Под покровом Ареса

      Аннет нашла её сидящей на прогнившей доске у стены дома. Вокруг стояли разгоряченные женщины и девушки, машущие на нее руками, они кричали все вместе, так что слова нельзя было разобрать, только её голос вдруг возрос, прорезал толпу. — Это не от Бога! И вы ещё пожалеете! Нельзя сеять хаос, какую бы высокую цель вы не ставили. — Замолчи, глупая, на нас беду нашлешь, ведьма! — Не от Бога! — Вы чего заладили, там дети в муку влезли, а вы балаган устраиваете людям на потеху, — громко и добродушно сказала Аннет, женщины тотчас же бросили в дом, успевая бросить один-два злых взгляда на девушку. — Ты чего на улице кричишь, непутёвая, — вопросительной интонации в её словах не прозвучало, — Как зовут? — Арсения. А ты что хочешь? — Пойдём-ка из города, пусть утихнут.       Арсения криво улыбнулась и, завязав потуже чепец, пошла вперёд. Выведать у нее про жизнь удалось только лишь то, что она пришла сюда издалека, после смерти матери, единственного человека, защищавшего её. Про короля и сладкое слово «конституция» она больше не вымолвила ни слова. Зато много говорила про устройство города, плохом урожае и мастерски задавала вопросы: ответишь на что-нибудь важное и не поймёшь сначала. У прогулки их не было цели, кроме как переждать гнев женщин, рассерженных словами Арсении. Однако, покидая зелёные луга, на входе в темный город, не позволяющий солнечным лучам освещать окна домов, Аннет твёрдо решила поселить новую подругу у себя в углу.       Арсения была странной. Некоторые на их улице за глаза продолжали называть её ведьмой.  А она больше не ссорилась ни с кем, слушала все разговоры и важно кивала головой, когда Аннет, всегда крутившаяся возле мужчин, знавших политические новости, рассказывала ей о жизни без монархии и возможном будущем.       Она всегда держалась так, будто всё знает и во всём полностью уверена, часто обескураживая Аннет. Та не понимала, как себя с ней вести, стоит ли рассказать, что на душе твориться или спрашивать про мысли и планы. Арсения часто улыбалась на её неловкие попытки рассказать о чувствах, гложущих её почти с самого из знакомства. Улыбалась так, будто знала, но молчала, сама не пыталась ничего узнать. Лишь когда прошло почти полных два месяца, прозрачная стена рухнула.       Время было за полночь, девушки укладывались спать. Аннет стала причиной тяжёлых вздохов подруги, потому как всё никак не могла устроиться на их общей кровати, та была уже хилая, с твердым матрасом. — Сена? — уже привычное сокращение ласкало слух, — Так и не нашла себе паренька? — Да как-то без надобности. Клади голову мне на грудь, будет удобнее, — тихо шепнула Арсения, наклонившись к самому её уху.       Неуверенно, боясь сделать больно, она послушалась совета, вмиг почувствовав теплоту и удобство такого положения. Арсения чуть приподнялась, будто собиралась сесть, и на минуту замерла. А после аккуратно убрала чуть вьющиеся от влажности пряди с лица Аннет, пробежалась двумя пальцами по её подбородку, щеке и зарылась двумя ладонями в волосах. Обе замерли. Аннет чувствовала, как сильно бьётся сердце у неё под ухом, и надеялась, что Арсения знает, как сильно бьётся и её сердце.       Она положила свою ладонь на бедро Арсении и медленно провела вниз-вверх, а не получив протеста, оставила руку так. Тонкая ткань позволяла почувствовать тепло кожи, но не мягкость, не близость. Желание убрать преграду горячило, но девушка не двигалась, лишь уткнулась губами в чужую макушку. Аннет подавила тяжёлый вздох и закрыла глаза, силясь прогнать все мысли и образы. Даже услышав размеренное дыхание явно спящей, она не могла уснуть, всё отчётливее понимая те искры, что иногда мелькали в спокойных голубых глазах. Лишь когда где-то далеко звонко запела какая-то ночная птаха, Аннет с улыбкой погрузилась в сон.       Открыв глаза, потревоженные ярким солнечным светом, попадавшим в их окно на втором этажа, Арсения приподнялась на локте. Уголки её губ легонько подрагивали, сдерживая улыбку, пока, наконец, она не расслабилась и рассмеялась. Аннет сидела на подоконнике, подставив лицо теплым лучам и прикрыв глаза. Волосы её будто светились, они закрывали грудь и спину, на поясе еле держалось белое покрывало, неаккуратными складками спадая с ног на пол. Она была так красива и солнечна в этот миг, чиста, словно одухотворенна.       Целовать. Её такую прекрасную нужно было нежно и долго целовать, исследовать губами и пальцами каждый изгиб, каждую складочку на теле, покрывать поцелуями, отвоевывая у солнца. Аннет была воплощением нежности в этот момент. Если бы вечность застыла именно сейчас, Арсения бы ничуть не огорчилась. — Ты чего так смотришь? — негромко, кокетливо спросила она. — Если бы солнце могло чувствовать, оно бы сгорело от зависти. Где все? — Ушли завтракать. — Если ты сейчас пересядешь ко мне на кровать я достану тебе на завтрак всё, что захочешь. — Серьёзное предложение. — Я очень серьёзна.       В ту же секунду Аннет птичкой вспорхнула с окна, оказавшись в объятиях Арсении. «Целуй, целуй» почти неслышно шептала она в её губы, беспорядочно гладя шею, щёки, волосы. И Арсения целует, точно, умело, словно знает, как ей понравится, чувствуя ярко, громко.       У них немного времени, всего четверть часа. Но этого достаточно, чтобы прочувствовать вкус губ. Этого достаточно, чтобы ощутить мягкость волос, этого достаточно, чтобы запомнить изгибы тела. Наконец, этого достаточно, чтобы весь день тосковать по волшебному чувству полета, что дарили её губы.       Любимые дни Арсении были те, что начинались вот так: с сидящей на подоконнике Аннет, окружённой солнечным сиянием. Иногда у них было лишь пара минут, а иногда не было и этого, потому что перегородок на этаже не были и из каждого угла выглядывали любопытные глаза. Но счастье было.       Они убегали в поля, прятались в высокой траве и залезали на деревья, прячась от всех в густой листве. Арсения ходила к реке вместе с Аннет, помогая в работа — полоскала вещи, а освободившись скорее прочих, они убегали домой, вырвать у мира пару минут наедине друг с другом.       22 июня Аннет, не проронив ни слова, взяла Арсению за руку и вывела из молчавшей толпы, встречающей возвращающегося короля. Эта тишина давила, девушка закрывала лицо рукой и не отводила глаз от процессии, хоть и позволяла уводить себя.       В первых числах июля на их улице стало волнительнее. Всё громче простые люди говорили о том, что Париж еле стоит, о том, что народу нужно решаться на более смелые шаги, раз другие не могут. Аннет жадно впитывала слухи, за ужином сидела в компании мужчин, весело разговаривала со всеми и выведывая информацию. Арсения следовала за ней, сидела за тем же столом, но недовольно слушала новости. Громко и резко смеялась она, пугая людей, заглянувших в эти моменты в её холодеющие глаза, а в темноте и тесноте грязных кухонь, отвернув лицо от огня, быстро крестилась. Часто накладывала она кресты и на спину Аннет, пока ты спорила о политике. Старуха, имени которой Арсения не знала, однажды увидела это и грубо одернула её. — Не крести зазря, на бой не идёт и не умирает, почём крест кладёшь? Не накликай беду, девка.       Та промолчала, лишь испуганно спрятала руки под фартук, но крестить продолжала каждый день по много раз, только ещё аккуратнее, пряча лицо и руку.       Аннет замечала её хмурое лицо, но дознаться до сути не могла. Стоило ей серьёзно заговорить об этом, Арсения начинала целовать её пальцы, улыбаясь, так что нельзя было не плюнуть на всё и не целовать её жадные до ласки губы. Не наедине же Арсения слушала её расспросы, роняла пару слов про царя, а после внимательно кивала головой на объяснения. Только, кажется, каждый её положительный кивок означал отрицание, пусть тихое и безропотное, скрытое за маской принятия.       16 июля трое мужчин попросились посидеть у огонька, а в итоге так вдохновили Аннет, что та согласилась идти с ними подписывать петицию. Это безумство, как назвала Арсения, должно будет произойти на Марсовом поле, туда придётся идти всей толпой и надеяться, что всё пройдёт хорошо. — Улыбнись, Сена, они разбудили Ареса, быть может, он же и защитить нас, — то ли смеялась, то ли серьезно говорила Аннет.       Плохое предчувствие тяжким гнётом лежало на сердце Арсении. Зачем идти, ради чего и кого, ведь там же стоят учёные люди, что всё равно начнут делать как им вздумается, да и кто когда будет слушать женщин. Она категорически не хотела идти. Однако Аннет кружилась на узкой улице и тянула руки к небу, вся загоревшаяся от возбуждения и желания пойти. Отпустить её одну было нельзя.       Идти нужно было уже на следующий день. Арсения прятала по потаённым углам деньги, отдала остатки свежего хлеба детям и привела в порядок их платья. Даже на минутку не удавалось присесть, что-то подгоняло её, заставляло браться за всё, она даже помогла с младенцами и почистила рыбу, что делать очень не любила. Аннет в это время доделала работу и побежала наклеивать листовку на их самодельную доску объявлений. Им нужно двигаться вперёд. Жизнь в тёмном закоулке улицы, среди людей совершенно разных и чужих была не то чтобы адом, но не особо приятна. Здоровый румянец пропадал к 25 и больше никогда не возвращался, дети рождались и умирали, играли в грязных котлах, старухи вытирали сухие подслеповатые глаза, шёпотом хуля бога. Перемены — вот что было необходимо.       С тяжёлым сердцем переступила Арсения порог дома. Аннет недовольно смотрела вперёд, но только не на неё. Та специально находила отговорки, и как итог они опаздывали. Попытки оттянуть поход были глупыми, в планах всё равно было провести на Марсовом поле весь день, так что ни час, ни два ничего не изменят. Разве что Аннет хотелось поскорее, быть впереди. Они пришли на поле только после обеда, а потому пропустили все громкие утренние события: весть о том, что печатание петиции остановлено, объявление о том, чтобы люди отказали от неё, составление новой петиции и её подписи. Какая-то женщина в разорванном платье выбежала им навстречу. — Подпишите!       Она впихнула им в руки помятый лист и также быстро выхватила, еле дождавшись, когда они подпишутся. Тут же на неё налетел мужчина и, выхватив лист, умчался назад, громко выкрикивая чьи-то имена. Женщина засмеялась и побежала прочь. — Она, видно, сумасшедшая, — неуверенно сказала Аннет, Арсения молча перекрестилась.       Это удивляло, но с поля уходили люди, некоторые из них были немного испачканыи помяты, но в основном выглядели опрятно.  Однако и наоборот, вперёд шло всё больше и больше народу. Арсения крепко взяла Аннет за руку, когда они влились в толпу, отовсюду раздавались крики, где-то смеялись, а где-то плакали. Аннет выхватывала глазами знакомые лица, пытаясь понять, что случилось, каково настроение собравшихся, воодушевленая улыбка появилась на её устах, когда ей кивнул один из мужчин, приходивших к ним на огонёк. Однако радость её быстро спада, когда Арсения потянула её за руку. — Смотри, смотри!       В ту же минуту ропот поднялся со всех сторон. Национальная гвардия пыталась разогнать народ, видимо, Учредительному собранию не нравился решительный настрой толпы. — Первый раз разогнали, а теперь не выйдет, черти, — весело, но со злостью проговорил старик рядом с ними и бросился вперёд.       Люди стали поднимать с земли камни, тащить их из кустов и леса, смело несясь к гвардейцам. Первый камень полетел в лошадь. Арсения громко вскрикнула, закрывая собой Аннет и пояса лицо в ладонях. Её громкий и резкий голос будто эхом пронесся по полю, сотни женщин подхватили этот крик, а иные стиснув зубы хватали камни. Аннет вдруг кинулась вперёд, потом замерла и оглянулась. Она не могла решить, что из этого ей дороже, чем пожертвовать и стоит ли это делать. Вдруг, невзирая на огромную толпу, где могли быть и знакомые, она крепко поцеловала Арсению, сильно, до звёздочек зажмуривая глаза. В небо пустили предупредительный выстрел. Девушки вздрогнули и отстранились друг от друга. — Уйдём, мы уже подписались, — Арсения лишь молча кивнула.       Толпа бежала со всей сторон и в совершенно разные направления, перед глазами всё кружилось — непонятно, куда идти. Ещё несколько выстрелов в небо, а после крики. Жуткие, нечеловеческие крики, от которых Аннет замерла, ноги её будто запутались в траве. Люди побежали прочь, гвардейцы открыли огонь прямо в толпу. — Пожалуйста, бежим!       Со всей силой Арсения тянула её вперёд, со злыми слезами на глазах она громко кричала, не слова, просто крик надежды и в то же время бессилия. Аннет еле переставляя ноги сделала несколько шагов. И тут вести её на несколько секунд стало легко. А потом всё провалилось.       Арсения успела обернуться и поймать её под руки, чтобы услышать угасающее: — Я люблю тебя.       Она не могла удерживать её. И Аннет тяжело, неудобно упала на землю, пряча лицо в траву. Пуля, всего лишь одна маленькая, мертвая пуля сделала мертвыми их жизни. Её светлые волосы разметались, красное пятно на спине становилось всё больше. Арсения упала рядом, стискивая её руку и не чувствуя собственных пальцев. На поле почти никого не осталось. Чуть приподняв голову, она увидела несколько десятков не шевелящихся людей, ещё множество слабо двигались или аккуратно уходили прочь. Толпа рассеялась. Несколько гвардейцев с оружием проехались между ранеными и убитыми, осмотрелись и отъехали чуть назад. Дальше она смотреть не стала.       Арсения спрятала голову в её волосы и долго, беззвучно, но так сильно, как ещё никогда раньше, плакала.       Арес никогда не защищает, ему не нужна победа — только бойня и кровь.       Когда люди из их дома увидели сидящую на земле Арсению, прошло уже больше часа. Она больше не плакала, только глаза ее были красные, а волосы растрёпанные. Методично распрямляла она складки на платье и запутавшиеся волосы Аннет, мысли её витали вокруг всего на свете, но почему-то всё время возвращались к вопросу: почему она распустила волосы, когда шла сюда?       Дозваться до Арсении никому не удалось, однако, когда один из парней поднял тело Аннет, та подскочила и бережно поправила неудобно свисающую руку мертвой. Возвращаясь домой, все скорбно молчали не только по ушедшей Аннет, но и по прочим мёртвым, по идее, что снова разбилась на мелкие осколки. Арсения шла позади всех, следя за тем, чтобы её светлую девочку донесли до дома. Достаточно отойдя от поля, она тихо запела Ave Maria, безостановочно, но медленно, слишком медленно крестясь. Её никто не останавливал, а шедшие навстречу обходили стороной.       На следующий день Учредительное собрание издало декрет о суровом наказании всех участвующих в демонстрации.       В маленькой церкви было тесно, двадцать человек, что пришли проститься с Аннет, занимали всё её пространство. Старый священник негромко читал по молитвеннику, от запаха свечей начала кружиться голова, но Арсения продолжала стоять рядом с головой Аннет. Никто не понимал, почему эта странная девушка так сильно скорбела, ведь пришла она не так давно. Но не лезли, не возражали, лишь молчаливо удивлялись её стойкости: с тех пор, как Арсения покинула поле, ни единой слезинки не пролилось из её глаз. Когда священник умолк, она наклонилась и поцеловала её холодный лоб. Лоб, потому что губы помнили её последний поцелуй.       Денег на хорошие похороны, конечно же, не было, даже всех запасов, что достала Арсения, совмещённых с небольшими суммами от остальных, еле хватило на нормальный гроб и могилу. Арсения немой тенью следила за всеми процессами, постоянно срывая то один, то другой цветок. Она плела венки, чтобы украсить могилу. — Слишком высокая девчонка была, яму пока раскопал, весь упарился, — недовольно жаловался друзьям мужик, на которого взвалили выкапывание могилы.       Арсения молча подошла к нему, сидевшему на земле, и наступила каблуком на край его тарелки с жидкой похлебкой. — Из ума выжила, а? — тут же вскочил он на ноги. — Прости, её, плохо ей совсем после смерти, я тебя ещё накормлю, — неожиданно встал между ними какой-то кудрявый юнец, Арсения сказала бы, что видит его впервые, однако последние сутки она ни за что не могла ручаться, — Пойдём со мной.       Она безропотно позволила увести себя в сторону, выслушала соболезнования и наставления, из которых выловила только одно: её ищут, как участницу демонстрации.       Когда все ушли, Арсения исступлённо целовала крест, обнимала его и сама же била себя по руками, сквозь зубы завывая обрывки признаний и молитв. Но стоило солнцу сдвинуться с середины неба, как она встала и, отряхнув юбки, пошла в город. Только вот направлялась она вовсе не домой. Без Аннет, это место и не было её домом. — Ну что ж, Арсения, и почему вы пошли подписывать эту петицию? — недовольно выделил голосом последнее слово судья. — Я не собиралась, я шла ради подруги. — Вот как, дорога же вам была подруга. И кто она, зачем она пошла туда? — Она мертва. Из-за вас. — И всё-таки, может вы что-нибудь знаете о её намерениях, о тех, кто заставил её. — Она мертва.       Сколько бы он не пытался, Арсения твёрдо повторяла только эти две фразы. Голос её не срывался, слезы снова ушли глубоко в сердце. Она стояла беззащитная, даже не думающая о сопротивлении, и говорила спокойно и чётко, будто пришла только затем, чтобы убедиться в том, что они знают. Знают, что сделали. — Хорошо, — судья решил сменить тактику, — Как вы относитесь к Учредительному собранию, революции, королю. — И я была бы за вас, если бы вы были за меня. — Относитесь к суду с уважением, что вы имеете в виду? — всем присутствующим уже стал надоедать этот допрос. — Гнев божий да обрушится на вас.       Где-то вдалеке прогремел гром, судья усмехнулся театральности момента, но не могу выкинуть из глубины души тревогу. Девушка смотрела прямо ему в глаза холодным, режущим огнём. Губы её сильно сжались, будто она боялась, что кто-то силой начнёт вынимать из нее слова. Стало ясно, что от нее не добьешься не то что вразумительных вещей, а вообще ничего. — Отпустите. Она, верно, повредилась рассудком, — и шепнул стоящему рядом слуге, — Очень мне не нравится эта Арсения, проследи, чтобы благополучно вышла с нашей территории, — тот кивнул и незаметно вышел вслед за отпущенной девушкой.       Арсения вышла за ограду и вгляделась в заходящее солнце. Пока она ждала очереди, прошло много часов. Глаза болели от яркого света, но она не двигалась. — Господи Боже наш, — всё так же глядя на закат, шёпотом начала она молитву, но следующее слово не успело сорваться с её губ.       Тихий вскрик потревожил сидевшую рядом стаю птиц. Она упала на потрескавшиеся камни, точно воткнутый нож аккуратно вытащили, последнее, что ещё она уловила — это быстро удаляющиеся в сторону здания суда шаги. Так же, как и Аннет, жизнь нанесла Арсении смертельный удар со спины.