Индекс Вечности на конверте. Две цыганки в лихой арбе. Никому не желала смерти. Лишь себе. В пальцах Господа. Слог дробя, Я прошу у небес так мало… Да, тебя.
Полозкова
Йеннифер не волновалась за Лютика, когда тот не вернулся даже к ужину. Он был рядом с Ламбертом, так что, как ей казалось, он был в порядке. Она не могла до конца правильно понять, не то что растолковать поведение Ламберта, но… Но ей будто бы показалось, что он в самом деле ощутил то же самое, что чувствовала она, когда посмотрела Лютику в глаза и просто без борьбы приняла мысль того, что этот ребенок станет для нее чем-то сокровенным и личным. Возможно, он тоже… Подобная мысль казалась смешной и абсурдной. Дьявол упаси, Ламберт, казалось, был последним ублюдком, и все из-за его обиженности на мир, на семью, на ведьмаков, на всех и сразу. Он, казалось, не видел причин даже для того, чтобы любить самого себя (Йеннифер думалось, что он ненавидел себя больше других), а тут он проникся пониманием к Лютику? Она решила, что поговорит с Ламбертом об этом. Просто узнает, не надумала ли она лишнего во избежании того, чтобы возлагать на Ламберта те надежды, которые он вовсе не собирался оправдывать. Она поговорит с Лютиком, с Ламбертом, но сейчас… сейчас ей важно было поговорить с Геральтом. И, возможно, снова его ударить. На улице уже стемнело, когда она поднималась к нему в покои. Геральт и Йеннифер так и не выпили за весь бурный вечер. Да и Эскелю с Койоном, судя по всему, и не нужны были никакие соучастники. Она поднялась на нужный этаж и, не ощутив ни капли неуверенности, резко открыла дверь в его комнату, даже не постучав. Геральт сидел на кровати, спрятав лицо в ладонях. Йеннифер захотелось отмотать время назад и все-так постучать. Даже не залезая ему в голову, она ощутила, что ему было… больно. Она почувствовала неприятную жалость, но быстро от нее отмахнулась. Ну, уж нет, жалеть человека, который наделал столько драмы по собственной тупости она не собиралась. Геральту слишком много лет, чтобы в самом деле его оправдывать. Он поднял на нее тяжелый взгляд, и она закрыла за собой дверь, посмотрев ему в глаза. Не подходя ближе, она просто стояла и смотрела на него, как на раненого зверя, которого, как убеждала она себя, совсем не жалела. — Не надо, — сказал Геральт сухим и неприятным голосом. — Знаю, зачем пришла. Но не стоило. Я не тупой. Может, поступаю как отвратительный человек, но не тупой. Она молчала. Геральт сам сейчас все расскажет — она знала это его состояние, угадывала, а еще ощущала, как его грызла совесть и чувство вины. Он не был в порядке, он шатался и, возможно, Йеннифер поступила неправильно и нечестно в отношении Геральта, приведя сюда Лютика, но… но она смогла увидеть, как Лютик улыбался, как ощутил восторг, как, наконец, смог расслабиться. Так что на хер чувства Геральта, Лютик страдал несколько лет подряд, и он заслужил самую малую долю счастья. Пусть и ценой чужих страданий. Йеннифер эта мысль показалась какой-то неправильной, но она так устала играть по правилам и честно. Она не хочет правил, она хочет грязно идти по головам, чтобы уберечь своих близких от боли. Но, как бы ей не хотелось это признавать, подарив Лютику немного счастья… она заставила Геральта снова возненавидеть себя так, как Ламберт не ненавидел других. — Слушай, я… думаю об этом. Пытаюсь понять себя. Не получается. Не могу. Может, мне нужно войти в транс, помедитировать или что-то такое… Но… но давай же, скажи мне, что поздно думать о последствиях, когда все сделано! Она молчала. Ведь Геральт знал ответ заранее. Он не нуждался в том, чтобы это в самом деле произнесли вслух. Он тяжело выдохнул, а потом резко встал, будто бы чего-то испугался, будто бы хотел куда-то убежать. — Я… Я… Йеннифер, ты не поймешь. — Ну да, куда уж тут мне, — она закатила глаза, цокнув языком. — Нет, дело не в этом. В другом. Просто… Блять. Он замолчал и просто уставился в ужасе на пол. Прошло несколько мгновений перед тем как он, видимо, собрал остатки мыслей. Если там было что собирать: — Я отдаю себе отчет в том, что веду себя как мудак. Понимаю, что выиграл бы на конкурсе мудаков, если бы такие конкурсы были, но. Я не могу. Не могу смотреть на него, видеть его глаза. Я боюсь… — Чего? — тихо спросила она, пытаясь спрятать удивление. Она не думала, что он в самом деле признается, что он боится. Но чего именно? — Того, как чертовски я слаб перед ним. Я не был таким слабым даже рядом с тобой. Но он… я знаю, блять, я знаю, ладно? Знаю, что все сделал не так, что взял на себя то, что не смог вынести. Знаю, что делаю ему больно, но я… просто не знаю, как себя вести. Что сказать? — Но ты ведь знаешь, что надо делать с Цири. — Цири — это другое. С Цири я не косячил два хреновых года. От Цири я не сбегал. Нет, сбегал, но тогда… когда я еще не значил для нее так много. Когда я просто был для нее абстрактным предназначением и ничем более. В конце концов… — он выдохнул, отвернувшись и посмотрев в окно. Его голос звучал как гром, как беда, как печаль, когда он сказал: — Цири не смотрит на меня, как на Бога. Бога, который глух к ее молитвам, но она продолжает верить. Лучше бы он не верил. Разочаровался, что угодно, и… — Геральт, замолчи, — внезапно перебила она его и тяжело выдохнула. Подойдя чуть ближе, она уткнулась лбом в его плечо, ощущая, что в самом деле тосковала по нему. Не могла не тосковать. — У тебя еще есть время. Не сдавайся. Не сейчас. Все тело Геральта, казалось, было напряжено. Он стоял и будто бы не дышал. А Йеннифер стояла и прижималась к нему, даже дыша им. Позволяя себе быть такой отвратительно слабой рядом. В конце концов… она все еще его Йеннифер. Несмотря на годы боли, холода и ужаса. — Лютик… вернулся с Ламбертом? — спросил Геральт сухо и тихо, неуверенно. — Нет. Но он в безопасности с ним. — Что? — Геральт резко повернулся к ней, смотря на нее почти испуганно. — Лютик пошел с ним, с Ламбертом, с самым обиженным, злым, ненавидящим себя ведьмаком, и до сих пор не вернулся?! Она растерянно моргнула, будто бы что-то не понимала, что-то упустила. — Ну и что в этом такого? — Йеннифер, ты серьезно? Сейчас поздний вечер, а пьяный Ламберт утащил Лютика хрен знает куда? И не вернулся? — Геральт выглядел так, будто готов был сорваться с места и рвануть за Лютиком. Йеннифер растерялась на мгновение или несколько. От понимания, что Геральт волновался. Все его слова — не просто пустой звук. Он в самом деле до сих пор боялся Лютика. Его хрупкости, уязвимости, его силы, которая явно была слишком велика для столь маленького тела. Его боли, которая не умещалась в его душе. — Он в порядке, — сказала внезапно Йеннифер серьезно и так уверенно, что Геральт удивленно раскрыл глаза. — Это Ламберт, Йеннифер. Ты его первый день знаешь, что ли? Я не… нет, он хороший ведьмак и где-то глубоко внутри — прекрасный, просто до смерти обиженный человек, но… — Геральт, ты знаешь, о чем я. Ты просто не видел, как Ламберт ведет себя с Лютиком. — Как? — голос вышел почти лающим. — Так, как должен был вести себя ты, — и звучала она молитва к Богу. Их плечи синхронно опустились. Геральт покосился, сделав маленький шаг назад, покачав головой. — Ты шутишь. Ламберт не может. Чтобы любить и заботиться о других надо сначала начать с себя. А Ламберт ненавидит себя, и у него явно какая-то страсть к самоувечью. И психики, и тела, и внутренних органов. — Мы можем пойти, найти их, но ты только убедишься, что я оказалась права. Я знаю Ламберта. Не так хорошо, как ты, да. Но я знаю, что он страдает, ему плохо. Его терзают сомнения, он холоден и он не уверен в себе. Он обижен, поэтому обижает других. Язвит и все такое. И он проткнет себя раскаленным мечом только ради того, чтоб спасти любого из вас, если это будет нужно. Я знаю все это. И еще я узнаю интонацию, когда он говорит с Лютиком. И я видела его взгляды. Я не знаю, почему… догадываюсь. Лютик влюбляет в себя и особенно таких же моральных калек, как и он сам… Но все-таки. Ты знаешь природу такой связи. Не права неожиданности. Иной. — У Ламберта такая связь может быть только с бухлом, но не с Лютиком. Не с моим ребенком. Йеннифер внезапно тоскливо улыбнулась, опустила взгляд и покачала головой. Она сказала: — Прости, я не хочу делать тебе больно, но ты не его отец. Учитель, больной образ, желанная мечта. Но не отец, нет, милый, нет, не обманывай себя… Геральт ответил тихим рыком и резко пошел вперед, видимо, чтобы все-таки найти Ламберта и Лютика. Йеннифер выдохнула и покачала головой. Если он в самом деле считал Лютика своим сыном, то почему так и не нашел в себе силы, чтобы быть для него отцом? Почему не нашел силы, чтобы перебороть свой страх перед слабостью иного рода в Лютике? И перед его силой? Почему? Ответов не знал, как ей думалось, даже сам Геральт. Она пошла за ним, идя за шумом его быстрых и громких шагов. Они успели спуститься на первый этаж, идя по коридорам, и заметили очертания Ламберта, услышали звук шагов. Йеннифер не успела моргнуть, как Геральт подскочил к нему, схватив за плечо и едва не крикнул: — Где Лютик? Она не видела, как вытянулось в удивлении лицо Ламберта, но она знала это. Йеннифер остановилась в метре от Геральта, следя за этим совершенно не заинтересованным взглядом. — В комнату его отнес. — Отнес?.. — переспросил севшим голосом Геральт. — Да, он заснул, будить не хотелось… Не знаю, в первую же пустую с кроватью уложил. Где-то там, в конце коридора. Можешь перенести его в какую-нибудь другую, а то хер знает, проснется, потеряется, черт угадаешь этих детей, — Ламберт раздраженно повел плечом и, сонно зевнув, прошел вперед, игнорируя удивленный взгляд Геральта. Йеннифер бы могла удивиться, но… она ожидала этого. Определенно. — Ламберт? — позвала она его, когда тот проходил мимо. — Чего? — Можно с тобой поговорить? — Прямо сейчас? Не сочти за грубость, но я устал как псина и у меня нет сил на диалог, а особенно с чародейками по типу тебя, дорогуша. — Да, знаешь, от тебя и воняет, как от псины. Хорошо, тогда завтра. — Ты так располагаешь к общению! — явно издеваясь, воскликнул Ламберт, и завернул вправо, ступая по лестнице. Какое-то время Йеннифер смотрела на Геральта. Геральта, который стоял со сложным лицом и с абсолютно таким же сложным взглядом. Он явно мялся, а потом тихо сказал: — Я пойду… посмотрю… как там… Лютик. Йеннифер ничего не сказала. Геральт был за это благодарен. Только комментариев о его поведении ему не хватало для полного счастья. Он медленно поплелся вперед, мимо дверей, зная, что найдет нужную по запаху. Он и взаправду нашел, и замер перед этой дверью так, будто там его собирались зарезать или как минимум прилюдно обсмеять. Самое ужасное в этом было то, что Геральт ощущал, что заслужил и то, и другое. Возможно, все и одновременно. Но, тяжело выдохнув, он тихо открыл дверь. Штора не была зашторена и, учитывая его зрение, он видел его четко. Его мальчишеский силуэт, скрюченный в позу эмбриона на кровати. Ламберт даже укрыл его покрывалом. Геральт тихо двинулся вперед и присел на край кровати, как зачарованный смотря на его лицо. Он так вырос. Лицо уже не совсем детское. Красивый, что аж дух захватывало. Тонкие черты, аристократичная бледность, чистая кожа. Мужской подбородок и высокие скулы. Но прежде всего — дите, которое Геральт так и не смог сохранить, скинув всю ответственность на плечи Йеннифер. Лютик, которого он оставил, который дальше рос не то что без своих настоящих родителей, а даже без него, Геральта, неудачного дубликата, ужасного симулякра. Бедный его маленький мальчик… Даже спящий он выглядел так, будто страдал. Геральт ощутил странное сочувствие и медленно протянул руку вперед, поглаживая его по волосам. Это касание было ему необходимо. Так чертовски нужно. Он так в этом нуждался. И его сердце замерло, как и он весь сам, и дыхание прекратилось, казалось, даже кровь перестала циркулировать, когда Лютик поерзал и уставился сонным мутным взглядом на него. Пальцы Геральта все еще были в его волосах. Лютик сонно моргнул, выглядя таким изможденным и уставшим. А потом у Геральта разбилось сердце. Когда Лютик, видно, еще не начав соображать, толком ничего не понимая, хрипло спросил: — Пап? «Ты не его отец». Геральту показалось, что он готов разрыдаться. Даже Цири не называла его папой, а Лютик… После всего произошедшего (а точнее — так и не случившегося), где-то глубоко внутри видел в Геральте отца. Где-то глубоко внутри, он все еще… Не значило ли это, что у Геральта в самом деле был шанс? Он видел взгляд Лютика. Видел, как тот на него смотрел. И видел, как дрогнула его нижняя губа. Сколько он страдал? Как сильно? Насколько больно Геральт ему сделал? Лютик ведь не заслужил этой боли. Не он. — Иди ко мне, — хрипло сказал Геральт дрожащим голосом, и сам не знал, как эти слова все-таки вырвались из его глотки, но был благодарен, что это случилось. Эти слова, определенно, нужны были им обоим. Лютик шмыгул носом, завозился и медленно подался вперед. И Геральт обнял его, ощущая, как его сильные руки обняли за шею. Он почувствовал его запах, теплоту его тела, силу его мышц. Почувствовал мягкость его волос и еще какую-то юношескую нежность кожи. Ощутил его запах во всем его многообразии. Почувствовал его боль, обиду и тоску. Почувствовал его любовь, нежность и мольбу. Все он это почувствовал, когда Лютик спрятал лицо в его шее и вздрогнул в его руках как напуганный зверек. Несмотря на то, насколько Лютик был силен для этого мира, он все еще… был слишком хрупок для рук Геральта. Он все еще в его глазах был маленьким мальчиком, новорождённым, которого так страшно брать на руки. Лютик снова вздрогнул, и Геральт, тяжело выдохнув, сказал в его волосы: — Тише, все хорошо. Он не знал, сможет ли он все исправить, стать хорошим отцом, или просто — хорошим. Сможет ли оправдать все те ожидания, дав Лютику ощутить себя значимым и важным. Сможет ли он быть для Лютика тем, кем стал для Цири, учитывая этот невероятный страх перед ним, перед Лютиком. Перед его силой и слабостью. Перед волей и страхом. Он не знал. Но в этот момент он мог позволить себе несколько слов и объятья. То, что он должен был делать каждый божий день там, в Венгерберге. То, что он должен был… по крайней мере, он смог сейчас. — Тшш, — и звук его голоса был для Лютика более чарующим, чем пение матери. — Все в порядке. Все хорошо. Ты в порядке, — он поцеловал его в макушку, продолжая укачивать в своих руках, ощущая, что ему это тоже было нужно. Было необходимо. Обнять Лютика и немного эфемерно закрыть собой от всего пережитого. От всего существующего. Того, что все еще сжирало его. Нельзя вымолить прощение несколькими минутами. Нельзя заставить забыть о боли моментом нежности. Нельзя исправить свои ошибки объятьями, но… но он хотя бы смог позволить себе это сейчас. Побыть, блять, чертовски сильным, став для Лютика абсолютно слабым волей перед ним. Кто знает, что будет дальше. Кто знает, найдет ли он в себе силы. Кто знает… Йеннифер стояла в дверном проеме невидимой тенью, прислонившись плечом к косяку, с нежнейшей улыбкой смотря на то, что хотела увидеть какой год подряд. И никто бы не смог отвести от нее взгляда сейчас. Но как хорошо, что никто на нее сейчас не смотрел.***
— Я слышал, тут у нас… ребенок завелся? — спросил Весемир за завтраком у Йеннифер. Вчера его не было до позднего вечера, и это было забавно, что он был последним, кто узнал о том, что здесь у них поселился новый ребенок. — Ей-Богу, не Каэр Морхен, а детский сад какой-то. — Не бубни ты уж, — Эскель отпил воду из кубка, добавив: — Не такой он уже и ребенок. Взрослый пацан, меч держит, вроде, хорошо. Ну, Ламберт хвалил. — Ламберт делал… что? — искренне удивился Весемир, кинув тяжелый взгляд на Эскеля. — Хвалил, ага, — он сделал странный жест рукой. — Да вон, Йеннифер не даст соврать: не ребенок, вполне взрослый мужик. — Ему семнадцать, это ребенок, — выдохнула Йеннифер. — Пацан, хорошо держащий меч в семнадцать — это мужчина, — покачал головой Весемир. Йеннифер не ответила. В ее глазах Лютик — всегда ребенок. Просто маленький обиженный мальчик. Настолько сильный, насколько и слабый. Через буквально мгновение к ним спустился Ламберт и, вместо приветствия, первым делом спросил у Йеннифер: — Ну и где твой сопляк? Потерялся все-таки? Койон удивленно вскинул брови, жуя кусок мяса уже, кажется, последние десять минут — надо было все-таки замариновать, черт с два доверит еще раз Эскелю обращаться с говядиной. — С каких пор ты, — он указал в его сторону вилкой, — интересуешься хоть кем-то? — Ты знаешь с каким лицом на меня вчера Геральт налетел с криками, где этот сопляк? Сейчас не найдется, он же мне до конца жизни на мозги капать будет. Ага, знаем мы это, — недовольно буркнул Ламберт, садясь за стол и потирая веки. Весемир изумленно приподнял брови и кинул на Йеннифер краткий, но довольно многоговорящий взгляд. Она только пожала плечами и отвернулась. Лично она не собиралась никому ничего рассказывать. Здесь — все и полностью забота Геральта. Не ее. — Удивительно. Два ведьмака и оба интересуются каким-то ребенком. Вы тут с ума сошли за время моего отсутствия или что? Или у Геральта новое дитя неожиданности появилось? — он сощурился, и лица всех присутствующих внезапно вытянулись в удивлении. Самая очевидная догадка оказалась почему-то самой сложной. — Точно! — Эскель ударил ладонью по столу. — Так у Геральта еще кто-то кроме Цири был? — он уставился на Йеннифер, ожидая, что она сейчас все расскажет, но она предпочитала грустным взглядом смотреть на свои ногти, будто бы вообще не проявляла к этому никакого интереса. — Но почему мы о нем ничего не знали? — нахмурился Койон, все еще жуя кусок мяса. — Цири он сюда привел, а другого просто… что? Спрятал? Как принцессу в башню посадил? Да ну, бред, все мы знаем, что Геральт тот еще чурбан, но к тому, чему он обязан, относится с уважением. Не оно это… Ламберт нахмурился, потерев подбородок. — А какие еще варианты? — спросил он, смотря на свою тарелку. — О ком бы еще Геральт стал волноваться? «И из-за чего Лютик мог выглядеть так, будто кто-то чертовски важный умер на его глазах при виде Геральта?» — этого вслух он не сказал, думая, что будет выглядеть глупо. Ведь только он один, кретин старый, отчего-то заметил эту перемену в Лютике. — Ну… Может у него какой-то инстинкт вылез? — хмыкнул Эскель. — Типа теперь за любого ребенка в Каэр Морхене волноваться будет, нет? Ай, — он махнул рукой. — Все мы знаем, что гадать бессмысленно. Можно у Лютика и спросить, нет? — Можно, — кивнул Койон. И незаметно сплюнул кусок говядины, который так и не прожевал, осознав, что там было много прожилок. Как по зову в комнату вошел Лютик. Почти нерешительно, нервно оглядывая помещение. Йеннифер хотела ему улыбнуться и поманить его рукой, но Ламберт ее опередил: — О, пацан, не заблудился! Она увидела, как плечи Лютика расслабленно опустились и тот даже почти облегченно выдохнул. — Давай, приземляйся, — Ламберт похлопал по стулу рядом с собой и Лютик, выглядя так, будто вообще забыл обо всем мире вне Ламберта, радостно пошел к нему. Йеннифер ощутила острую необходимость поговорить с Ламбертом. — Как спалось? — спросил Ламберт, когда Лютик сел рядом. Ламберт предпочел сделать вид, что не заметил, как все уставились на него широко раскрыв глаза. Заметил Лютик, нервно оглядев присутствующих. — Нормально, — кивнул он. — Что-то не так? Мне сюда не… — Нет, просто, — Койон запихнул за щеку новой кусок говядины. Он тоже плохо жевался. — Ламберт ни у кого не спрашивает, как он спал. — А у кого мне спрашивать? У тебя что ли, а? Да ты храпишь так, что здесь спокойно спишь только ты, — Ламберт состроил максимально неприятную мину. Йеннифер нахмурилась, кое-как пытаясь унять свое желание схватить Ламберта за шиворот и все-таки узнать у него все прямо так. Не тешить себя ложными надеждами или же наоборот, успокоить себя тем, что Лютик может в самом деле… почувствовать то, чего ему не хватало от Геральта в Ламберте. Сама Йеннифер, на пару с Весемиром, предпочитала молчать, наблюдая. Иной раз, просто смотря, можно узнать гораздо больше, нежели задавая бессмысленные вопросы. — А вы… Извините, я вас тут вчера не видел. Я Лютик, — он улыбнулся своей лучшей улыбкой, и Йеннифер показалось, что в комнате даже светлее стало. — Весемир, — кратко кивнул он. — Это что-то вроде, ну, знаешь… — Учитель, — прервал Эскель Койона, который, видимо, все никак не мог подобрать красивого слова. — Ого! Вы обучали ведьмаков?! Весемир кивнул, глядя на Лютика с какой-то едва уловимой эмоцией. Йеннифер понять ее не могла, но узнавала в ней что-то отчасти очень… знакомое. Что-то такое она уже видела. Может, в Ламберте. Может, в самой себе. — Это… это круто! Геральт мне не… Он осекся и испуганно посмотрел на Йеннифер. Затянулась небольшая пауза, пока Койон не сказал, все еще жуя: — Что там тебе Геральт не? — Геральт тренировал его, — пожал плечами Ламберт, отвечая за Лютика. — Геральт? — уточнил Весемир, снова смотря на Лютика. — Так ты… тоже юный ведьмак? Геральт решил вытренировать тебя без испытаний? — Нет, — покачал головой Лютик, смотря куда-то в сторону. — Вовсе нет. Я… не смогу быть ведьмаком. Ламберт издал неясный смешок. — Не верьте ему, пацан прибедняется, — он махнул рукой, будто отмахивался от надоедливой мухи. На Ламберта снова все удивленно уставились, особенно — Лютик. Его глаза были широко раскрыты. И что-то кроме удивления было в нем. Восторг. — Мы с ним мечами помахали, для шестнадцати — более чем. Видно, что ведьмак тренировал, ничего не скажешь. Вообще, знаешь, Лютик, — Ламберт что-то закинул себе в рот с тарелки и, неаккуратно потрепав Лютика по голове, даже не смотря в его сторону, сказал: — то, что ты вообще выжил после Геральта — уже повод для гордости, — он все еще не смотрел на Лютика, проявляя куда больше интереса к своей тарелке. Лютик так и застыл, глядя на Ламберта как на Бога. Как на нечто прекрасное. как на то, чего он ждал с детства. — Слушай, ты так его хвалишь, что мне самому интересно. Ну-ка, пацан, пойдем, потренируемся? — усмехнулся Койон, подмигнув. — Ну… — Лютик как-то застопорился, немного занервничал. — Можно, но вы… Ты? — Ты, — махнул он и, сдавшись, сглотнул кусок мяса, понимая, что пережевывать не выйдет. — Ты бы не верил Ламберту. Он склонен преувеличить. Ламберт аж едой подавился. — Я тут его хвалю, а он значит!.. — Ламберт возмущенно хапнул воздуха, а Лютик рассмеялся. Йеннифер не могла поверить, что Лютику в самом деле было настолько хорошо в компании Ламберта. Что Ламберт в самом деле мог быть… таким. Таким, каким для Цири был Геральт. В этот момент в зал вошли Геральт с Цири. Как догадывалась Йеннифер — либо после утренней пробежки или еще что-то такое. Она немного путалась в тонкостях их тренировок. Но Цири выглядела уставшей и запыханной, однако, она всем лучезарно улыбнулась, сияя. — Лютик! С добрым утром! — она будто бы не заметила никого кроме него. Лютик улыбнулся ей как-то вымученно и кратко кивнул. Йеннифер выдохнула. Что ж, как она и думала… Лютик человек и неудивительно, что у него есть что-то кроме боли и тоски. Есть негативные чувства. Есть нежелание принимать того, кто получал то, чего не получил он. Лютик не обязан был любить Цири, конечно, но это было так нечестно. Йеннифер ощутила сожаление за то, что Цири, кажется, влюбилась в Лютика с одного взгляда и испытывала к нему детский, живой интерес, который Лютик, судя по всему, не намерен был утолять, предпочитая компанию ведьмаков, которые, в отличии от Геральта, видели в нем что-то кроме страха и боли. Она грохнулась на место напротив Лютика и, не обращая внимания на тарелку, которую к ней поставил Весемир, сказала: — Йеннифер сказала, что я могу попросить тебя научить меня играть на лютне! Ты научишь? Ты так красиво играешь. И тут так… невозможно с этими вот, — она мило сморщила носик и кивнула в сторону ведьмаков, которые синхронно нахмурились и кинули в ее сторону недовольные взгляды. — Только и знают, что мечи и мечи, а вот этот, — она кивнула в сторону Весемира, который показался крайне возмущенным, — вообще только книжки да книжки. Ты другой! Так ты научишь меня? Лютик улыбался так, будто сидел задницей на иголках. Будто у него болел зуб, но он пытался сделать вид, что все абсолютно точно нормально. — Да, наверное, я должен, — кивнул он, и, глянув краем глаза на садящегося Геральта, быстро опустил взгляд. — Но сейчас я хотел немного потренироваться с Койоном. И… Ламберт?.. — М? — все еще копошась в своей тарелке, пытаясь, кажется, сожрать ее тоже, промычал он. — Мы можем сегодня… тоже? — Без проблем, мелкий, — махнул рукой он. Цири видимо расстроилась. — Ладно, тогда вечером? — снова попыталась она, улыбнувшись. — Вечером, — кивнул он, медленно вставая и посмотрев на Койона. — Ты ж не поел, — он вскинул бровь, однако тоже медленно вставая. — Я сыт, — сказал он, кинув на Геральта неоднозначный взгляд, а потом резко развернулся и пошел к выходу, на ходу одним быстрым движением доставая меч из ножен за спиной. Вот так, со спины, он действительно выглядел как взрослый… мужчина. Даже для Йеннифер. Высокий и пластичный, гибкий, со знанием своего тела, которое дети обычно не имеют. Койон хмыкнул, беззастенчиво поковырялся ногтем в зубах и, схватив свои мечи, пошел за ним. — Я ему не понравилась, да? — внезапно спросила Цири, глядя определенно расстроенно в пустой проем, когда оба ушли. — С чего ты взяла? — удивился Весемир. — Он просто увлечён сейчас… ведьмаками. Если его тренировал Геральт, то понятно, почему он больше времени хочет проводить с кем-то вроде них. Подожди денек другой, вымотается и все нормально будет. Цири тяжело выдохнула. Геральт потупил взгляд. Йеннифер кратко улыбнулась ей, поражаясь ее проницательности и резко встала, сказав: — Ламберт, пойдем, надо поговорить. — Я не доел, — запротестовал он, активно работая челюстями. — Ты слышал, что недоедать полезно? И вообще, с такими порциями наешь себе бока, пошли, — она резко потянула его за локоть, и Ламберт, чуть не упав спиной назад, резко встал и все-таки пошел, понимая, что Йеннифер от него не отвяжется. Спиной он ощущал напряженный взгляд Геральта вплоть до того, пока они оба не скрылись. — Ты можешь отпустить мою руку, — сказал он, ощущая, как чертовски сильно, для девушки, она держала его под локоть, видимо, боясь, что Ламберт сейчас возьмет и убежит. Хотя что-то ему подсказывало, что если он сейчас хорошенько сорвется с места, то его рука останется у нее. — А, — опомнилась она, отдернув руку. Ламберт поморщился и встряхнул свою собственную. — Задумалась. Какое-то время они шли молча, пока не вышли к балкону, с которого открывался вид на тренировочное поле. Ламберт посмотрел вниз, на Койона с Лютиком, и спросил: — Что-то насчет сопляка, а? Могу поспорить, ты им дорожишь так, как никем больше. Что вас связывает? — Не твоего ума дела, — отрезала она сухо и быстро, сложив руки на груди, глядя на движения Лютика. Такие четкие и резкие. Быстрые. Это так похоже на тебя… — Да, это касается его. Я хотела… спросить у тебя кое-что. — Да я уж понял, — фыркнул он, тоже смотря на поле. Слушая лязг мечей и выкрики Койона, советы. Не то чтобы Лютику в самом деле в подобного рода бою нужны были советы. — Я не люблю надумывать лишнего, но… ты в самом деле не интересуешься никем, кроме… Да никем, — махнула она рукой. — Хотела сказать «кроме себя», но потом вспомнила, что ты один из тех, кто самоубийство рассматривает как неплохой вариант на случай, если сильно уж устанешь. — Неправда, — рыкнул он, а потом резко посмотрел на нее. — Слушай, мне срать, насколько ты сильная чародейка и что там у тебя с Геральтом, но не надо думать, что ты все знаешь и можешь вставлять свои едкие комментарии там, где тебя не просят. Йеннифер усмехнулась, вскинув бровь. — Да, тебе срать. Именно потому, что ты не ценишь свою жизнь. Но я здесь не за тем, чтобы оказывать тебе психологическую поддержку. — Нахер мне не усралась такая поддержка, — выплюнул Ламберт и резко отвернулся, снова смотря на танец двух стальных мечей. — Что ты хочешь? — Это что ты хочешь. От Лютика. Увел его вчера аккурат в момент, когда ему стало плохо. Провел с ним весь день. Принес на руках в комнату. Спрашиваешь, как он спал и неприкрыто хвалишь. Треплешь его по волосам, хлопаешь по плечу. Ты не делал так с Цири ни разу. Ламберт поджал губы, нахмурившись. — Только не отрицай очевидного. Может, я не знаю всего, и, возможно, я даже ошибаюсь насчет тебя, я и не стремлюсь знать тебя, но я не глупа. — Почему ты вообще спрашиваешь? Какая тебе, нахер, разница? Зачем тебе мои мотивы? Хорошо отношусь, ну и хер с ним. Йеннифер посмотрела в его сторону, и Ламберт буквально был вынужден посмотреть в ответ. Ей в глаза. — Потому что я дорожу им сильнее всякого, очевидно, — она улыбнулась. Той самой нежной улыбкой. Ламберт словил себя на мысли, что не хотел отводить от нее взгляд. Как же хорошо, что она отвернулась сама. — Хорошо, не говори о мотивах, о собственных чувствах, это все производное… Просто скажи, что мне не показалось. Скажи, что ты в самом деле увидел в нем то, что увидела я. Я не хочу говорить о собственных мотивах, о том, почему здесь Лютик, кто он Геральту и почему он становится собственной тенью только от его взгляда. Думаю, он сможет рассказать тебе сам, если… если ты того захочешь. Но, что ж, мне важно знать, что ты своей этой… близостью… не сделаешь ему больно. Он недоверчив и холоден. Так же, как и ты, — она предпочла сделать вид, что не заметила, как сглотнул Ламберт. — Возможно, это и есть твой мотив. Увидеть в Лютике не крепкого бойца, не веселого барда, а самого себя. Того маленького обиженного мальчика. Может быть. Я не знаю. — Тебе не показалось. А теперь, будь так добра, заткнись, — прервал он ее. И голос его был тихий, рычащий, буквально вибрирующий. Она усмехнулась и пожала плечами, кивнув. Посмотрев на небо, сощурив глаза от солнца, она сказала: — Не думала, что скажу это кому-то вроде тебя, но… я рада. Будь осторожен с ним. Будь хорошим. И просто ушла. Ламберт остался стоять, смотря на этих двоих, танцующих этот танец боя, танец двух мечей, крови и пота. Маленький мальчик, который не смог победить… Он прикрыл глаза и выдохнул. Как же хорошо, что ей в самом деле не были интересны его мотивы. Потому что он сам, блять, не имел о них ни малейшего понятия. Просто увидев Лютика, его взгляд. Увидев, как тот прячется под тенью проходящего мимо Геральта. Увидев даже то, как он дышал, как поднималась его грудная клетка, Ламберт… почувствовал что-то не то знакомое и забытое, не то что-то нужное, но будто бы он об этом не догадывался. Бесспорно, Цири тоже было тяжело. Да. Наверное. Или нет. Откуда ему знать? Она была с Геральтом, и она выглядела так, будто была в порядке. Она не интересовала его. Но Лютик… Этот ребенок с взрослыми глазами и сильным телом. С этими чертовски знакомыми чертами. Чертами чего именно? Ламберт тяжело выдохнул и прикрыл глаза. маленький обиженный мальчик, который так и не смог…