Frechling

       После тяжёлого дня лучшее средство расслабиться — душ. Вода смоет всё напряжение, всю загруженность, освежит мысли. Нет ничего приятнее душа.        Катя обмоталась полотенцем и провела рукой по запотевшему стеклу. Состроила себе рожицу — с мокрыми волосами она смотрелась довольно забавно. Улыбнулась и, уже выходя из ванной, не сдержалась — показала своему отражению язык.        Девушка пошлёпала босыми ногами по коридору — папа сегодня вернётся поздно, можно ещё немного почитать, а после лечь спать. Напевая себе под нос неизвестно где услышанную песенку, прошла к себе в комнату. Открыла шкаф, чтобы достать оттуда ночную рубашку.        — Миленько, — хмыкнул развалившийся на диване Гюнтер.        Взвизгнув, девушка отпрыгнула обратно в коридор. Напряжённо посмотрела на него оттуда.        — Гюнтер?        — Нет, Генрих, — невозмутимо заявил Шмидт, продолжая рассматривать девушку.        — Какого чёрта ты тут делаешь?! — от прежнего страха не осталось и следа, теперь Родионова стояла, уперев руки в бока, и грозно смотрела на юношу.        — Я соскучился, — совершенно спокойно, точно прогноз погоды сообщил, ответил Шмидт, слегка пожимая плечами и продолжая пялиться.        — Что значит «соскучился»? — Катя, нахмурив брови, буравила взглядом молодого человека. — Это не оправдание для того, чтобы влезать в мой дом! И как ты сюда попал?        — Окно, Катрин, окно! — само собой разумеющимся тоном ответил Шмидт и кивнул себе за спину, ухмыльнувшись. — К твоему сведению, через него не только по птицам из рогатки стрелять можно!        — Ну вот как пришёл, так и уходи! — девушка указала пальцем на окно. — И я не стреляю по птицам из рогатки! — добавила она, заметив внимательный наглый взгляд.        — Не хочу, — нахально заявил Гюнтер, продолжая глазеть. — Меня всё устраивает. — И он обвёл комнату взглядом.        — Значит, не хочешь? — терпению девушки приходил конец.        — Нет, — Гюнтер мотнул головой и снова уставился на неё, нагло улыбаясь.        — И уходить отсюда ты не собираешься? Катя приподняла брови, сложив руки на груди.        — Нет, — ещё один кивок.        Катя внезапно поняла, как неправильно это всё выглядит. Она, почти голая, стоит перед влезшим в её окно парнем и что-то ему внушает. К щекам прилила кровь от осознания этого.        — Ну и хорошо! — заявила Родионова, разворачиваясь на пятках. — Тогда сейчас я оденусь, и ты вылетишь из этой комнаты, хочешь ты этого, или нет!        И, захватив из шкафа вещи, девушка вышла из комнаты. Прошла в соседнюю. Где-то внутри остался неприятный осадок — чего этот наглец забыл у неё в доме? Катя потянула за край полотенца.        — Может, я хочу посмотреть, — раздалось бархатистое мурлыканье из дверей.        Приглушённый свет лампы в её комнате выделил тёмный силуэт на фоне проёма. Гюнтер стоял, оперевшись рукой на косяк. В темноте его лица было не разглядеть, но Катя могла поклясться, что он улыбался.        — Уйди отсюда! — скомандовала девушка, снова затягивая полотенце на груди. — Не то я…        — И что ты мне сделаешь? — фигура в дверях делает шаг вперёд.        Спустя пару мгновений они стоят грудь к груди. Гюнтер насмешливо смотрит на неё сверху вниз.        — Что же ты будешь делать?        Он делает шаг вперёд — она отступает на шаг. Когда поясницей Катя натыкается на стол, то понимает — отступать больше некуда.        Шмидт специально не делает этот последний шаг между ними. Упирается руками в стол, наклоняется слегка к Родионовой, закрывает её в клетке, из которой не выбраться.        — Ты особенная.        Гюнтер сокращает расстояние, встаёт так близко, что соприкасается своей грудью с тяжело вздымающейся от страха её. Шмидт довольно улыбается. Поднимает руку и медленно, с ленцой ведёт по девичьей щеке вниз. Берёт за подбородок и приподнимает чуть. Смотрит в испуганные глаза и наклоняется к губам.        — Не бойся, — а от звука его голоса она вздрагивает, точно от удара током.        Гюнтер улыбается, и в полутьме Катя замечает эту улыбку.        — Ты будешь моей, — он не спрашивает, утверждает. Довольно хмыкает. — Не хочу делить тебя ни с кем. Никогда.        Он легонько прикасается своими губами к её. Кате не хватает воздуха, она приоткрывает губы и чувствует, как поцелуй становится настойчивей, а чужие руки проводят от ладоней до шеи и замирают на плечах.        — Я буду нежным. Обещаю. — И руки скользят вниз, подхватывают за талию и сажают на стол.        — З…зачем ты… — единственное, что удаётся ей выдавить из себя. Договорить ей не дают.        — Люблю тебя, — а руки уже добрались до края полотенца на бёдрах и настойчиво задирают его выше. Пальцы ведут по бархатной коже бёдер вверх, пробуждая табуны мурашек метаться под ними. Катя задыхается.        — Нет… Что ты делаешь… Чёрт бы тебя побрал, Шмидт! — он покрывает поцелуями шею и плечи девушки. Рычит утробно в ответ на её слова.        — Хочу… тебя…одну, — он тянет за край полотенца. — Сейчас.        — Нет… нет, нельзя, — чтобы не закричать, Катя прикусывает губу, когда Шмидт проводит быстрым движением по внутренней стороне бедра. — Уходи. Папа…        — Задерживается, — Гюнтер отвечает за неё и целует в губы, заставляя руками обнять его за шею. — Сейчас… ты, я… здесь. Катя…        Он прижимается так сильно, так близко, Катя чувствует его напряжение, и её бросает в жар от этого.        — Я не могу… не сегодня… не сейчас…        — Мне нужно… сегодня… — Гюнтер за ягодицы притягивает её ближе к краю стола, ближе к себе. — Сейчас.        — Ты пугаешь…        — Не бойся, — он расстёгивает рубашку дрожащими пальцами. — Всё будет… — он закусывает губу, когда Родионова прикасается к его груди, — хорошо…        Она пробует оттолкнуть его, но для него это лишь игра.        — Мне нужно… пожалуйста… люблю… не могу без тебя. — Слова и обрывки фраз срываются с его губ. Он почти умоляет.        Дай же мне, прошу умоляю позволь дайдайдай        Катя готова была ему сдаться. Но…        — Катя! — дверь внизу хлопнула. — Я вернулся.        Родионов.        Гюнтер неудовлетворённо рычит и быстро поправляет рубашку.        — Я вернусь, — выдыхает Шмидт Кате в губы. — И мы закончим то, что начали. Ты сама об этом попросишь.        В следующее мгновение его уже нет в комнате. Только в окне соседней комнаты исчезает тёмный силуэт. Катя прикасается к припечатанной поцелуем клятве на своих губах, глубоко дыша. Потом, опомнившись, быстро натягивает ночную рубашку, подбирает с пола полотенце и выходит на лестницу встречать отца.        — Что с тобой, Катюш? — отец обеспокоенно прикладывает руку ко лбу дочери. — Ты вся горишь!        — Г…голова болит, — запнувшись, отвечает она. — Пойду, лягу. — И девушка бежит по лестнице к себе в комнату.        Закрывает дверь, прислоняется к ней спиной и медленно сползает вниз, рассматривая диван, на котором валялся этот наглец. Подумать только… Этот немец в открытую заявил на неё свои права. И он не побоялся. Не усомнился ни на секунду. Катя хмыкает, поднимая глаза к окну. Гореть в аду этому Шмидту за свою наглость! Но не в одиночку, это ведь так скучно. Катя закусывает губу и тихо шепчет: «Да».