Arznei

       Первым, что почувствовал Шмидт, когда очнулся, была боль. Всё лицо неприятно жгло. Гюнтер попробовал прикоснуться к щеке тыльной стороной ладони, но тут же сморщился и одёрнул руку — кожу пощипывало, на руке осталась кровь.        Глухо застонав, он с трудом сел, оперевшись спиной на дерево, к которому его отбросило взрывной волной. Перед глазами поплыло, и Гюнтер прикрыл их, откинувшись на гладкий ствол берёзы. Переждав, пока радужные круги перед глазами не перестанут кружить, Шмидт приоткрыл один глаз и осмотрелся. Вообще, существенных перемен в мире не произошло. Если не считать того, что от его лёжки не осталось практически ничего.        Кое-как повернув голову, снайпер смог оглядеться. Вокруг не было ни души. Должно быть, подрывник (или подрывники) уже далеко отсюда. Взгляд остановился на чём-то ярком, выделяющимся на фоне зелёной листвы. Прищурившись, ему удалось сфокусировать взгляд на чём-то рыжем. Лиса. Вернее, то, что от неё осталось. Голова торчала, запутавшись в ветвях кустарника. Остекленевшие глаза бессмысленно пялились на него из листвы. Нужно было убираться отсюда.        Обняв берёзу, как лучшего друга, Шмидт на подкашивающихся ногах поднялся с земли. Шатаясь, цепляясь за деревья, побрёл медленно в кажущееся верным направление. Он должен дойти. Он должен попасть в госпиталь.        Гюнтер пошатнулся, не дотянувшись до следующего ствола, но устоял. Подумать только, его спасла лиса. Обычная русская лиса. Скажи любому — не поверит. Тем не менее, это так. Спугнутый зверь понёсся впереди него, зацепив растяжку, предназначенную человеку. Это животное в его семье почитали. Именно лисица вывела из лесу маленькую заблудившуюся Гертруду. Уже в почтенном возрасте фрау Шмидт рассказывала эту историю внукам перед сном, несмотря на неодобрение невестки. И каждый вечер маленький Гюнтер спешил обогнать сестру, занять место получше возле бабушки и послушать такую страшную и интересную историю.        Именно старая Гертруда повесила юноше на шею подвеску в виде лисы, свернувшейся в клубок, перед его «командировкой» в Светлогорск. Тогда он только усмехнулся, но безделушку не снимал до самого возвращения домой. Когда бабушка умерла, Гюнтер пообещал себе не снимать подвеску. Воспоминания о бабушке были чем-то тёплым, согревающим холодными русскими ночами. От побрякушки на шее по всему телу разливалось странное тепло, и от этого становилось легче.        Он не дошёл совсем немного.        — Что с тобой, Шмидт? — знакомые лица склонились над ним, когда он упал в траву на заднем дворе их жилища, но этих слов Гюнтер уже не слышал.        Очнулся он уже в госпитале. Зажмурившись, он сдавил переносицу пальцами, пытаясь припомнить, что произошло.        — А, проснулся? — хмыкнул врач, отрываясь от бумаг на столе.        Гюнтер сел на кровати, приложил ладонь ко лбу, и помотал головой. Весила она сейчас, по меньшей мере, пудов десять, и мысли точно также тяжело перекатывались внутри.        — Садись, — доктор прошёл в угол комнаты, чтобы сполоснуть руки и взять с полки вату. — Нужно обработать раны.        Обрабатывали в тишине. Шмидт сидел молча, только шипел изредка, когда становилось совсем невыносимо.        — Кто такая Катрин? — внезапно спросил врач, слегка повернув снайперу голову, чтобы продезинфицировать порез на скуле. — Подружка, сестра, жена?        В ответ на непонимающий и настороженный взгляд он лишь усмехнулся.        — Пока ты был без сознания, всё повторял это имя. Без остановки.        Гюнтер смущённо отвёл взгляд в сторону. Положение требовало ответа.        — Знакомая одна…        — О, видимо, очень хорошо знакомая, — ухмыльнулся доктор, орудуя над скулой.        — В каком?.. — нахмурился Гюнтер, снова глядя на врача.        — Уж очень настойчиво ты делал мне предложение, пока тебя в бреду тащили на кровать, — рассмеялся тот.        Хотелось закрыть глаза рукой, а лучше — вообще всё лицо. Чувствовать, как розовеют кончики ушей и другие это прекрасно видят, было равносильно предстать перед начальством в неглиже. Гюнтер попытался сделать безразличный взгляд в сторону окна, но не смог.        — Вот стоят тут у тебя всякие лекарства, — решившись, начал он. — От боли, от смерти, от бессонницы. А от любви есть такое?        — Любовь… — хмыкнул врач. — Запомни, парень: каждому отмеряна та ноша, которую он может вынести. От любви лекарства нет и никогда не было. Если любишь, то добивайся взаимной. Не пытаешься — лучше убей её. Убей любовь, задуши её, оставь внутри пустую боль. Боль исчезает. Боль проходит. А любовь… это бацилла. Если иммунитета нет, она сожрёт тебя, парень, до конца. Выбирать тебе.        Доктор заканчивает обрабатывать последнюю рану и откладывает инструменты. Выходит в коридор, чтобы дать кому-то поручение.        — Уже сожрала, — шёпотом бросают ему в спину.        Шмидт откидывается назад, упираясь затылком в холодную стену, и смотрит на потрескавшийся потолок.        Катя ловко ведёт Телятника домой тайными тропами снайперов. На шее у неё болтается маленькая свернувшаяся в клубок лисичка-двойняшка.