Что ты видишь?

– Что ты видишь? – Что за дурацкий вопрос? – фыркнула Серис. На её лице была повязка, стянутая узлом на затылке. Ткань для этой повязки Терминус привез Серис откуда-то издалека, она была очень редкой и в ближайших деревнях ее было не достать. Ткань была легкой и мягкой, как облако, но при этом не пропускала ни единого лучика света. Бабуля пропитала её настоями каких-то трав, надеясь, что они вылечат глаза девушки. – Серис, скажи мне, что ты видишь? – с той же мягкой интонацией спросил парень. Серис не ответила. Она вдруг услышала треск кузнечика где-то внизу среди травинок, щекочущих ноги. По траве пробежал летний ветер, поднялся выше, затерялся в кроне дерева, под которым сидела девушка. Снова кузнечик. Шелест листьев. Птицы. Птицы на синем-синем небе. Ласточки. Серис казалось, что она слышит каждый взмах их крыльев. Дыхание Терминуса. Она буквально видела его, сидящего напротив. Голубые глаза. Сосредоточенный взгляд. Взлохмаченные волосы, широкие плечи. Кузнечик протрещал где-то совсем вдалеке, и Серис видела, как он прыгнул высоко-высоко, а затем снова скрылся в зелени травы. – Я вижу ветер. И небо. Синее небо. По нему летают птицы. Две ласточки. – Верно, – он улыбнулся и взял ее за руку. – Я вижу тебя.

***

Старшие братья обещали побить её, если она снова нацепит эту дурацкую повязку на голову. Серис сказала, что так у нее меньше болят глаза. Братья сказали, что так им еще больше стыдно перед соседями.

***

Серис пропадала из дома все чаще. Если раньше семья следила за каждым её шагом, то теперь её исчезновениям даже радовались, выдыхали свободно, переставали злиться на бога за Серис и на Серис за больные глаза. С такими глазами не станешь уже ювелиром, не продолжишь семейное дело. Можно забыть о деньгах, о помощи родителям, сестрам и братьям, забыть о замужестве и хорошей жизни, о приличном обществе, в которое семья Аделла все стремилась попасть. С такими глазами только просить милостыню на земле у стен храма и вечно быть обузой для родственников. Именно об этом все думали, смотря на Серис, и когда она уходила, все смотрели на более приятные вещи, и думали более приятные мысли. И Серис шла к Терминусу, чтобы потом пойти в лес, на речку или на холм с высоким дубом, выше которого не найти дерева. Она надевала повязку, чтобы не болели глаза, ставшие уже совсем белыми, но по-прежнему все видела. Ей казалось, что она видит даже больше, чем когда повязки нет на её лице. Возможно, так она чувствовала суть, а не смотрела на внешний облик вещей.

***

– Она на самой нижней полке, – донесся из другой комнаты голос бабули Терминуса. Окончание фразы потерялось в сильном кашле. Серис наклонилась к нижней полке небольшого комода и стала искать там банку с засушенными желтыми цветами. Бабушка не вставала с кровати последние несколько дней, и Серис подозревала, что это из-за отъезда Терминуса. Полторы недели назад люди короля приехали к ним в деревню, да и во все соседние тоже, прочитали королевский приказ на площади, а позже увезли с собой всех мужчин. Из приказа было понятно только то, что началась война. Серис тяжело вздохнула. Она наконец нашла банку, на дне которой еще виднелось пару желтеньких бутонов. Она высыпала все содержимое банки в небольшую миску, и, чтобы лекарство получилось не таким горьким, добавила щепотку сладковатого порошка, что нашла в том же комоде, и залила настойкой из одной из сотен разных баночек, стоявших на столе. Девушка уже хорошо разбиралась во всех запасах бабули, знала, какие травы для чего использовать. Раньше она думала, что кроме ювелира, для нее нет больше занятия, но сейчас ей казалось, что нашла свое призвание – лечить. Она вылила получившуюся смесь в стакан и вернулась в комнату. – Вот, выпейте, – девушка протянула бабушке стакан и присела на табуретку у изголовья ее кровати. – Терминус еще не вернулся? – спросила женщина, допив лекарство и закрыв глаза. – Нет. – Бездна еще не собирается его забирать. Я её спрашивала. Все будет хорошо, – она взяла Серис за руку. Руки бабушки были слишком горячими, лекарство еще не успело подействовать. – Тебе стоит тоже научиться к ней обращаться.