Я ожил минуту назад...

      Это решение было одним из самых сложных, которые Гарри когда-либо приходилось принимать. Он понимал, что поступает правильно, но почему-то чувствовал себя трусом и слабаком. Он должен был быть здесь. Здесь, а не где-то ещё!       Вчера его вызвал Кингсли Бруствер. Прошло всего два дня после решающей битвы, он ещё даже дома не побывал, а уже идёт в это мерзкое здание. — Мистер Поттер, вы должны меня понять… это для вашего же блага. — Взволнованно сказал Бруствер. Гарри и хотел бы упрекнуть его во лжи и лицемерии, да только не было этого всего. Министр искренне считал, что это для его пресловутого блага. Возможно Гарри просто слишком не хотел так поступать, а потому искал хоть какую-то причину для сопротивления.       После войны дела обстояли неважно, мягко говоря. В стране началась настоящая разруха. Правительство то утверждалось, то снималось. Проект по восстановлению Хогвартса уже сейчас предполагал не один месяц тяжелого труда, а как быть с детьми, что не получат образования вовремя — министерство решительно не знало. Ключевые точки магического мира были в полнейшем упадке, даже для банка Гринготтс настали тяжелые времена. Но что страшнее — многие последователи проигравшей стороны все ещё были на свободе. Именно этот факт послужил причиной для всей этой аферы, в которую по несчастливым обстоятельствам был затянут и Гарри. В которой Гарри был ключевой фигурой.       Он должен инициировать свою собственную смерть и залечь на дно на ближайший год. «А лучше на три», — сказал Кингсли. «Мало ли кто захочет закончить дело Волан-де-Морта?».       У Гарри все это просто не укладывалось в голове. Он не мог представить, что возле могилы Дамблдора, где-то в паре метров, будет стоять и его надгробие. Что каждый день на него будут приходить его товарищи и лить слезы по человеку, который на самом деле смог, который на самом деле жив.       А как появиться в Англии спустя три года? Какой резонанс это вызовет? Каким трусом его будут звать близкие люди: взял да сбежал в такое трудное для страны время.       Без верных друзей, без образования и дальнейших планов на жизнь — просто взять и исчезнуть где-то на окраине далёкой страны. Кингсли говорит о Франции, Гермиона и Рон (единственные, кто тоже посвящён в эти планы) считают, что Франция слишком близка, туда и сами Пожиратели будут иммигрировать, а потому выбирать нужно не Европу.       Для Гарри же все это не имело значения. Даже банально спрятаться в собственном доме — преступление против англичан, которые едва ли находятся в меньшей опасности. Но выбора как такового и не было. Не тогда, когда он уже на все согласился.       К тому же честь — не единственное, что держало его в своей стране.       Ещё был он.       Мужчина, — уже давно не парень, не юноша, нет, — которого он искренне полюбил на далёком шестом курсе. Драко Малфой.       Дра-а-а-ко Ма-а-лфой. Как часто Гарри перекатывал это имя на своём языке. Ему нравилось, как оно звучит и на французском. С мягкой, картавой «р». Лучше чем на французском, оно звучало только на русском. Там «р» была твёрдой, грубой, чётко слышимой. Как сам Малфой.       Гарри никогда не сказал бы с уверенностью, что его чувства были взаимны. Малфой был слишком Малфоем, чтобы стать его. Да, пусть на шестом курсе он и ответил на его поцелуй. Но потом рассмеялся, растоптал все внутренности Гарри и гордо исчез в коридорах подземелья, чтобы на следующий день подняться на астрономическую башню, обнажить левое предплечье и окончательно его уничтожить. А ведь до этого они почти наладили отношения. Хотя нет, неверно, это Поттер наладил с ним отношения, Малфой же всегда был равнодушен, а в лучшие свои дни раздражителен и язвителен. Разве можно любить его, такого? «Нет», — твердил себе Гарри.       Только вот бледный силуэт все никак не хотел его покидать. Он следовал за ним всюду, не отступая ни на шаг. В лесу, в банке, в Годриковой впадине… Куда бы жизнь их не кидала, Малфой всегда был четвёртым в их троице.       По ночам он слушал отчаянные разговоры Гарри, укладывал его голову к себе на колени, перебирал тёмные волосы и шептал, шептал, что все будет хорошо. Всё непременно будет хорошо. Нужно только немного подождать. И Гарри слепо верил этой проекции своего мозга, аккурат до сегодняшнего дня, когда окончательно понял, что ни черта хорошего уже не будет.       Шёл третий день после исчезновения Волан-де-Морта, и по словам Кингсли, именно сегодня Гарри Поттер умрёт в собственной гостиной от внутреннего кровотечения. А завтра вечером будут похороны. Вот так легко и просто.       Гарри долго и громко уговаривал Кингсли разрешить ему хотя бы побывать на собственных похоронах. «Это опасно, Гарри! Я бы отправил тебя из Англии уже сегодня, понимаешь? А ты просишь остаться тут ещё на два дня. А если тебя кто-то выследит?».       Час назад он прогнал Гермиону и Рона и остался один на один со своим горем и бутылкой огденского в Блэк-хаусе.       Раньше Гарри не задумывался о будущем. Он не верил в свою победу, поэтому какие-либо планы казались ему горькой насмешкой над самим собой. Но он победил. Только вот дальше-то что?       Ладно, он переедет во Францию, Швецию, Америку или ещё черт знает куда, но что же потом? Пусть министерство и обещалось устроить ему жизнь, в которой он ни в чем бы не нуждался, но разве смогут они заткнуть своими гадкими деньгами ту дыру, что слева? Дать то, в чем он действительно нуждается? А что же будет с ним? Он заплачет у его могилы? Он хотя бы придёт? Гарри ведь совсем не знал, как он там. Знал лишь из газет, что его оправдали. Если бы Гарри только мог все изменить, если бы только мог…

***

      Утром его разбудила заплаканная Гермиона и грустный Рон, выходящие из камина. Виски стучали, будто в них забивали гвозди. Создавалось впечатление, что он не спал совсем, как минимум, неделю. — Что это с вами? — прохрипел он с дивана в ответ на осуждающий взгляд Гермионы, смотрящей на пустую бутылку и пачку сигарет. Она кинула ему утреннюю газету и села в кресло напротив, вытирая глаза. — Да так, мы всего лишь час сидели в «Норе» и плакали об умершем тебе. А так, в целом, все в порядке, — грубо ответила Гермиона. Гарри знал этот тон. Это защитный механизм его подруги — покрываться иголками снаружи, если пусто внутри. — Мама упала в обморок, когда прочитала выпуск. Отец полчаса её в чувства приводил, но она до сих пор плачет. А Джинни заперлась в комнате и ни с кем не разговаривает, — подавлено сказал Рон и сел на подлокотник кресла к Гермионе, обнимая её за плечи. — Они убиты горем, Гарри, а мы даже утешить их не можем. Мы пытаемся натягивать маски, но… — тут её голос дрогнул, а в глазах появились настоящие слезы. — А если бы все это… все это было бы правдой? Мы ведь не смогли бы…       Гарри отбросил нераскрытую газету и подскочил с дивана, за долю секунды оказываясь у неё в коленях. — Тише, Герм, тише, — они с Роном мягко поглаживали её по спине, вытирали слезы и молчали. Молчали долго и громко. — Гарри, — вдруг тихо обратился к нему Рон, — а мы сможем хотя бы приезжать к тебе? — Не знаю, — слабо ответил он, проклиная друга за вопрос, ответ на который был известен.       Гермиона заплакала навзрыд.

***

      Через десяток часов, когда вещи были собраны, сигареты докурены, а слезы высушены, в Блэк-хаусе снова появились Гермиона и Рон. — Похороны уже через полчаса, — без эмоций сказала Гермиона. Они с Роном влили в неё два флакона успокоительного, да и сами по штуке глотнули. — Там уже больше двух сотен людей. Половину мы видели впервые…       На Гарри вдруг накатила апатия. «Да ну нахуй весь этот этот цирк!», — подумалось ему. Он уже хотел сказать, что никуда не пойдёт, как Рон произнёс то, что заставило его сердце пропустить удар. — Даже Малфой пришёл, представляешь?       Гарри не представлял. Не представлял, как сможет добровольно отказаться от встречи с ним. Даже если под мантией невидимкой, даже если с карманами, набитыми вещами, даже если двумя кольцами-порталами, болтающимися на груди. Оба в Америку. Второе — запасное, на случай, если что-то пойдёт не так, должно сработать через десять минут после первого. — Гарри… — Гермиона печально смотрела ему в глаза. У них не больше пятнадцати минут, чтобы попрощаться и встретиться лишь спустя три года. — Гарри, прошу, помни, что мы ни на день о тебе не забудем. Когда все утихнет, мы будем писать, мы будет общаться через камин. Будем ведь? — Гарри кивнул. Он так много хотел сказать своим самым близким людям, но почему-то именно в этот момент молчал. — Я надеюсь, что через пару лет мы сможем и встретиться. Обязательно сможем… Мы с Роном сделаем все, чтобы о тебе жила добрая память, чтобы тебе можно было бы легко вернуться. — Она говорила все это, зная, как для него это важно, и Гарри в который раз за сегодня не смог сдержать слез.       Они обнялись втроём, стоя в прихожей и на мгновение забывая обо всем на свете. Гермиона крепче сжала его плечо и зашептала: «Мы со всем справимся. Ты давно не один, слышишь?». И Гарри услышал. Вдруг вмиг понял, что их дружба — не пустые слова. «Мы справимся», — повторила Гермиона, и это сладкое «Мы» развеяло все сомнения и страхи.

***

      Гарри стоял напротив собственной могилы, осознавая, что этот кусок камня не вызывает в нем никаких чувств. Печальные слова в память Великому Мальчику-Который-Дважды-Выжил-Но-В-Третий-Раз-Что-то-Не-Срослось уже были сказаны десятком человек. По опушке у запретного леса громко разносился рев Хагрида, Молли лежала на могиле и всхлипывала (ещё позавчера она хоронила своего сына), рядом бледные стояли остальные члены семьи Уизли, Гермиона, Невилл, многие другие гриффиндорцы, — почти все — хаффлповцы, ревейнкловцы и даже слизерницы; весь учительский состав, торговцы с Косого, с которыми Гарри когда-то посчастливилось познакомиться, и ещё куча знакомых и незнакомых людей. А ещё стоял он. Не в толпе, вдали, будто и не на похороны пришёл, а так, природой насладиться. Он безэмоционально смотрел на людей, а к могиле и вовсе не подошел. Стоящие рядом Панси и Блейз о чем-то тихо говорили, он иногда что-то так же тихо отвечал. Гарри вдруг осознал, что Малфою наплевать. Он был здесь скорее потому, что остальные были.       Гарри ужасно разозлился, для него это был словно удар под дых. Захотелось, чтобы Малфой захлебнулся собственными слезами. Чтобы он выл от отчаяния и волосы рвал. Но нет. Никакой скорби и печали, лишь привычное равнодушие.       Малфой его не любит и никогда не любил, а остальное лишь плод его больного воображения.       «Первое, что сделаю на чужбине — напьюсь».       Наконец-то все стали расходиться. Кажется, прошло уже больше часа после начала.       Гарри, кстати, ошибся, когда решил, что его похоронят рядом с Дамблдором. Его могила была в совершенно другой части Хогвартса.       Он не стал дожидаться, когда опушка опустеет, но и бросить Англию вот так он тоже не захотел, а потому, аккуратно поднимая мантию-невидимку, он зашагал к своему любимому директору.       Склеп Дамблдора был все таким же. Будто его не вскрывал Волан-де-Морт, будто он не простоял так всю войну. Красивый, ухоженный и пугающий. — Здравствуйте, профессор, — прошептал Гарри, когда подошёл. Он многое бы отдал, чтобы поговорить с ним вновь хотя бы несколько минут. Но говорить приходилось так — молча.       Рассказывать о войне, жертвах, о тех трудностях, которые он же на них и свалил. Гарри не таил злобы или, что ещё хуже, обиды, нет. Он все понимал. Говорил о вынужденной иммиграции, о том, как ему повезло с друзьями. Говорил и о нем. Почему-то казалось, что Дамблдор его бы непременно понял и поддержал. Когда слов не осталось, он просто сидел и молчал даже у себя в голове. Сколько прошло времени — минута или час — он не знал.       Успело стемнеть и подуло лёгким майским ветерком, где-то вдали слышался шум и разговоры — Хогвартс уже восстанавливают.       Со смешком он сравнил это беседу-не-беседу с исповедью. Ему и правда стало легче. С чего он вообще взял, что в Америке ему не понравится? Это новая страница его жизни, и заливать её чернилами с самого начала незачем. Возможно, эта передышка даже пойдёт ему на пользу. Он улыбнулся, засунул руки в карманы и стал подниматься на холм. Заморосил тёплый дождь.       Неожиданно пришла мысль, что переместиться он должен именно со своей могилы. Старый Гарри умер здесь и сегодня. И через пару мгновений родится новый Гарри.        И вдруг…       Нет. Не может быть.       Гарри не верил своим глазам.       У его могилы в полном одиночестве стоял он. Его нельзя спутать ни с кем. Даже сейчас, почти в полной темноте. «Идти или не идти?», — задал вопрос самому себе Гарри, не замечая, как прибавляет шаг. Он бы побежал, если бы мог.       Малфой стоял и молча смотрел на надгробный памятник. «Гарольд Джеймс Поттер 31.07.80–05.05.98. Светлая память спасителю». — Светлая память спасителю, — вдруг передразнил Малфой. Он говорил негромко, но Гарри уже успел подойти достаточно близко, чтобы услышать. — Как ты мог, Поттер? — послышалось с надломом.       Гарри, ещё несколько минут назад пообещавший, что сможет начать жить без этого человека, понял, какими глупыми и опрометчивыми были его мысли. Не сможет. — Как ты мог умереть сейчас? Ты столько пережил, чтобы взять да умереть в блядские семнадцать? — Он вдруг закрыл лицо ладонями и истерически засмеялся. — А все твои признания, а, Поттер? Мол, любишь меня и никогда не оставишь… Всё это пустые слова, да? Забыл обо мне уже через месяц, я уверен!..       Гарри не верил глазам и ушам. Неужели это то самое отчаяние, что испытывал и он каждый божий день? Но как? Разве мог он ошибиться в чувствах Малфоя? —…А знаешь ли ты, что именно твоя ебаная любовь заставляла меня жить? Каждый раз, когда я приставлял палочку к виску, я вспоминал о тебе. Я верил, что когда все это закончится, я смогу… — Он замолчал, но его лицо говорило лучше любых слов: смех и слезы — предвестники истерики, —…я даже не знаю, что смогу. Смогу быть с тобой?.. Будь ты здесь, ты бы наверняка засмеялся. — Только вот Гарри совсем не смеялся. Он хотел сорвать мантию и затолкать все эти слова обратно в его грязную глотку. — Я такой трус, Мерлин.       Он вдруг опустился на колени и дотронулся до надгробного камня. Дождь становился сильнее, пропитывал мантию-невидимку, отчего она тяжелела. Малфой же, кажется, его совсем не замечал. — Знаешь, а ведь даже если бы ты был жив, я никогда бы к тебе не пришёл. Только сегодня утром, прочтя газету, я понял, что ты для меня значишь… Все. Всегда. — Печально усмехнувшись, он вдруг вцепился в волосы, пытаясь сдержать рыдания. Гарри не мог смотреть на это исказившееся от боли лицо. Тот сильный Драко Малфой, где он? Будто прочтя его мысли, Малфой продолжил, — пытаться казаться сильным, неприступным… Ты думаешь, мне было все равно? Да я, сука, каждую ночь о тебе думаю, курса с пятого, если не меньше. Знаешь, чего ты добился тем своим поцелуем? Моей дрочки каждодневной. Да, я настолько жалок, представь! — Драко расставил руки в стороны, открывая грудь. Дождь лупил все сильнее. Вдруг он заговорил тише. Настолько тише, что Гарри пришлось едва ли не перестать дышать, чтобы услышать все слова. — Ты всегда был для меня светом в этой куче дерьма. Твой смех и улыбка, пусть и не мне подаренные, были едва ли не единственной причиной не вскрыться к хуям.       Он заплакал, уже и не пытаясь остановиться. Сидел на коленях и плакал, пачкая лицо и волосы грязными руками.       Гарри не двигался. Ему стало стыдно за свои недавние мысли о той боли, которую он хотел причинить Малфою. Потому что легче не стало. Он стоял и смотрел на эту сгорбленную фигуру, лелеющую свое горе. Даже в этой грязи Малфой казался каким-то неземным. Красивым до смерти, до трясущихся коленей, до скрежета в зубах. — Гарри… Я люблю тебя, чёртов Гарри Поттер! Ох, если бы я только мог все изменить…       Гарри честно пытался держаться. Пытался молчать. Пытался не заплакать в унисон. Но больше он так не мог. Не мог похоронить здесь свою жизнь по-настоящему. Он не простил бы себя, если бы сейчас просто исчез.       Мантия полетела на землю, привлекая этим движением взгляд Драко.       Поттер понял, что никогда не забудет тот ужас, что отобразился на лице Малфоя. — Я сошёл с ума? — Спустя миллион мгновений прошептал Драко.       Гарри хотел бы сейчас закричать, что все это неправда, что они оба не сошли с ума, он жив, а эта яма два на два — лишь часть большого плана. Однако слова встали комом в горле, и все, на что его хватило — это упасть на колени рядом с Малфоем, взять его заплаканное лицо в свои ладони и поцеловать. — Теперь все будет хорошо, Драко. Все обязательно будет хорошо. — Но как? Ты ведь мёртв… — Я ожил минуту назад.       Сняв с шеи два кольца-портала, он надел их на безымянные пальцы себе и Драко и активировал.