Дышу

Шурф вышел из “Трехрогой Луны” и улыбнулся уже другой, обычной луне, разве что более желтой, чем всегда. Он поплотнее запахнул лоохи, не оставив шальному ветру и шанса украсть тепло, и стремительно зашагал по улицам, хоть и не знал куда. Сердце пело, вдохновленное чужими стихами, и руки чесались, тянулись к тетради, что вечно была с собой, но Шурф привычно окорачивал себя. Рано, еще слишком рано. И хоть кажется, что он переполнен впечатлениями, вдохновением, он чувствовал, что, прогуляясь по мостовым, может получить еще что-то такое невыразимое, что потрясет даже его самого. Все же ночь была великолепна… “Конечно, все было бы еще лучше, будь рядом любимый человек. Но что поделать, если поэзия не всем нравится так, как мне” – с этой мыслью Шурф нежно провел по черной “М.”, что завитушками расцветала на его запястье. Шурф вспомнил, как он с нетерпением ждал своего совершеннолетия. Специально напился бальзама Кахара накануне, чтоб не спать всю ночь, чтоб самому увидеть, как появятся инициалы родственной души. Знал, что подобное никому не удавалось, но верил, что у него получится. Ведь… Разве он не особенный? Оказалось, что нет. Магия была древнее, умнее и абсолютно безразлична к его мнению и желаниям. И проснувшись поутру, Шурф с недоверием уставился на запястье. Всего одна буква. Это выглядело как-то совсем по-издевательски. Не может же быть такого, всегда пишутся инициалы целиком. И Шурф окопался в книгах. А позже его смыло волной безумия и все стало неважным. Когда он пришел в себя, то Джуффин объяснил ему, что порой так бывает, все зависит от того, как зовут твою родственную душу, от культурной традиции ее родины – вон у арварошцев после инициалов шли первые буквы каждого слова титула, что занимало порой все предплечье, а то и того больше. Шурф не верил, пока не увидел сам. А еще он узнал, что у его родственной души могут оказаться чистые запяcтья – ведь Шурф по факту в корне изменил свою личность, а магия весьма чувствительна к подобному. Как, кстати, и к истинным желаниям людей – порой встречаются те, кто подсознательно не хочет слепо доверять судьбе, предпочитая личный выбор, и их запястья тоже пусты. Узнав это, Шурф лишь покачал головой и снова углубился в книги, все же их коллекция у Джуффина была потрясающая, а сколько еще возможностей и библиотек открылось ему как Тайному Сыщику…. Встретив Мелифаро, он закатил глаза. Мысленно, разумеется. А внешне остался невозмутим, справляясь со своими обязанностями. Пока тот не представился. Шурф резко выдохнул, поняв, почему Джуффин так лукаво улыбался, отправляя его к Мелифаро. Незаметно глянул на запястья и замер. Потрясающей красоты руки: золотистая кожа, длинные, нервные пальцы, что не могут застыть ни на миг, проступающие тонкие венки и манящая косточка рядом с абсолютно чистым запястьем. Впрочем, Шурф потом признался себе самому, что красивы у Мелифаро не только руки. Улыбка, подвижное лицо, яркая мимика – ярче только его одежды. Живой ум, остроумные шутки, громкий смех – и стоны ничуть не тише, когда Шурф не выдержал и все-таки прикусил тонкую кожу запястья совсем рядом с той грешной косточкой, а после жадно поцеловал самого Мелифаро. И этот поступок стал точкой невозврата, как думал об этом позже Шурф, мягко перебирая волосы уснувшего в его объятиях Мелифаро. Привлеченный внезапным шумом, Шурф вынырнул из воспоминаний. В конце улицы мелькнуло знакомое оранжевое лоохи, и он бездумно устремился к нему. Догнав, пожалел. Мелифаро что-то шептал какой-то девушке, которую он бесстыдно прижимал к стенке, обнимая и пряча руки куда-то под лоохи. И судя по ее заливистому смеху, ее все устраивало. Как и самого Мелифаро, что довольно улыбался, постоянно прерываясь на короткие поцелуи по доверчиво подставленной шее. Шурф подавил в себе порыв убежать и мягко, почти бесшумно отступил назад, но поймал взгляд Мелифаро и шагнул вперед, стремясь разглядеть, что же все-таки тот сейчас чувствует. Мелифаро криво усмехнулся и наконец отлип от девушки, что все еще продолжала глупо смеяться, не замечая происходящее. Шурф едва заметно дернулся, но уверенно и невозмутимо (во всяком случае, он надеялся, что выглядит это все действительно так) приблизился к парочке. – Ломки-Томки, а ты чего так поздно и в этом районе? – задорно спросил Мелифаро, но отвел при этом взгляд, смотря куда угодно, только не на Шурфа. Тот не успел ничего ответить, как Мелифаро, глянув на луну, продолжил. – Рядом из тех мест, куда ты обычно ходишь, только “Трехрогая Луна”, но сегодня же не новолуние. Или что-то поменялось? Шурф прикусил губу. Мелифаро знал все его привычки. Знал и до сих пор помнил. Как и он сам помнил чужие: как Мелифаро смеется и улыбается, когда искренен, как он любит остывшую камру, хотя большинство и сочтет это извращением… – Сегодня был вечер Урхи Каплера, посвященный его новому сборнику в стиле эпохи Клакков... – О, неужели? – тут же перебил его Мел, наконец посмотрев Шурфу в глаза. – Он же чистой воды современник, уверен, это было ужасно! … его интерес к поэзии и любовь прямо высказывать свое мнение. Шурф едва слышно рассмеялся, признавая чужую правоту. Мелифаро подался было вперед, но замер. – А почему один? Чего не с Максом? – Мелифаро вновь отвел взгляд и отшагнул назад, приобнимая притихшую девушку. – У него сегодня дела, – после небольшой паузы выдал Шурф, умолчав, что, пожалуй, Макс бы не оценил творческих потуг местного поэта. Нет, Макс любил поэзию и порой составлял ему компанию на традиционных новолунных чтениях, но чтоб понять всю нелепость этих вирш, надо было родиться и вырасти в этом Мире. – Что же, досадно. Но надеюсь, ты вдоволь посмеялся с этой нелепицы, хотя бы про себя, Шурф, – едва уловимый теплый взгляд заставил сердце Шурфа болезненно сжаться, но Мелифаро тут же отвернулся и шагнул в сторону, утягивая за собой свою спутницу. – Впрочем, у нас тоже есть дела, так что мы пойдем. Увидимся завтра на службе, пока! Шурф кивнул и прошел мимо, стараясь не смотреть в их сторону. Сделав пару шагов вперед, он замедлился и потихоньку оглянулся. Мелифаро вновь что-то рассказывал девушке, приобнимая ее и обернувшись к ней в пол-оборота. Когда они столкнулись взглядами, Шурф забыл, как дышать, а Мелифаро болезненно дернулся, зажмурился и отвернулся, ускоряя шаг. Шурф устремился вперед, желая как можно быстрее покинуть эту улицу, забыть только что случившееся. Он не задумывался, куда его несет, лишь переставлял ноги, пока легкие не начали гореть от недостатка свежего воздуха. И тогда он наконец сделал вдох и закашлялся. Он старался дышать по счету, но пока не получалось. В голову лезли мысли, воспоминания, смешиваясь между собой и отдаваясь болью где-то в районе сердца. Когда появился Макс, у Шурфа не было никаких предчувствий, странных ощущений или чего-то подобного. Просто интересный человек с необычными способностями к магии – но разве в Тайном Сыске таким удивишь? С ним было здорово поговорить, пытаясь при этом разгадать его – слишком уж он отличался от всех, но не более того. Шурф всегда возвращался к Мелифаро, целуя его, оставляя россыпь синяков на боках и бедрах, кусая куда-то в основание шеи и обещая наказать, если тот еще раз ошибется в его фамилии. А потом случилась поездка в Кеттари. И Шурф избавился ненадолго от привычной маски сэра Шурфа Лонли-Локли, а позже и от двух призраков прошлого. А Макс приобрел на своих запястьях “Ш. Л.-Л.”, но первым заметил это не он сам, и даже не Шурф, а Джуффин, на миг переменившийся в лице. А затем это увидел и Мелифаро. Дождался, когда они останутся вдвоем, и оттолкнул Шурфа, потянувшегося за поцелуем. И как Шурф ни пытался объяснить ему, что это ничего не значит, что он всегда будет любить только Мелифаро, тот упрямо держал дистанцию и что-то твердил про то, что Шурф слишком правильный, слишком следует правилам, да и к тому же всегда мечтал встретить свою родственную душу. Ту самую, что предназначена тебе Миром, с которой вас свяжут крепкие, нерушимые узы. Хоть, как оказалось, и чужим. А сам Мелифаро терпеть такое не мог. Он умел доверять миру, но ценил свободу выбора и с самого детства твердил, что сам будет решать, с кем и как проведет свою жизнь. Поэтому, когда он не обнаружил инициалов на своем запястье после достижения совершеннолетия, он лишь рассмеялся и жарко поблагодарил мир за такую возможность. Мелифаро ушел, хлопнув дверью, а на следующее утро явился на службу в зачарованной маске, скрывающей настоящие глаза под иллюзией. И хоть тот отшучивался про новую моду и держался бодрячком, Шурф знал: тот всю ночь проплакал, да и по пути на службу не мог до конца успокоиться – вон, рукава скабы, что порой мелькают из-под пестрого лоохи, все еще хранят соленую влагу. Но как Шурф не пытался пробиться к нему, тот отгораживался маской, отнекивался, избегал, твердо следуя своему решению, хотя Шурф по-прежнему не понимал и не разделял его мнения. Но день за днем он и сам замечал, как его все сильнее тянет к Максу. И если сам он еще мог с этим справиться, скрывая свои чувства, то Макс не понимал, что происходит, и искал встречи, шутил, ластился, стремился коснуться. И Шурф сдался. И он был счастлив. Совсем по-другому, но тоже ярко, искренне и совершенно сумасшедше. Макс был замечательным, удивительным, готовым в любой момент на что угодно и неважно, о чем речь: вытащить Шурфа посреди ночи качаться на качелях или подарить ему море и мир. И Шурф понимал, что он любит Макса, что родственные души – это действительно самая настоящая магия, хотя его-то по идее ей было сложно удивить. Но каждый раз, когда он встречался с Мелифаро взглядом, сердце болезненно ныло, не желая забывать первую любовь. Эта ужасная двойственность разрывала его изнутри, и сейчас, после этой неожиданной встречи и совершенно нелепого разговора, это чувствовалось особо остро. Он же видел, что Мелифаро все еще что-то чувствует к нему, как тот ни старался скрыть это. И поэтому он сам всегда старался больше времени проводить в своем кабинете, а лучше с Максом, потому что его близость отрезвляла от этого безумия. Шурф как мог берег их с Максом отношения и был благодарен, что Мелифаро молчит, храня их общее прошлое от Макса. Но видеть, как Мелифаро забывается с другими, было неожиданно больно. И Шурф стоял один, посреди ночной улицы, ощущая себя героем дурацких кошмаров, что раньше мучили его. И просто пытался дышать. Внутри было слишком много всего. Пожалуй, предчувствие не обмануло, он действительно получил то, что потрясло его самого. И он обязательно выплеснет это все на бумагу, но не покажет никому, а лучше сразу сожжет, зная, что это и так останется с ним навсегда. А пока он просто старался дышать.