Токио
Япония
7 июня 2048
Дорогая Какао, Наверное, это требует больше объяснений, чем любое другое письмо. Если ты это читаешь, значит, со мной что-то случилось. Я решила написать это, потому что у меня дурное предчувствие по поводу моего задания. Если предчувствие оправдается, я какое-то время не смогу ничего написать, и мне захотелось заполнить пустоту. Я напишу то, что долго откладывала, и что считаю важным. От того, что важно тебе это рассказать, писать об этом не становится легче. Я расскажу одну историю из своей юности. Это было зимой. Я работала с Ваниллой, Чоколой и Синнамон в кондитерской. Мы отлично проводили время. У нас была очень милая рабочая форма, черные платья с белыми вставками, вроде как у горничных, белые фартучки, бантики, очень приятные на ощупь, и удобные, работать в них было одно удовольствие. Клиенты тоже были хорошими: чаще всего это были или неко-энтузиасты, которые уже завели неко, в качестве прислуги, или компаньона, или это были люди, которые хотели решить, заводить им неко у себя, домой или для помощи в работе. Еще были те, кто просто приходил посмотреть на диковинку: неко были редким удовольствием, нас воспринимали, как тщательно выдрессированных цирковых животных, и нашим трюком была работа в зале и на кассе. Я тогда не задумывалась, и такое внимание мне даже льстило. Я наслаждалась жизнью. Чаще мы приходили помочь, как на настоящую работу, но иногда нам было позволено остаться на ужин или даже на ночь. Квартира над кондитерской была не такая большая, как дом Сигурэ, и мы оставались нечасто. Если для троих –Касё, Чоколы и Ваниллы– там было вполне вольготно, то впятером уже становились заметно тесно. Но для нас это был праздник. Мы выросли все вместе, и когда Чокола с Ваниллой переехали в кондитерскую, дома стало пусто. Но я ощущала себя особенно волшебно в такие дни. Это всегда странно вспоминать то время. Тогда я только-только вышла из совсем детства, и чувствовала все новое и пугающее, что чувствует подросток, особенно подросток неко, переживающий все очень быстро. Тогда я влюбилась первый раз, и это был, конечно, Касё. Можно сказать, я стала жертвой его вежливого обращения. У меня все было, как это бывает: рядом с ним я почти буквально ссыпалась на пол, теряла дар речи и элементарную координацию движений, он снился мне по ночам, в общем, все, что пишут в историях болезни под видом романтических рассказов. Свою лепту вносило то, что я дружила с Синнамон, и проводила с ней больше времени, чем другие. Я тогда уже в подробностях знала, как люди любят друг друга, и зачем, и что выходит в итоге. И сейчас я понимаю, что он сразу догадался, что со мной происходит. Да и кто не догадался бы, последнее, что я тогда умела — это скрывать чувства. Он стал меня избегать, держался подчеркнуто вежливо, следил, чтобы не сделать лишних движений. Но как могло меня оттолкнуть то, что изначально так привлекло? Касё был в моих глазах великолепен — взрослый, серьезный, невозмутимый. Мне казалось, вот, внутри такого человека наверняка живет нежная, ранимая душа, чуткий любовник и прекрасный отец. Я видела то, что хотела увидеть. Примеряла воображаемый образ идеального мужчины из фильмов про любовь на реального, ни в чем не виноватого Касё. Любовь слепа. И когда мы оставались в доме Касё, я была на седьмом небе. Я проживала каждую минуту. Я ловила его взгляд, старалась сесть поближе, попасть ему на глаза, как бы невзначай столкнуться в коридоре. Со стороны, наверное, смотрелось невероятно глупо, но я не задумывалась, меня вела интуиция. Интуиция — далеко не всегда хороший советчик, особенно интуиция гормонально-неустойчивой кошки-подростка. Я не спрашивала, но мне кажется, я должна была жутко его раздражать. Он терпел, я ни разу не слышала от него упрека. Я думаю, он так легко относился к этому, потому что сам вырастил Ваниллу и Чоколу. Он понимал, что у неко на уме раньше, чем это понимала сама неко. Он, как чуткий флюгер, реагировал на малейшие изменения в поведении воспитанниц, потому что по опыту знал: если упустить что-то, потом могут быть неприятности. Такие истории он любил рассказывать. А я не любила их слушать. Мне было завидно, обидно, что это происходило не со мной. Я ревновала. Никогда я так не ревновала, как тогда. Когда Касё проявлял внимание к Чоколе, или Ванилле, я мечтала, чтобы их сбил грузовик. Это была самая ядовитая эмоция, которую я ощущала, когда либо. И в одну из ночевок, когда мы играли в настольные игры, Ванилла и Чокола больше обычного вешались на Касё. Они к нему ластились, осыпали комплиментами, пытались застать врасплох какой-нибудь нежностью, в общем, вели себя безобразно. Не знаю, чего они хотели от него, но он не хотел им этого давать. Он уворачивался, отшучивался, строго поглядывал, даже осаживал наглых кошек, но они не унимались. Так проходил вечер. Я была в ярости. Я была готова расцарапать чье-нибудь лицо. И, самое главное, я решила, что не хочу делиться. Если они себе такое позволяют, я тоже должна действовать. Мне казалось, упущу момент, и Касё выберет их, а не меня. Одна эта мысль доставляла страдания. Медлить было нельзя. Я подкараулила его, когда он пошел на кухню за водой. Я стояла за его спиной, стремительно теряя решимость. У меня дрожали коленки, на лбу выступил пот, я покраснела и чуть не забыла, как дышать. Касё повернулся, держа в руках бутылки с газировкой. — Мейбл? Чего-то хотела? Я уставилась в пол. В голове проносились отрывки слов, никак не желавшие складываться во фразы. — Мейбл? Наконец, я поймала подходящую фразу и выпалила: — Касё! Я вскинула голову и уставилась на него. У Касё приподнялись брови. — Да? — Я… Я… Ты мне нравишься! Очень-очень нравишься! Ты очень добрый, и… и… Касё жестом прервал мою тираду. Он поставил бутылки на стол, сложил руки на груди и улыбнулся. — И ты туда же. Ты хоть знаешь, чего они от меня добиваются? — Нет! Я… Я не с ними! Они не при чем! Ты мне нравишься уже давно, просто… Я стеснялась сказать, но это правда! Я тебя… люблю. Очень-очень-очень-очень люблю! Сильно-сильно! И я… — Стоп. Я замерла на полуслове. Касё нахмурился, и стал серьезным, каким я его не видела. Он опустил глаза и на секунду задумался. Я набрала воздуха, чтобы продолжить. — А… — Стоп. Я запнулась и выдохнула. Касё посмотрел на меня, набрал воздуха в грудь и заговорил. — Я слышал, что ты сказала. И мне приятно это слышать, правда. Ты смелая девочка, что решилась так признаться, и я это ценю. Но послушай. Касё прислонился спиной к холодильнику и посмотрел мне в глаза. Я отвела взгляд. — Я не хочу давать тебе ложных надежд. Я не буду с тобой встречаться, как не буду с Ваниллой, Чоколой, или еще кем-то из вас. Это невозможно. — Нет! Я уже достаточно взрослая! Если тебя это беспокоит, подожди еще немного, скоро я стану еще взрослее! Людям можно встречаться с неко, никто не запрещал! — Ты не поняла. Я не вступаю в отношения с подчиненными. И поэтому я не стану встречаться с неко. Это было бы неправильно. — Почему? Если я этого хочу, в чем проблема? — Это неправильно. Давай я приведу пример. Скажи, если я скажу тебе сейчас же лечь со мной в постель и заняться сексом, ты смогла бы отказаться? Я опешила. Что я должна ответить на это? — Не смогла бы. Ты прекрасно знаешь, что может случиться, если ты откажешь. Я могу заставить тебя силой, и некому меня остановить. Если ты причинишь мне вред, тебя усыпят. У тебя нет выбора, тебе придется подчиниться. Так сейчас устроен мир. Поэтому то, о чем ты говоришь, невозможно. Я не поставлю тебя в положение, когда ты не сможешь отказаться, это аморально, а я не хочу потом сам себя ненавидеть. Я и так держу вас на работе в кондитерской, и чувствую вину за это, я не позволю себе зайти дальше. Прости. Я не могла прийти в себя. Меня словно окатили холодной водой. Я не помню, как оказалась в постели. В ту ночь мне ничего не приснилось. Тогда я повзрослела буквально за день. Я впервые в жизни задумалась о том, каково мое место в обществе. Кто я для окружающих? После той ночи два месяца я ходила, будто опущенная в воду. Я читала все, до чего дотягивались руки, и много думала. В конце второго месяца я обнаружила, что не помню, когда в последний раз думала о Касё. Тогда я узнала все то, что рассказывала тебе. Тогда я узнала про Общество и, когда появилась возможность, я вступила. Тогда я поняла, что свобода — это возможность выбора. И нет смысла в любви того, кто не мог выбрать тебя среди других. Невозможно быть счастливым, если рядом тот, кто не мог выбрать не быть с вами. И чтобы неко получили возможность любить, и стремиться быть рядом с любимыми, неко должны стать свободными. Вот такая история. Это — одно из самых важных моих воспоминаний. Меня вдохновил человек. Моя борьба не только ради неко, но ради всех нас. Я отправлю это письмо в Общество, чтобы они могли передать его тебе, в случае беды. Знай, как бы не было тяжело, нам есть, за что бороться. Свобода стоит того, чтобы за нее умереть. Но свобода стоит того, чтобы ее прожить. Помни об этом. Прости себя за то, что я пострадала по твоему приказу. Это мой выбор, и я готова принять последствия твоей ошибки. Прими и ты. Я доверяю тебе не для того, чтобы судить за промахи, но чтобы у тебя была возможность ошибиться. Для меня честь и погибнуть по твоей команде. Рассчитываю на тебя. Без жертв прогресс невозможен. Со всей моей любовью, Твоя, Мэйпл