джон вовремя взглянул на Анжелику, чтобы заметить, как дрогнуло ее лицо, и появились на мгновение и исчезли морщинки между ее бровями и на лбу, как трещины на маске. А затем все исчезло, и великолепная Анжелика Скайлер величаво встала, приняв предложенную руку, и живописную пару унесло вихрем других танцующих. Через неопределенное количество времени, которое Джон провел, успокаивая себя и настраиваясь на дальнейшее человеческое общение, пара вернулась. Гамильтон вел даму под руку и что-то весело ей рассказывал. Анжелика переливчато смеялась, иногда вставляя свои замечания. Усадив Анжелику на прежнее место, отвесив ей полагающийся поклон и выразив свою благодарность и восхищение, Александр повернулся к Джону, который почти успокоился, и на улыбку друга выдал ответный кошачий оскал. Который, однако, быстро исчез. — Мне жаль, Джон, что годы нашей общей холостяцкой жизни подошли к концу, — неожиданно серьезно произнес он, кладя руку на плечо Лоуренсу. — Не могу и представить, что было бы со мной в Нью-Йорке, если бы не вы все. Я благодарен всем сердцем за все то время, что мы провели вместе — и Маллигану, и Лафайету, но тебе особенно. — Слышали б они тебя сейчас, — слабо фыркнул Джон. Гамильтон усмехнулся и прикрыл глаза. — Но мы встретимся еще, и еще, и еще раз, и так до самого конца, верно? Обязательно приходи на следующую встречу, без возражений и отговорок. Я хочу, чтобы мое счастье было разделено между всеми нами. Прошу тебя. — Конечно, — ответил Джон, толчком осыпающейся уверенности поднимая лицо и встречаясь с ним взглядами. — Я тоже этого хочу. Больше всего на свете. Где-то на фоне раздался женский смех, и Джон за спиной Александра увидел, как раскрасневшуюся Элайзу втаскивает за руку обратно в зал смеющаяся Пегги. Гамильтон кивнул и пошел прочь от их стола, приветственным жестом поднимая левую руку, а правой посылая жене воздушный поцелуй. Одному богу известно, сколько усилий стоило Джону сдержаться и не схватить пальцы Гамильтона, которые, соскользнув с его плеча, мазнули по тыльной стороне его ладони. Джон повернулся в сторону и встретил взгляд Анжелики. Она смотрела прямо на него, почти не моргая, и Джон тоже посмотрел прямо на нее, прямо вглубь зрачков. И сквозь прямую их взглядов тоска, боль и безнадежность столкнулись в воздухе между ними, и оба они, не выдержав удара, отвели глаза. Голос Анжелики прозвучал первым. — Вы тоже? Джон, не глядя на нее, кивнул. Он услышал сдавленный выдох сбоку. Затем белокожая аккуратная рука потянулась, взяла бокал, все еще полный шампанского. Прекрасная Анжелика Скайлер приложила бокал к губам и осушила его в один длинный глоток. Затем она откинулась на спинку и хмыкнула. — Могу вас понять. Сочувствую. Оба они перевели взгляды обратно на пару молодоженов. Гамильтон как раз подавал руку Элайзе, приглашая ее на паркет. Джон тяжело вздохнул и последовал примеру Анжелики, прикончив то, что оставалось в его бокале. — По сравнению с вашими, мои страдания довольно незначительны. Я поражаюсь вашей силе, мисс Скайлер. — Почему же? — возразила Анжелика, кладя руки на стол в спокойном жесте. — Вы знали, что ваша история закончится печально с самого начала, но, тем не менее, хранили эти чувства и ценили их до сих пор. Разве это не грустно? — Как раз это и прибавляет мне сил — то, что у нас бы никогда ничего не получилось, — тоскливо протянул Джон, вытягиваясь. — Я не мучил себя надеждами… почти. А у вас был шанс и силы для воплощения его в реальность. Но вы его не использовали, даже не попытались. Это гораздо больнее. Почему? Анжелика кивком указала вперед, в центр зала. Играли вальс: все пары танцевали в кругу по краям зала, но пара молодоженов находилась в середине круга. Это было невероятно красиво: смуглый, ловкий Гамильтон в светлом сером костюме с белым нашейным платком и темноволосая белокожая Элайза, с вуалью, белой тенью покрывающей ее голову, в легком простом свадебном платье. И они были счастливы! Это было видно; всепроникающее чувство чужого счастья, которое у кого-то в сердце рождало собственную радость, а у кого-то бессильную боль. Но сегодня никто не был в силах помешать им быть счастливыми. Только не сегодня. — Я не прощу никого, кто встанет у нее на пути, — услышал Джон Анжелику, и ее голос звучал твердо, без тени сомнения. Он посмотрел на нее. Она снова держала осанку, ее темные глаза колодцами уходили в непроглядную черноту. — Пусть мир треснет, но ей не будет причинена боль. Кем угодно. Даже мной. Вы правы в чем-то, мистер Лоуренс… Джон. Я сильнее ее, и я справлюсь. А вы справитесь? Анжелика вдруг остро глянула на него, и Джон почему-то на секунду ощутил себя так, будто на него было направлено дуло ружья. Но это чувство пропало почти мгновенно. И он сказал то, что думал. — Не имеет значения. Я должен справиться. Я обещаю, если кто-то и встанет на пути миссис Гамильтон, то это буду не я, мисс… Анжелика. Анжелика улыбнулась ему концами губ. И эта слабая улыбка была самым искренним выражением, которое Джон видел на ее лице за весь этот вечер. Мгновение спустя она приложила руку к глазам и тихо фыркнула. — Должна сказать, друг мой, что наша с вами непродолжительная на данный момент беседа пока что занимает место самого странного разговора, который я вела за очень и очень долгое время. Джон, осознавая гротескность ситуации, ответно хмыкнул. — Что же, вполне вероятно, он мог бы стать страннее, если бы мистер Аарон Берр смог бы быть здесь сегодня. Анжелика высоко подняла брови. — Неужели и он тоже… Она прервалась, и Джон воспользовался этой возможностью, чтобы сразу вставить: — Не знаю. Как вы можете понять, это не то, о чем можно просто побеседовать. Я знаю только одно: мистер Александр Гамильтон приглашал мистера Аарона Берр на свою свадьбу, настойчиво и красноречиво, как он умеет. А мистер Аарон Берр отказался. Вежливо, но наотрез. А я еще ни разу не видел, чтобы Берр пропускал хоть одно светское событие, где он мог завести новые знакомства, которые он считает… значимыми. Анжелика несколько раз медленно кивнула. Джон моргнул и перевел взгляд на дерево стола, рассеянно поглаживая лакированные узоры. — Никто еще не был способен понять, что происходит в голове у Аарона Берра. — А у Александра Гамильтона? Плечи Джона Лоуренса дрогнули, и он посмотрел на собеседницу. Анжелика сидела, плотно сжав губы, в ее взгляде было видно сомнение, стоит ли ей говорить то, что она начала. Она глубоко выдохнула и вдохнула, несколько раз сжала и разжала кулаки и с усилием продолжила: — Могу я задать вам вопрос, который долго волновал меня? Не только как товарищу по несчастью, но и как человеку, который провел рядом с Александром гораздо больше времени. Джон кивнул, настороженно и с интересом глядя на нее. — Разумеется. Анжелика снова глянула на Александра. Теперь он что-то шептал на ухо Элайзе прямо в танце, продолжая вальсировать. — О чем он думает? Был ли он искренен ли он хоть с кем-то из нас? Хотя бы раз. Вы прошли с ним через огонь, воду и медные трубы, вы жили с ним бок о бок. Вы знаете его, но понимаете ли вы его? Его можно вообще понять?.. Джон не спешил говорить, понимая, что продуманность ответа сейчас ценится выше, чем скорость. Мысли его облекались в слова медленно, со скрежетом и царапинами. Он думал об этом, много раз думал, но раньше ему не приходилось говорить этого вслух. — Нет. Анжелика подняла бровь. — И все? — Да, — Лоуренс легко улыбнулся. — все. Понимаете, мисс Анжелика, Александр, он… необъятный. Его мысль, его чувства, все они мне непостижимы. Я пытался предсказать его тактики, его действия, пытался поспеть и уследить, и каждый раз он превосходил мои ожидания десятикратно. Его внутреннее пространство слишком большое для всех остальных. Мы привыкли, что только для одного человека есть в нас место, что если наши мысли занимают два человека, то наши чувства неизбежно начнут противоречить друг друга. Думаю, Гамильтон просто не такой. Джон посмотрел вперед, на две фигуры, соединенные в едином движении, и Анжелика заметила, как смягчились его черты и успокоился голос. — Могу себе представить, что если Александра бы спросили, как он умудряется любить нескольких, он бы даже слегка удивился и сказал бы что-то вроде «Как я могу не любить людей, когда они прекрасны?» — Действительно… Разве солнце нуждается в причине, чтобы согревать и освещать всех людей на земле? Но оставаться под солнцем надолго может быть опасно, — негромко проговорила Анжелика. Она смотрела не совсем туда, куда глядел Джон. Она смотрела на Элайзу, только на Элайзу, будто опасаясь выпускать ее из поля своего зрения. Джон неожиданно усмехнулся. — Что ж, полагаю, у нас с вами в этом наибольший опыт. Они вдвоем снова встретились взглядами, но на этот раз в них не было ни грусти, ни безнадежности, и Анжелика улыбнулась ему в ответ. Она слегка наклонила бокал в сторону Джона, и Лоуренс понятливо его наполнил, а вслед — свой. — За новое знакомство, мистер Джон Лоуренс. И нам абсолютно необходимо впоследствии встретиться где-нибудь еще и поговорить. Долго и серьезно поговорить. Джон наклонил голову в полупоклоне. — Сочту за честь. Бокалы прозвенели при столкновении; шампанское в них колыхнулось, и сверкание в них искристо взметнулось, полоснув вокруг полупрозрачными золотистыми отблесками.***
— Вам с самого начала не следовало ничем жертвовать ради этого человека, миссис Черч, — говорит Берр семнадцать лет спустя. Они вместе медленно прохаживаются в парке, под пасмурным небом, окруженные деревьями, которые уже покрыты желтыми листьями. Анжелика не уверена, почему она разговаривает с этим человеком, но сейчас это единственный человек в городе, с которым она может говорить без ненужных эмоций. А ей необходимо с кем-то поговорить, иначе она просто взорвется. — Тогда хорошо, что я этого не делала, — парирует она. — Жертва — сильное слово, господин сенатор. Те мои жесты, по отношению к которым это слово применимо, были сделаны не ради него. — Рад за вас, если это так, — отзывается Берр, щуря глаза. — Слишком много хороших людей, в чью жизнь ворвался Александр Гамильтон, приносили себя в жертву его эксцентричному обаянию. — Эксцентричному обаянию? — фыркает Анжелика. — Полагаю, вас не было в числе этих людей, господин сенатор. Иначе бы формулировка была иная. — Мне стоило некоторых усилий удержаться. Бывший министр финансов обладает настолько сильным характером, что периодически подминает людей вокруг под себя, иногда даже не замечая этого, — флегматично говорит Берр. — Я всегда поражался тому, как люди умудрялись получать от этого удовольствие. — Это не делало их слабыми, однако, — отвечает ему Анжелика, и грустная улыбка касается ее губ. Берр почти сочувственно смотрит на ее лицо. — Вы не смогли позволить себе сделать крюк до Южной Каролины на вашем пути сюда, миссис Черч? Анжелика укоряюще возводит глаза на него самого. Берр поднимает ладони вверх, как бы говоря «простите, я не имел на уме дурного». Анжелика выдыхает и массирует у себя точку над переносицей. — Могилы друзей — не мой конек, мистер Берр. — И не мой, — покладисто соглашается Аарон. Его выражение лица вдруг делается жестким. Он сурово смотрит на Анжелику. — Раз уж я уже чудовище в ваших глазах, позволите ли вы мне сделать еще одно монструозное замечание? — Удивите меня, — саркастично разводит руками Анжелика. — Хорошо, что сейчас его нет с нами. Анжелика замирает на мгновение, затем сводит руки и сцепляет пальцы в замок. Берр стоит слегка позади нее в ожидании ответа. — Воистину, — дожидается он звука голоса собеседницы. Тон Анжелики так же тверд и уверен, как и на протяжении всей беседы. — Вы в чем-то правы, мистер Берр. Если бы мы сейчас были втроем, то наша беседа была бы гораздо страннее, чем мы шутили тогда… Она запрокидывает голову в наглухо затянутое облаками небо, и Берр слышит ее смех. Ее плечи один раз поднимаются и опускаются обратно, после его она продолжает идти вперед. Берр некоторое время глядит ей вслед и спешит за ней. У земли ветер шуршит гравием вдогонку удаляющимся фигурам, спешит за ними, поднимается выше, путается среди стволов деревьев и шелестит страницами забытой на скамейке газеты. Еще успевают на первой странице мелькнуть четкие типографские буквы «ПАМФЛЕТ РЕЙНОЛЬДСА», а затем ветер подхватывает газету, сдувает ее, взмахнувшую страницами, как белая птица, вместе с осенними кленовыми листьями и уносит куда-то в вышину, недоступную человеческому глазу, и парк остается в белой пасмурной тишине.