Незаменимых нет

Через пять лет, февраль 2012 года

"Группа – это чья-то жизнь, это огромная ответственность – стать членом группы, и ещё большая ответственность – принять решение уйти. Не стану лукавить: бессмысленно продолжать играть, если это больше не приносит чувства сплоченности и удовлетворения". Он помнил, как раз за разом перечитывал именно эту часть интервью, которое Леда дал "Rock&Read" в две тысячи одиннадцатом – самом худшем году в жизни Джури. Невольно он заучил казенные, как из-под шаблона выведенные фразы почти наизусть и ощущал при этом, что его тошнит далеко не в фигуральном выражении. Вроде бы заявления, которыми с вежливой улыбкой тогда сыпал Леда, принято называть официальной версией распада группы, вот только Джури считал, что все куда проще – лицемерие как оно есть, когда собственные гадкие поступки прячешь за красивыми словами. Почти до самого конца Леда сохранял такое ледяное спокойствие, что Джури от одного его вида заводился и внутренне полыхал, пускай каким-то чудом сдерживался и так и не дал выхода своей обиде, своей злости. К тому моменту, как их общая группа, прожившая чуть больше трех лет, отыграла свой последний концерт, Джури верил, что Леду он если не ненавидит, то уж точно истово презирает. "Больше никогда. Больше никогда", – мысленно повторял он, смывая мейк после памятного, самого последнего для них лайва. Джури так тер лицо, что разболелись щеки. Что именно "больше никогда", он сам не знал, но до конца не сформулированная мысль была адресована Леде. Последние дни, даже месяцы существования их общей группы прошли для него в странном трансе. Через время Джури с трудом вспоминал, что конкретно с ним тогда происходило. Проснувшись утром, последовавшим за окончательным дисбендом, с пониманием, что DELUHI больше не будет никогда, Джури даже испытал облегчение, правда, не продлившееся долго. *** Память – штука избирательная. Почему-то показывать Джури на досуге радостные картинки далекого прошлого она не спешила, хотя умом тот всегда понимал: хорошего было все же больше, чем плохого. Теперь все лучшее, что происходило между ним и Ледой, обратилось для него в сухие и странно хрупкие, как засохшие осенние листья, факты. Леда позвал его в свою группу – хотел, чтобы Джури пел. Сам Джури в успех не особо верил, но скорее шутки ради согласился. Группу нарекли Grave Seed, однако название не прижилось. Потом они нашли барабанщика, который привел с собой и басиста. Все умны задним числом, и Джури не был исключением. Сейчас он понимал, что пришедший тогда Агги изначально не соответствовал высоким требованиям Леды, но тот все же согласился взять нового согруппника. Может, решил, что на первое время сойдет и такой басист, а дальше разберутся по обстоятельствам. Джури никогда не мог сказать, что творилось у Леды в голове. Потом они искали уже нового барабанщика, и Джури вспомнил одного парня, с которым когда-то подрабатывал вместе, и тот походя обронил, что умеет стучать. Как-то так простенько он и выразился – "стучать", будто не всерьез, и, может, именно поэтому Джури запомнил. Внезапно новый барабанщик своими талантами порадовал Леду куда больше, чем басист. Вот так и получилась новая группа, которой – опять же Леда – дал другое название, DELUHI. Он был бесконечно серьезен, безостановочно писал песни и рассуждал о сценических костюмах. Джури же чувствовал себя как участник какой-то школьной постановки, когда весело и все не совсем по-настоящему. Он сам не заметил, когда случился перелом – когда выяснилось, что группа для досуга вышла на первое место в жизни, оттеснила все прочее, даже работу, которую Джури пришлось бросить, чтобы успевать петь, репетировать, заниматься с преподавателем вокала, записывать, выступать, петь, петь, снова петь. Почти с первого дня знакомства Джури проводил с Ледой долгие часы, делил одну постель, знал, какую тот предпочитает зубную пасту и как смешно бормочет что-то под нос, когда играет на своей любимой гитаре. Однако Джури не сразу хватило прозорливости понять, насколько серьезно тот был настроен с того самого первого дня, когда сказал, что у него будет группа. Знание, что Джури был счастлив в те дни, осталось, но воспоминаний о чувствах – почему-то нет. Просто факты, просто биография, краткая и безоценочная, как ее пишут на серьезных сайтах. В таком-то году познакомились, через месяц объявили то-то, тогда-то выпустили первый альбом, композиторами выступили эти, а слова к песням написали те. Именно поэтому Джури, как правило, не читал о любимых исполнителях – за тезисным изложением терялся шарм покорившей его музыки. И вот теперь его собственная история превратилась в такие же факты. Он сам не понимал, почему никак не получается с благодарностью вспоминать то, что у него когда-то было, и просто отпустить. Зато яркими и красочными, как безвкусные фотографии с фильтрами в соцсетях, стояли перед глазами Джури иные воспоминания. О том, как все закончилось – слишком быстро, и оттого – чересчур болезненно. Проблемы с голосом начались у него еще в конце весны десятого года – впервые тревожные признаки Джури заметил на одной из репетиций. – По-моему, на сегодня с тебя хватит, – заметил тогда Сойк. Всегда в случаях каких бы то ни было сложностей у их барабанщика делалось крайне озабоченное выражение лица, чем он напоминал Джури его родителей – те смотрели именно так, когда маленький тогда еще не Джури, а Такуя подхватывал простуду. – Мы же только начали, – сразу же возразил Леда, хотя в студии они работали уже больше двух часов. – Мне кажется, Джури надо отдохнуть, – настаивал Сойк, пока сам Джури растерянно глядел на микрофон и опасался рот открыть – голос еще никогда не подводил его. После недолгого спора Леда все же сдался. – Давайте завтра продолжим, – наконец решил он. Джури понимал, что этим предложением тот переступил через себя. В музыке Леда жил, в бесконечных прогонах, дискуссиях, подборах новых рифов и попытках сыграться всем вместе. Дай Леде волю, иные репетиции тянулись бы ночи напролет – тот забывал о сне, еде и отдыхе. Но Джури не мог петь: он странно сипел и никак не вытягивал, и Леда уступил. Один раз. Как снежный ком, катящийся с горы, проблемы нарастали, и Джури подсознательно чувствовал это, но то ли боялся признать, то ли и правда не понимал всю серьезность проблемы, пока в июне голос не пропал полностью. "И надолго это?" – спросил Леда в сообщении. У Джури едва получалось разговаривать, даже не созвонишься толком. "Непонятно, – ответил он, быстро набирая ответ. – Врач сказал, что нужен полный голосовой покой. Тогда голос наверняка вернется". "Что значит "наверняка"? Он что, может и не вернуться?" – лица Леды Джури в этот момент не видел, но не сомневался, что тот сейчас крайне возмущен таким прогнозом. Вздохнув, он попытался объяснить, насколько это было возможно наспех и в сообщении. "Как мне сказали, с голосом у вокалистов дело очень индивидуально, сложно что-то предсказывать. Может, я смогу петь через неделю, может, через месяц. Врач не может сказать точно". "Через месяц???" И только после этой фразы, после нескольких вопросительных знаков, что прислал ему Леда, у Джури в голове тревожно зазвенело. А что, если он и правда не сможет больше петь? Никогда? Леда даже не пытался сдерживать свое негодование – именно возмущение и раздражение, а вовсе не страх или сожаление. Он не выражал сочувствия. Читая его сообщения, Джури чувствовал во рту неприятный горьковатый привкус. Голос все же вернулся: не через неделю, но и не через месяц – на восстановление Джури понадобилось одиннадцать дней. Бесконечных, мучительных одиннадцать дней, каждый из которых начинался для него не с кофе, а с попытки распеться. В итоге он все же смог, они записали три сингла, которые Леда запланировал на лето, и выпустили их один за одним. Но все же единственный инструмент Джури, самый капризный из всех возможных, подводил его, и как-то раз ему даже приснился сон, что он выходит на сцену и открывает рот, но не может издать ни звука, будто выброшенная прибоем на берег рыба. – Самое главное – покой, – пожилой врач в очках напоминал доброго старичка из сказки, его голос действовал странно успокаивающе. – Вам нужно не только воздержаться от пения, вам нужен покой моральный. Люди недооценивают, насколько важна гармония в душе. Наши мысли могут стать как нашими союзниками, так и врагами. Больше года спустя Джури не взялся бы утверждать, что его способность петь добило психологическое давление – давление со стороны Леды, однако он допускал, что холодность, отчужденность и строгость во взгляде лидера сыграли не последнюю роль. Леда не умел быть терпеливым, в особенности когда дело касалось его детища – любимой группы. – Как ты не понимаешь, мы не можем простаивать сейчас, – говорил он, сердито хмурясь. – Сейчас, когда мы стали популярны, когда собираем приличные залы. Если вдруг замолчать, пропасть, о нас быстро забудут. – Я стараюсь, – угрюмо отвечал Джури. – Ты что, думаешь, я специально потерял голос? – Да понятно, что не специально, – отмахивался Леда. – Я просто к тому, что надо делать что-то. Не существует, что ли, никаких лекарств? От досады и обиды Джури стискивал зубы. Какие-то лекарства ему капали, да толку от них было чуть. В итоге, отыграв осенью очередное выступление, в декабре они объявили хиатус без уточнения причин, и потянулись долгие недели, а потом и месяцы ожидания. За все это время Леда ни разу не пришел к Джури, чтобы просто поговорить или поддержать. Джури не сомневался, что тот может вполне искренне обижаться на него за этот простой и даже верить, что это ему сейчас хуже всех. Несколько раз Джури звал его сам, но Леда ссылался на какие-то дела, предпраздничную беготню и что только. Он даже не пытался придать своим отказам убедительный вид, не особо переживая от того, что Джури увидит за вежливыми отговорками простое нежелание. И Джури снова проглатывал обиду, думая при этом, что если от друга, как от человека со своими слабостями, он еще мог бы принять подобное, то от лидера группы ожидал несколько большего. Тянуться так до бесконечности не могло, и в конце концов Леда все же объявился. Радость, которую испытал Джури, увидев его, не продлилась и нескольких минут, потому что по выражению лица своего гостя он понял: тот пришел не просто так, а чтобы поставить вопрос ребром. – Надо принять решение, – в лоб заявил Леда напряженно глядевшему на него в ответ Джури. Для этого разговора он явился к нему домой, даже не предупредив заранее, и почему-то эта мелочь вдруг задела – как будто Леда не сомневался, что Джури сидит и только и делает, что ждет его. Лицо у Леды было сосредоточенным и серьезным. Усевшись на краешек кровати, он сцепил руки в замок, а Джури опустился просто на пол напротив него. – Так не может продолжаться, – говорил Леда, глядя сверху вниз. – Группа не может существовать без вокалиста. – Ну я вроде пока скорее жив, чем мертв, – вяло пошутил Джури. – Ты понимаешь, о чем я, – нахмурился Леда. – И что ты предлагаешь? – Давай определимся, сколько времени мы еще ждем. "Прежде чем начнем искать тебе замену", – мысленно закончил Джури и вдруг понял, что подсознательно ждал этого разговора очень долго, не один месяц. Насколько быстро они вдвоем сошлись в свое время, настолько же быстро теперь отдалились друг от друга, и Джури не мог знать наверняка, но просто чувствовал: утратив его как музыканта, Леда потерял к нему интерес и как к человеку – к другу и партнеру. Только сейчас, спустя время, Джури осознал, что у Леды толком не осталось школьных приятелей или друзей детства, он мало контактировал с родственниками или людьми, далекими от сцены, – просто потому, что Леде они не были интересны. Он видел Леду несколько лет настолько близко, что ближе просто некуда, но никогда не задумывался об этой его черте. – А сколько ты готов ждать? – прямо спросил Джури. Юлить и выкручиваться он не собирался. – Что говорит твой врач? – впервые с начала разговора, будто не выдержав, Леда отвернулся к окну и обратно на Джури взгляд не перевел. Это была своего рода слабина – Джури понял, что Леда уже принял решение, но ему все же трудно высказать все как есть. Что Джури больше не нужен, что кто не поет, тот не вокалист. Леда ведь и так прекрасно знал, что говорит врач. У них всегда были свободные, ни к чему не обязывающие отношения, пускай порой Джури и ловил себя на мысли, что не отказался бы внести некоторую определенность, дать название их связи. Но он не решался выступить инициатором. Да и что предлагать-то? Съехаться и снимать одну на двоих квартиру? Джури не отказался бы, считая себя терпеливым и уживчивым, он бы наверняка смог жить в той стерильной чистоте и пустоте, которую Леда создавал у себя в доме, да только вряд ли Леда захотел бы мириться с творческим беспорядком, неизменно окружавшим Джури. Много лет они оставались рядом, но как будто не совсем вместе. Порой Джури чудилось, что Леда женат на своей гитаре, а с ним самим иногда изменяет жене. И ни разу Джури не заподозрил, что у Леды есть кто-то, кроме него – на случайные связи у того и время едва ли нашлось бы, душой Леда жил в другом измерении, не видном глазу, – в мире мелодий и лирики. Но вот совсем недавно до Джури через общих знакомых докатился слух, что у Леды кто-то появился. Узнать об этом было неожиданно больно, хотя раньше на какие-то слухи Джури и внимания не обратил бы. Леда продолжал старательно таращиться в окно, и Джури подумал, что, пожалуй, поможет ему. Зачем ломать комедию, мучить себя самого и ставить в неловкое положение своего собеседника? – Ты уже придумал, кого возьмешь вместо меня? – спросил он и порадовался, что вопрос получился таким коротким. Еще пара слов, и у Джури точно дрогнул бы голос. Моргнув, Леда медленно повернул голову и посмотрел на него с неприкрытым недоумением – такой прямоты он явно не ожидал. – Разумеется, нет, – возмутился он искренне. – Я не собирался ничего придумывать, пока мы не решим все с тобой. Но ждать неведомо сколько тоже невозможно. И он заговорил торопливо, но твердо и уверенно. О том, что долго простаивать нельзя, что успех музыканта лишь на малую долю зависит от таланта, а все остальное – это тяжелый безостановочный труд, это бизнес, и умение вовремя подсуетиться – неотъемлемая его часть. Что ни одна пауза в деятельности не может длиться вечно, фанаты уже и так делают ставки на то, что они не вернутся на сцену. И прочее, и прочее. Сколько еще ждать, сколько еще им надеяться на то, что Джури сможет снова петь? И если он все же запоет, как быть уверенными, что его голосовые связки выдержат и после первого же тура группе не придется брать новый бессрочный перерыв? Говорил Леда много, и каждое его слово было правильным и честным. Вряд ли он репетировал речь заранее, скорее просто озвучивал мысли, коих передумал великое множество за время простоя. Джури слушал не перебивая и понимал, что еще чуть-чуть, и он не выдержит. Что именно сделает, не знал и сам, но понимал, что в любом случае потом будет стыдно. – Знаешь что, – наконец прервал Леду он и даже поднял вверх руку в призыве замолчать. – Я все понимаю, как бы тоже не первый день на сцене стою. Незаметно выпрямив спину, Леда молчал и смотрел на него – ждал. "Ты абсолютно прав, – вот что должен был сказать Джури-правильный. – Я думаю, не надо больше тянуть, и так много времени потрачено". Но правильным Джури не был. – Вообще-то я думал, что мы команда, – голос все же подвел, чуть изменился, и Джури только надеялся, что со стороны это не сильно заметно. – Но за последние месяцы я тебя даже не видел толком. В лице Леды ничего не дрогнуло – он как будто и такой реакции ожидал, не удивлялся, и оттого Джури вдруг завелся. – Вместо того чтобы поддержать меня, ты страдаешь так, будто это по твоей вине группа простаивает. Как будто это я тебе в лицо выговариваю. – Я не страдаю. И я не выговаривал тебе все это время, – ровно заметил Леда. – Ты очень громко молчал, – огрызнулся Джури и хотел добавить, что даже не видел Леду черт знает сколько, но вспомнил, что об этом уже сказал. – Ты же лидер, – почти воззвал он. – А тут у нас, по сути, первая серьезная проблема случилась. И как ты предлагаешь ее решать? Вот теперь Леда разозлился – задело, что Джури прямо упрекнул его, чего не делал почти никогда. Но голоса не повысил и вообще почти ничем себя не выдал, если не считать изменившегося выражения глаз – Джури знал его слишком хорошо, чтобы не заметить. – Как лидер, я предлагаю вполне нормальное решение, даже два, – холодно произнес он. – Надо выбрать: мы ждем – и если ждем, то сколько, – или же ищем другого вокалиста. И, как лидер, я ждал очень долго, Джури, если ты не заметил. Слова "очень долго" упали, как огромный камень в воду. Оттого что в глубине души Джури самому казалось, что эпопея с его проблемами тянется бесконечно, слова эти ранили. И пускай он мог бы привести тысячу аргументов, примеров из истории других групп и музыкантов, доводов и обвинений, вслух он не сказал ничего. Глубоко вдохнул, выдохнул – и проглотил все невысказанное. Ничего не поможет, потому что Леда уже все решил. Его уверенность читалась в непримиримо расправленных плечах, плотно сжатых губах, отстраненном неродном взгляде. – Ладно, сдаюсь, – капитулировал Джури. – Ищи нового вокалиста. Едва ли Джури успел подумать, какой реакции ждет от Леды. В глубине души, наверное, все же надеялся, что тот хотя бы из вежливости будет недолго спорить. Но Леда не стал делать даже этого – не иначе, он как раз рассчитывал именно на такой ответ от коллеги, который больше не способен выполнять свои обязанности. – Ладно, – спокойно произнес он. – Будем решать, как поступать дальше. И все, больше ни слова. Оглушающее понимание, что это конец, что Леда – его друг, его самый близкий человек – сейчас просто встанет и уйдет, чтобы больше уже не приходить, огрело Джури обухом по голове. Как бы он ни старался понять Леду, его расчетливость и стремление сделать как лучше для DELUHI, в глубине души он надеялся на проявление хоть каких-нибудь чувств. – Слушай, тебе совсем похрен, да? – вырвалось у Джури до того, как он успел себя остановить, и Леда, уже собиравшийся было встать, замер на миг в нелепой позе, растерянно глядя в ответ, но быстро опомнился, снова опустившись на кровать. – Мне не похрен, – негромко произнес он. – Да ну, – невесело усмехнулся Джури. В носу неприятно защипало. – А выглядит, будто тебе совершенно наплевать, что буду делать дальше я. Покачав головой, Леда снова отвернулся, и этот жест можно было расценить как угодно – принять и за искренние сожаления о будущем Джури, и за желание поскорее отсюда сбежать. – Мне очень жаль, Джури, ты даже не представляешь насколько. Я ума не приложу, кем тебя можно заменить. Пока что я никого не вижу на твоем месте в моей группе. Вот только что мне остается делать? Вопрос был риторическим, однако Джури потребовалось приложить немалое усилие, чтобы смолчать и не ответить, что именно Леде стоит сделать и куда пойти. Ему жаль, потому что он пока не придумал, кем заменить Джури. В его – не в их, а именно в его – группе. Что еще остается делать, ну действительно? Леде и на ум не приходило, что Джури ждал от него совсем иного. Даже жалость не была бы столь унизительной, как это сухое, прагматичное объяснение своей логики. Леде тоже было хреново: ему, видите ли, вокалиста нового искать, а у него даже кандидатов на примете нет. Впервые до Джури дошло, что он не знает человека, который сидит перед ним. Все эти годы он смотрел, но не замечал его истинной сути. Ослепленный дурацкой влюбленностью в его внешний облик, быть может, в талант, Джури умудрился прощелкать куда более важные детали. Когда Леда ушел, Джури ощутил одновременно и облегчение, и неимоверную слабость. На тряпичных ногах он добрел до постели, где перед этим сидел Леда, рухнул на нее и, закинув руки за голову, уставился в потолок. Он думал о том, что даже если голос вернется к нему хоть завтра, как прежде уже не будет никогда. А еще остро почувствовал пустоту в районе солнечного сплетения, как будто оттуда по-настоящему вырвали кусок плоти, потому что понял – за пределами сцены и музыки в целом с Ледой у него тоже теперь ничего никогда не будет. Уже на следующий день после этого разговора Джури встретился с Агги. Тот понятия не имел о том, что происходило между ним и их лидером, и просто предложил скоротать вечер. Молчать и делать вид, что ничего не случилось, Джури посчитал неправильным. – Куда уходишь? За пивом? – рассмеявшись, Агги сделал неопределенное движение рукой, словно собирался взлохматить Джури волосы, но в последний момент передумал. – Я серьезно, – спокойно ответил Джури, постукивая кончиками пальцев по стенке своего бокала. – Я больше не пою. Как еще здесь можно поступить? Несколько долгих секунд Агги задумчиво смотрел на него – в полумраке бара, где они встретились в тот вечер, его лицо казалось старше, чем было на самом деле. Потом он поднес сигарету к губам и медленно затянулся. – Тебе что-то врачи сказали или ты просто так упал в депрессию? – наконец поинтересовался он. – Я никуда не падал. И врачи ничего не говорили. – Ясно, – как будто успокоившись, кивнул Агги. – Значит, скоро пройдет. С Ледой только не делись своими грандиозными планами, а то еще прибьет ненароком. Сдержать смешок у Джури не получилось, хотя забавного в происходящем было мало: ничего удивительного, что лидера Агги знал еще хуже, чем сам Джури. – Леда это и предложил, – пояснил он в ответ на недоуменный взгляд друга. – А я не стал спорить и сказал не ждать, а искать замену прямо сейчас. Сначала Агги недоверчиво улыбнулся – все ждал, что Джури рассмеется своей неудачной шутке. Потом улыбка стекла с его лица, а после ее заменила какая-то недобрая усмешка. – Да ну ни хрена, быть не может, – убежденно произнес Агги и резко раздавил толком недокуренную сигарету в пепельнице. – Так и есть, – флегматично отозвался Джури и отпил из бокала. Пиво ему сегодня не шло, оно казалось совсем безвкусным. – Он что, прямо так и сказал? – Агги все еще не верил. – Как так? – Чтобы ты уходил. – Нет, конечно. Он спросил, сколько нам еще ждать. Сбивчиво и не вдаваясь в подробности, Джури пересказал их разговор, что имел место накануне, а Агги слушал и в прямом смысле слова менялся в лице. Сначала недоверие – ты что-то не так понял, друг, так не бывает! – потом удивление, недоумение – ну как же так, Леда не мог! – а следом негодование. – Не получится, – припечатал Агги, не дав Джури договорить до конца. – Это так не работает. Вздохнув, Джури пожал плечами. Именно так все и работало, мог бы возразить он. Вопреки обиде и горечи, что разъедали его второй день, Джури понимал, что не может придумать ни одного объективного возражения на все доводы Леды. Лишь детский жалкий вопрос крутился на уме: "А как же я?" Ведь история DELUHI началась с того, что Леда нашел Джури особенным, и только потом появилось все остальное. "Не тебя нашел особенным, а твой голос. Голос, которого больше нет", – подсказывал здравый смысл. – Хватит тут пиво хлебать! – рассердился Агги, когда Джури ему так и не ответил. – Леда что, спятил? Или вы поругались? – Ни то и ни другое. Просто весь последний год я и правда толком не могу петь. – Да какой год? Пара месяцев – это не год, – перебил Агги, и Джури уже не стал ему напоминать, что проблемы тянутся с прошлой весны. – Ну и вообще, Джури, как ты себе это представляешь? Что мы будем делать без тебя? Агги был честным в этот момент, неприкрыто и уязвимо откровенен, возможно, потому что такой поворот разговор принял внезапно. Смутившись, Джури низко опустил голову, заглядывая в свой бокал, не желая показывать, насколько он тронут. – Я думаю, что незаменимых нет, – негромко отозвался он. – Леда что-нибудь придумает. – Что за хрень? – нахмурился Агги и со злостью вытряхнул из пачки следующую сигарету, как будто та была перед ним в чем-то виновата. – Любой человек незаменим. Я поговорю с ним. – Вот лучше не надо, – тут же насторожился Джури и, забыв о недавнем смущении, внимательно поглядел на Агги. – Как-нибудь договоримся, ничего пока не случилось, – и сам понял, как неубедительно прозвучали его слова. – Ничего не случилось? – Агги недобро прищурился, и от его взгляда еще и через завесу длинной челки, что упала на лоб, Джури стало откровенно не по себе. – Леда у нас, конечно, самый главный, но явно не самый умный. – Именно поэтому вам и не стоит говорить, – заметил Джури. – Потому что Леда – не умный? – Потому что ты ему об этом сообщишь. Агги он считал человеком скорее сдержанным и уж точно не самым прямолинейным, однако хорошим дипломатом назвать его тоже не получалось. С Ледой же он и в нормальных условиях не так чтобы всегда ладил. – Так не делается, Джури, – отчеканил Агги, и по его строгому взгляду тот понял, что спорить дальше бессмысленно. – Подло выгонять в шею человека при первой же проблеме. С друзьями так не поступают. Ни с кем так не поступают. Джури мог бы возразить, что Леда со своими доводами объективно прав, да и проблемы бывают разными, но не стал. Отчасти потому, что был уверен, что Агги не переспорит, но в основном потому, что, сам того не ведая, друг вернул ему немного оптимизма, немного уверенности в себе – пожалел Джури в не обидной для него форме. После этого разговора растоптанная накануне гордость Джури болела немного меньше. Он не знал, что именно при встрече Агги наговорил Леде и что тот ответил, но и без того не самые теплые отношения между ними испортились бесповоротно. Когда через несколько дней они встретились вчетвером, каждый был в курсе развернувшегося скандала, и воздух потрескивал от электричества. – Если ты заменишь хоть кого-то в группе, я тут играть тоже больше не буду, – с места в карьер заявил Агги. У Леды дернулся уголок рта. Джури не сомневался, что ему хочется выдать какой-нибудь колкий ответ в духе: "Невелика потеря", но каким-то чудом он смолчал. – Не нужно идти на принципы, – примиряюще попросил Джури. – Что можно сделать, если я и правда петь не могу? – Можно подождать немного, – почти огрызнулся на него Агги, словно это Джури стал зачинщиком спора, и после снова повернулся к Леде: – DELUHI без одного из нас уже не DELUHI. Заметь, случись что-нибудь с тобой, я бы сказал то же самое. – Я безмерно счастлив видеть такую справедливость, – если бы на улице шел дождь, от голоса Леды он превратился бы в снег. – Но раз мы такие неделимые, может, ты и петь будешь, пока Джури не в состоянии? – Сам пой. Ты же у нас мастер на все руки. – Мы так не договоримся, – устало заметил Сойк, до этого благоразумно помалкивавший. – Давайте подумаем и обсудим все спокойно. Если хотите мое мнение: не так уж долго мы держим паузу, у многих групп бывало и дольше. – И где те группы? – Леда был уже заметно на взводе. – Если хочешь чего-то добиться, стоять на месте некогда. – А если не хочешь быть козлом, не стоит вытирать ноги об людей, – в тон ему продолжил Агги. – Я никогда ни об кого ноги не вытирал, – теперь Леда заговорил на полтона тише, и Джури по опыту знал, что это дурной знак. – Что мы имеем? – откинувшись на спинку стула, Агги развел руками, глядя при этом только на Леду. – Джури ты из группы выставляешь, я отказываюсь играть без Джури. И кто тогда останется? Не сговариваясь, они втроем одновременно посмотрели на Сойка, который как раз делал глоток воды из стакана и от неожиданности чуть не подавился. – А давайте без крайностей, – попросил он, со стуком вернув стакан на стол. – Нам уже столько раз удавалось решать самые разные вопросы. Найдем компромисс и сейчас. Только Сойк ошибся – прийти к решению, которое устроило бы всех, им так и не удалось. Тот разговор стал по сути последним: никаких вариантов, кроме как или искать нового вокалиста, или ждать выздоровления Джури, не существовало. Обсуждать ситуацию без эмоций не получалось, и глядя на то, как Агги, всегда спокойный, порой даже флегматичный, непривычно сверкает глазами, глядя на Леду, Джури как наяву слышал хрустальный звон рвущихся между ними нитей. Как работать дальше в команде, где люди больше не уважают друг друга? В тот день DELUHI фактически пришел конец, пускай об этом пока никто не знал. Об окончательном распаде Леда решил объявить первого апреля. Джури понятия не имел, что подтолкнуло его выбрать столь неподходящую дату, но спрашивать не стал. Происходящее с ними и правда походило на крайне неудачную шутку. *** Ни в чем виноватым Леда себя определенно не считал ни тогда, когда группа распадалась, ни потом, когда прошло некоторое время и страсти улеглись. Сначала Джури болел мыслью о вине Леды, о его вопиющей измене, страдал от несправедливости, бессонными ночами представляя, как бросает бывшему другу в лицо обвинения, от которых тот бледнеет и на месте проглатывает язык. Лишь через какое-то время до Джури начал доходить ход мыслей Леды – о чем тот думал, когда предлагал срочно реанимировать группу. Он всего лишь поступал как лидер: дружба дружбой, а в бизнесе не до соплей, иначе это уже не бизнес. Очевидно, друг из Леды был так себе, как, впрочем, и лидер – сохранить группу ему тоже не удалось. В иной ситуации Джури, быть может, даже малодушно позлорадствовал, да только загубленная мечта Леды была и его несбывшимся желанием. К тому же тем, кто точно страдал меньше всех после распада, оказался сам Леда. Не надо было следить за ним, не следовало каждый день заходить в сеть и с маниакальной старательностью листать новостную ленту бывшего согруппника, но у Джури пока не получалось сдерживаться. Леда ни минуты не сидел на месте. Еще до дисбенда совместно с производителем музыкальных инструментов он выпустил свою подписную модель гитары "ESP Cygnus", потом выступал в качестве гостя с Golden Bomber и своими старыми друзьями, а заодно и бывшими коллегами GALNERYUS. А летом, где-то между их прощальным туром и туром, который они разделили с Matenrou Opera, выпустил DVD с гитарными демонстрациями. Пока сам Джури, да и тот же Агги, словно на перепутье стояли в растерянности, гадая, что им делать дальше, Леда безостановочно работал. Будто только и ждал, когда выдастся возможность переделать давно запланированные, но отложенные задачи. Вечно спокойный и непоколебимый Сойк отчаянно пытался сохранить остатки их дружбы. Когда сразу после распада он объявил о намерении выпустить свой сольник, Джури едва ли удивился. Он знал, что у их драммера были наработки, которые в творчество DELUHI как-то не уложились – даже не потому, что Леда не пропустил, а скорее потому, что просто не пришлись к месту. Сойк и так говорил, что однажды выпустит песни, которые до поры до времени существовали исключительно в виде демо, но реальная возможность представилась только после того, как они остались без основной работы. Однако когда Сойк позвал их всех троих, бывших согруппников, поучаствовать в записи, Джури стало даже немного смешно – кого Сойк пытался убедить в существовании мира между ними? – Мы запишем три отдельные песни, – пояснил он Джури, когда выражение лица у последнего стало слишком скептическим. – С каждым из вас. – Само собой, – неуверенно улыбнулся Джури и поспешно добавил: – Я, конечно, согласен и очень рад. Спасибо. – Ты, наверное, думаешь, для чего я это делаю? – невесело усмехнувшись, подсказал Сойк, и Джури, которому и правда хотелось задать такой вопрос, пожал плечами. – Ты хочешь кого-то убедить, что мы добрые друзья, – предположил он. – То ли себя, то ли окружающих. – Нет, – возразил Сойк. – Я просто хочу, чтобы вы все поучаствовали. Кого еще мне звать? Мы ведь так долго были одним целым. Не так уж и долго, мог бы возразить Джури, три года для группы не срок, но промолчал, потому что ему самому, вопреки доводам разума, казалось, что они и правда оставались вместе куда дольше – полжизни или около того. – Забей уже на него, – как-то раз сказал Джури Агги, с которым они продолжали поддерживать связь и периодически виделись. Как и Джури, Агги брался за какие-то незначительные подработки – за все, что подвернется, и к музыке не возвращался, как обещал в момент дисбенда. Его попытка заняться дизайном какой-то бижутерии терпела крах – Джури знал об этом и потому темы лишний раз не касался. Если не считать приглашения Сойка поучаствовать в записи одной из песен его сольного альбома, Агги вряд ли вспоминал о музыке все эти месяцы. – Я на него забил, – ответил Джури. Как раз прошло Рождество, за ним Новый год – у Джури выдался редкий выходной. Он умышленно завалил себя работой: в течение дня вкалывал на доставке, развозил еду по домам и офисам, а по вечерам разливал пиво в баре средней руки. Можно было бы так и не убиваться – Джури никогда не страдал высокими запросами и вполне мог прокормиться одной работой. Но ничего не избавляло от мыслей так, как невыносимая усталость, когда еле-еле доносишь себя до дома и падаешь в постель. Совсем ни о чем не думать не получалось, но так Джури хотя бы делал это пореже. – Я и вижу, – передразнил Агги. – Морда вечно несчастная. Когда ты последний раз с кем-нибудь встречался? – Сегодня, – не раздумывая, ответил Джури. – Сегодня я встречаюсь с тобой. – Я серьезно, – его друг даже не улыбнулся. – Открой наконец глаза, посмотри на него трезво и пойми, какой же он сраный предатель. Пусть живет себе дальше, как хочет. Один. Имени Леды Агги словно специально не называл, а Джури понятия не имел, с чего тот решил, будто его все еще не отпустила старая привязанность. Они ведь с Ледой никогда даже не были парой в полном смысле этого слова, и Джури с бывшим лидером связывало ненамного больше, чем связывало с ним того же Агги. В этом он пытался убедить самого себя – вроде бы даже относительно успешно. А тем временем сраный предатель жил себе и в ус не дул. Завершение работы в DELUHI стало для него одновременно триумфальным продолжением карьеры, когда через какой-то месяц он объявил о своем участии в японской версии мюзикла "Rock Of Ages", да не просто так, а в качестве лид-гитариста. Леда и правда верил, что всех и вся можно заменить – и Джури, и группу, пускай на публике и рассказывал о том, что без любого из участников DELUHI будут уже не DELUHI. Джури от этого каждый раз передергивало – он вспоминал, как тот говорил ему лично о поиске замены. По-хорошему, заявления об их незаменимости должен был делать Агги, а вовсе не Леда – такой себе рыцарь в белом. Чем счастливее улыбался Леда с редких фотографий, что попадали в соцсети, тем горше становилось Джури. Что может быть печальнее, чем бывший, который прекрасно без тебя обходится, тогда как ты сам спустя полгода, даже год все еще не можешь собрать собственные осколки? *** Когда в середине февраля двенадцатого года, четко на День святого Валентина, Леда в твиттере убрал из своего имени слово "DELUHI", заменив его на безликое "Leda Cygnus", Джури впервые почувствовал печаль без отголосков боли. Вроде бы и ерунда, да только все они, остальные экс-участники, так этого и не сделали, будто бы группа DELUHI продолжала жить. Лидер снова был впереди всех и своим примером показывал, что реальность изменилась, пожалуй, даже в лучшую сторону. Впрочем, вряд ли Агги или Сойк вообще заметили перемены, они уж точно не следили за Ледой так, как это делал Джури. Время, в любой борьбе способное выступать как добрым другом, так и опасным противником, Джури не лечило – напротив, прошло уже полгода после финального концерта, а он ощущал, что завяз в своих мыслях и чувствах, в невысказанных обидах и накопленной горечи. Заканчивалась зима уже двенадцатого, нового года, в котором не было ни Леды, ни DELUHI, а Джури, проснувшись раньше будильника, лежал в постели и думал о том, что ему снова приснилась какая-то гадость. Опять что-то о том проклятом интервью. Электронные светящиеся часы, которые он специально купил, чтобы было видно время, когда просыпаешься еще затемно на работу, показывали без четверти шесть. Как минимум еще час можно было проспать с чистой совестью, но у Джури не получалось расслабиться. Он уже знал, что к вечеру опять разболится голова. День еще не начался, а Джури уже мечтал, чтобы он закончился. Дурацкий февраль с особенно мерзопакостной погодой тянулся чересчур долго. Джури, всегда безоговорочно любивший велосипед, начинал испытывать к нему почти ненависть, когда в очередной раз из последних сил крутил педали, доставляя заказ. От измороси, от серого низкого неба, от сырости, что пробирала не то что до костей, а до самой души, Джури уже тошнило. В ту среду, прямо в середине рабочей недели, Джури досталось больше десятка заказов, и он не успевал настолько, что лишь с остервенением сжимал руль да глядел на мокрую дорогу, что расстилалась перед колесами его велосипеда. Остановиться и выдохнуть получилось только после трех, когда Джури, отдав последнюю коробку с гюдоном, остановился возле автомата, чтобы выпить горячего кофе. Мелкий противный дождь наконец прекратился, и Джури, усевшись на скамейку, блаженно закинув ногу на ногу и сделав несколько первых, самых желанных обжигающих глотков, впервые с самого утра подумал, что жизнь не такое уж дерьмо, как он привык думать. А потом сделал то, чего делать не стоило – зашел в интернет. Лента в твиттере обновилась, и самым первым, что он увидел, стал твит Сойка. "Сейчас високосный год, и сегодня – день, когда DELUHI выступили в первый раз. Прошло уже четыре года, и столько всего произошло. Мы с парнями остались все те же, я точно тот же, да и Вачча такой же. Я буду идти вперед только с хорошими мыслями". Поймав себя на том, что елозит пальцем по экрану телефона, двигая твит то вверх, то вниз, Джури с усилием поднял взгляд и посмотрел в сторону, на влажный, почти черный асфальт. Перед глазами плыло. А ведь и правда, сегодня было двадцать девятое февраля – весьма символичная дата, которая бывает лишь раз в четыре года. Помнится, в детстве Джури жалел детей, которые родились в этот день, пускай лично таких и не знал, – у них день рождения даже не раз в году, а еще реже. Копаться в интернете дальше Джури не стал, выключил дисплей и сунул телефон в карман. Пальцы все еще сжимали горячую банку с кофе, но ее содержимое уже не казалось таким желанным – Джури потерял к нему интерес и глотал автоматически, как лекарство. Как только Сойку удавалось излучать столько искреннего позитива, когда дело касалось их группы? Одно Джури мог сказать точно: если Леду он так и не понял, то Сойка не поймет, живи они оба еще хоть тысячу лет. Заканчивалась зима две тысячи двенадцатого года, погода была отвратительна, а на душе Джури было и того хуже. Умом он понимал, что рано или поздно его отпустит – скорее даже рано, потому что нельзя так долго болеть прошлым и одним конкретным человеком, не имея возможности его постоянно видеть. Но перспектива счастливого избавления мало успокаивала, когда он мучился здесь и сейчас. Сидя на мокрой после дождя скамейке, болтая в воздухе ногой и бездумно поднося к губам банку с кофе, он не чувствовал вкуса, который так любил. Леда столько раз говорил ему, что не стоит пить кофе с таким количеством сахара, а Джури все равно брал именно этот. Если уж кофе, то только любимый, и плевать, что от сладости порой сводит скулы. Минуты уплывали в никуда, еще немного, и Джури следовало поторопиться на свою вторую работу, а остывший, уже совсем холодный кофе все никак не заканчивался. Твит Сойка случайно всколыхнул воспоминания, которые Джури старательно прятал в самый дальний ящик памяти, будто надеясь никогда больше на него не наткнуться. Джури все еще чувствовал себя преданным и оттого не желал признавать: что бы с ним ни происходило после распада группы и после расставания с Ледой, уже осталось далеко позади, и то, что все вокруг живут новой жизнью, включая самого Леду, явно намекало, что пора и Джури прекратить молча лелеять свою трагедию. ~ Кофе заканчивался, как и на удивление теплый февраль, и, в один глоток допив остатки сладкого и совсем некрепкого напитка, Джури поднялся на ноги, обещая себе, что завтра тоже начнет новую жизнь. Отпустит проклятые воспоминания и перестанет открывать страницы в интернете, на которых слишком часто мелькает одно и то же имя человека, которому уж точно не было до него никакого дела.