Полюби меня, если сможешь

Согреться никак не получалось. Мура, прикрыв глаза, прислонилась к гудящей печи, но жар, шедший из-за приоткрытой дверцы, обжигал лишь поверхностно, нисколько не согревая изнутри — и зябкая дрожь по-прежнему не проходила. Булатов, двигаясь легко и сосредоточенно, что-то делал — подкидывал дрова в огонь, гремел посудой, что-то устраивал, что-то передвигал… У Муры, в отличие от командира, не было сил даже пошевелиться, не то чтобы чем-то помочь — такая безумная накатила вялость. Где-то на задворках сознания слабо шевельнулась мысль, что уже утром снова придется куда-то идти, а она в своем теперешнем состоянии вряд ли будет в силах нормально передвигаться — но очередная волна слабости стерла и эту мысль. Прислонившись ноющим лбом к потрескавшейся побелке, Женя закрыла глаза, проваливаясь в вязкое забытье. Очнулась Мура лишь тогда, когда Булатов осторожно тронул ее за плечо. С трудом подняла отяжелевшую голову, морщась от ударившей по вискам боли, и машинально уловила, как нахмурился командир. Булатов даже в неверном, колеблющемся свете горящего пламени не мог не заметить ее состояния, которое, похоже, лишь ухудшалось.       — Да, Мурашова, выглядишь ты неважно, — сказал напряженно, заметив проступившую на висках испарину. Мура слабо дернула губами, собираясь отшутиться — но сил не хватило и на это. Булатов, покачав головой, протянул ей металлическую кружку, наполненную до краев чем-то горячим, пахнущим едко и терпко.       — Пей, — приказал коротко. — Должно полегчать. Мура, не в силах ни спорить, ни о чем-либо спрашивать, безропотно проглотила обжигающий, горький напиток, чувствуя, как действительно немного отступает холодная дрожь.       — А теперь отбой, — деловито приказал командир, поспешно поднимаясь. — С утра выдвигаемся. Мура молча кивнула. Ей и в самом деле безумно хотелось спать.

***

К утру у Муры начался жар. Булатов, проснувшись от хриплого, нездорово-сбивчивого дыхания, нашел взглядом разметавшуюся под хлипким одеялом Мурашову и озабоченно нахмурился. Судя по бледным щекам, тяжелому дыханию и раскаленному лбу, Жене было очень и очень плохо — вчерашнее зелье, наспех сваренное из найденных в сторожке трав, не очень-то помогло, как и пара уколов, которые должны были вернуть Мурашову в строй.       — Вот черт, — выругался Булатов, осторожно касаясь ладонью ее горящего лица. Пожалуй, это был тот редкий случай, когда собранный, деловитый и безошибочно действующий контр-адмирал впал в подобие легкой паники. Конечно, не будь они здесь одни, он мог бы оставить Мурашову на попечение другого бойца и выполнить задание в одиночку, но сейчас… Помощь не вызвать — приказ на этот счет был дан более чем ясный, да и связи все равно нет. Задержаться? Кто знает, как долго продлится эта лихорадка и как скоро Женька придет в себя… А время между тем уходит, по-хорошему, им уже надо быть далеко отсюда… Уйти? Бросить своего бойца в таком состоянии, без врача, без помощи, без нормальных лекарств, надеясь только на то, что выкарабкается сама? Выполнить задание любой ценой. Именно этому он всегда учил своих ребят…       — Что же мне с тобой делать, Мурашова? — пробормотал вполголоса растерянно, неосознанным жестом перебирая ее безнадежно спутавшиеся волосы. Ответа не находилось. Самое логичное и правильное решение сейчас казалось ему невозможным.