Першпективный

— Спасибо, коллеги, всего доброго. До свидания. Конфколл закончился. Даша продолжала неподвижно сидеть и смотреть в экран, пока он не погас, и по темному фону не потекли сюрреалистические реки цвета. Медленно стянула гарнитуру с головы, запустила пальцы в волосы. Взглянула в глаза собственному отражению в мониторе. Навалилось тяжелое, мутное оцепенение, слишком частое за последние недели. В дверь кабинета постучали, сунулся охранник. — Дарья Васильевна, пора на пульт помещение ставить. — Спасибо, я сейчас. Десять минут буквально. Даша вышла на улицу, миновала скверик у бизнес-центра, в котором они арендовали офис, и очутилась на набережной. Постояла, подышала... и решила идти домой пешком. Подумать было о чем. Над Петербургом зависло безвременье — тот период белых ночей в июне, когда солнце стоит в небе чуть ли не до полуночи. Даша не любила это время еще со студенчества: сбивался график сна, невозможно было удержать в голове число и день недели, пропадал аппетит. Впрочем, с этими созвонами до позднего вечера график сбивался и без белых ночей. Она остановилась посреди моста, облокотилась о парапет. Внизу медленно, словно нехотя, текла река; за спиной мелькали редкие автомобили. — Ты не вывозишь, Даш, — сказала самой себе, глядя в воду. — Ты не вы-во-зишь. Ты уходишь с работы, когда охрана уже опечатывает здание. Давай, соберись с духом и завтра иди к проджект-менеджеру. И говори с ним. На глаза навернулись слезы. От усталости, от собственной беспомощности, от понимания ситуации. Проджект-менеджер ничего глобально не изменит, когда тим-лид хоть и умница, но без опыта работы на проектах такого уровня, когда тестировщиков не хватает, а главное — не хватает денег. Постояла еще, но плакать уже расхотелось. Она так устала за полгода, что даже расплакаться по-настоящему не получалось. — Утро вечера мудренее, — сказала своему водному отражению. Хотя какой вечер, когда кругом белые ночи. Набережная, набережная, посередине мостик — глупая шутка времен детского сада всплывала в голове каждый раз, когда она шла этой дорогой. Справа полыхали золотые маковки собора, слева нависало красными кирпичными стенами здание бывшей фабрики. Сейчас в ней была, кажется, какая-то очередная администрация по вопросам решения вопросов, а еще сохранилась неплохая рабоче-крестьянская столовая. Впереди ждал квартал каменных домов, кариатид, железных дверей и редкой зелени в выносной клумбе на террасе кафе. Тут на сравнительно узком пятачке теснились разнообразные погоны: ФСБ, МЧС, ФМС, еще какие-то федеральные и муниципальные “С” с красными табличками при входе. Несмотря на суровость названий, Даша любила этот квартал. Любила прямые линии перспектив, завитки на фонарных столбах и сами фонари, стилизованные под старину. Любила малолюдность на фоне туристического центра и минимум кричащих рекламных плакатов. Серый, гранитный, молчаливый - вот он, Петербург. Суетливый открыточный центр обретал эту степенность только поздней ночью и держался до первого туристического автобуса в Эрмитаж и первого кораблика от причала на Мойке. Она завернула за угол. Еще одна примета ушедшего времени — красный таксофон в прозрачной полубудке. Странная конструкция: укроет по пояс, даже от дождя не спрятаться, ноги промокнут. Даша все хотела выяснить, можно ли по нему куда-нибудь звонить и что для этого нужно — жетон, как в метро? Карточка? А ответит ли из трубки барышня, как в фильмах тридцатых годов? Но как-то все руки не доходили узнать. Резкая трель прорезала воздух. Даша вздрогнула и обернулась — звонок велосипедиста, что ли? Но улица была пуста. А трель повторилась. Вдруг поняла: звонил аппарат в будке таксофона. Ей даже показалось, что он трясется и подпрыгивает, как в мультфильме. Наверное, это какая-то проверка связи, как с пожарными сигнализациями и уличными динамиками. Но разве не должен тогда тут стоять человек, который примет вызов? Телефон звонил и звонил, ситуация из странной скатывалась в абсурдную. Наконец, она шагнула вперед и сняла трубку. — Алло? Тишина, только шорох. Дыхание..? Или просто барахлила старая техника? Она повесила трубку, развернулась и вскрикнула от неожиданности. На тротуаре перед ней стоял... персонаж. Такие обычно ловили туристов под аркой Генштаба, на Дворцовой набережной и возле Зимнего. Петры Великие в мундирах Преображенского полка, Екатерины Вторые в пышных кринолинах, живые статуи всех видов и мастей, уличные музыканты, просто фрики и клоуны… Смешно первые полгода. Потом привыкаешь уворачиваться. Но этот не походил на артиста. Или просто новый герой все той же разнаряженной толпы? Седоватый господин, в цилиндре, плаще-крылатке, с тростью. Чисто Пушкин с портрета из школьной хрестоматии. Спасибо, бакенбард не налепил. — Прошу извинить, сударыня, — он снял цилиндр и прижал руку с ним к груди, — в мои намерения не входил ваш испуг. Даже перчатки у него были кожаные, с пуговкой, наверняка сшитые на заказ. Да и весь костюм тоже, наверное, на заказ. Косплеер на пятом десятке — зрелище обычно смешное и неловкое, но этот образ выглядел даже гармонично. Он, получается, и домой идет, не меняя обличья? Забавно, если и там ходит в халате и ночных туфлях, как Обломов. — Ничего страшного, — Даша вышла из будки. — Вам идет костюм. — Благодарю. Вы позволите проводить вас? — Это зачем? Еще не хватало. Одиннадцать вечера, пустая улица, какой-то непонятный плащеносец с тростью... Такси, что ли, вызвать? — Видите ли, — он водрузил цилиндр на голову и оперся о трость. — Мне показалось, что вам, сударыня, сейчас очень плохо. Возможно, моя компания скрасит вам вечер? — Я сама дойду, спасибо. Когда кажется, креститься надо. Она развернулась и решительно двинулась прочь от будки и странного господина. — Я бы с радостью, да не имею такой возможности, — глухо проговорил он ей в спину. Даша, успевшая сделать с десяток шагов, резко обернулась. На прямых улицах Петербурга беспрерывно свистал ветер, и сегодняшний вечер не был исключением. Плащ ее собеседника должен был шелестеть на ветру, или хотя бы колыхаться, но даже не шелохнулся. И длинная тень на асфальте была всего одна — ее собственная. В детстве ее отправляли на лето к бабушке на Псковщину, и о мавках да леших Даша знала немало. Как себя вести с нежитью, она помнила. — Тогда я тебя перекрещу, — с какой-то даже злостью ответила Даша. Как будто именно он был виновен во всех ее бедах. — Отче наш, иже еси на небесях, да святится имя Твое... Незнакомец благочестиво возвел глаза к небу. Ничего не сказал на крестное знамение, которое сотворила Даша. Пеплом не рассыпался, в воздухе не растаял... Но — теперь она отчетливо это видела, — сквозь него просвечивала красная коробка таксофона. — Не поможет, барышня, — мягко проговорил он. Я ни тому миру не принадлежу, — он указал тростью в небо, — ни тому, — трость снова уперлась в асфальт. Она окончательно растерялась. По бабушкиным словам, нечисть должна была креста бояться. — А... какому тогда? — Этому, — он широким жестом обвел пустую улицу. — Петр Алексеевич, царствие небесное, так любил свое творение, что оставил здесь душу. И появились мы. — Вы..? Вроде домовых... что ли? — Уличные, — все с той же отеческой мягкостью поправил он. — Першпективные. Так я провожу вас? — Извольте, — все еще ошарашенно пробормотала Даша. — А… зачем? — Мне показалось, сударыня, что вам плохо. Да что там показалось — иначе бы телефон не зазвонил. Он не требуется тем, кто счастлив. — А вы… можете помочь? — Могу выслушать, например, — господин задумался, — а могу и стихи почитать. Хотите? — Хочу. Шли они вроде и вместе, но все-таки господин держался чуть поодаль и позади, словно боялся опередить спутницу. Негромко, но звучно он начал:

Люблю тебя, Петра творенье, Люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, Береговой ее гранит…

Дойдя до Адмиралтейской иглы, он выдержал паузу и заметил словно невзначай: — Я ведь до конца прочитать могу. Но вы тогда не успеете рассказать, что случилось… — У меня проблемы на работе, — выпалила Даша на одном дыхании. И, сама не зная почему, продолжила рассказывать, как тяжело идет проект, как дважды пришлось перекраивать всю концепцию, как бесят заказчики, как устали все, от тим-лида до дизайнера, и прочая, прочая, прочая… Он молча слушал, не перебивая. Давно уже у Даши не было такого собеседника, да и не любила она о работе рассказывать посторонним, а вот нежити получилось. У самой двери парадной она вдруг запнулась на полуслове. — Мы пришли, — пояснила почему-то нерешительно. — Откровенно признаться, я не смыслю в заказчиках, — он словно улыбался, но одними глазами. — Но обещаю, все у вас наладится. И не только я обещаю. Он тоже. — Петр… — Даша запнулась. — Петр Алексеевич? — Петербург его именем. Мое почтение, сударыня, — он снял цилиндр, раскланялся и медленно истаял в воздухе. Придя домой, Даша долго смотрела в зеркало, пытаясь отыскать на лице следы безумия. Галлюцинации — это не шутки, так и в Кащенко уехать недолго. Впервые за время белых ночей она спала крепко и сладко, не просыпаясь, без сновидений. Утром она все-таки пришла в кабинет проджект-менеджера. Разговор продлился почти до обеда, и выходила она выжатой, как лимон. Но с сердца упал камень — проект готовы были вытягивать всем миром. Она больше не одна со своей необстрелянной командой. Прорвемся. Вечером, проходя мимо таксофона, Даша замерла, ожидая звонка. Постояла так, переминаясь с ноги на ногу, пока не замерзла на ветру окончательно. Потом, словно по наитию, схватила трубку, выпалила в нее “Спасибо!” и зашагала к дому. Тень в подворотне молча приподняла цилиндр ей вслед.