Не люблю

      

Она просила меня остаться, а потом просила отстать.        Она просила в неё не влюбляться, но не сказала, как…

       В доме, где они обосновались, все, наконец-то заснули. Гюнтер полежал ещё немного, изучая взглядом трещины на белом потолке. Потом сел на кровати. Встал. Сделал пару шагов к выходу. Шагнул к столу — прямо пройти нельзя, там скрипящая половица. Широкий шаг по диагонали — к кровати Алекса. Отсюда уже можно спокойно ступать, не боясь скрипов. Только перед выходом порожек, и всё.        Гюнтер выныривает навстречу прохладному ночному ветру. Вдыхает полной грудью. Пропускает в лёгкие ночь. Шмидт садится на крыльцо и задирает голову, вглядываясь в звёздное небо. Тихо и красиво.        Гюнтер достаёт из кармана фотографию. Один край слегка загнулся, и он любовно разглаживает его, положив на колено. Подносит фотокарточку к самым глазам, хотя яркий лунный свет позволяет увидеть всё и так.        На фотографии девушка и двое юношей. Фотография довоенная, все трое улыбаются. Гюнтер подушечками пальцев проводит по стоящему слева молодому человеку. Руки в карманах брюк, на лице — беспечная улыбка. Клетчатая рубашка, рукава закатаны, верхние пуговицы расстёгнуты — в тот день на улице стояла неимоверная жара. Гюнтер с грустной улыбкой рассматривает себя-прошлого. Кто бы мог подумать, что за несколько лет он так изменится.        Шмидт рассматривает девушку. Смешные косички. Простое платье, которое подчёркивает её красоту, как ни одно из самых дорогих и новых не подчеркнуло бы. Открытая улыбка с ямочками. Лучистые глаза с маленькими морщинками от смеха. Катя.        Губы помимо воли расплываются в улыбке. Её красота в её простоте. Ей не нужно ничего, она идеальна сама по себе. Гюнтер закусывает губу, представляя её — идеальную без этих дурацких тряпок. Он старается не смотреть на счастливую физиономию Алекса справа от девушки.        Шмидт резко отрывает взгляд от фотографии и прижимает её к груди. Смотрит твёрдо на траву, глазами по ней бегает. Нельзя. Нельзя думать о ней. Нельзя позволить мыслям о ней пробраться в голову. Нельзя-нельзя-нельзя. Гюнтер обхватывает голову руками.        У русских есть прекрасные поэты. Они написали о любви так много, описали столько реальных ситуаций, что впору составлять энциклопедию. Гюнтер бормочет, глядя перед собой:        Пришла деловито, за рыком, за ростом,        Взглянув, разглядела просто мальчика.        Взяла, отобрала сердце и просто        Пошла играть — как девочка мячиком.        Гюнтер вцепляется в волосы на затылке, запрокидывая голову назад. Забудь-забудь-забудь о ней сейчас же!         — Aufwiederzein, Катя, — Гюнтер поворачивается, чтобы уйти. Наверное, по-французски или по-английски прозвучало бы красивее, но он не знает языков. Только русский выучил слегка, и всё. Поэтому прощается так. Он ведь немец. Ему до ужаса хочется сказать другое, но…       Это же девушка Алекса.        Это ведь девушка Алекса… Почему он? Почему его? Гюнтер сидит, рассматривая сцепленные в замок руки. Он её любит.        Он её не любит.        Эти чувства… Они ведь для двоих. Третий — лишний, так говорят. Он не будет им мешать. Если Катя любит его, Гюнтер не будет становиться на пути.        — Я тебя не люблю, — шепчет Гюнтер, глядя на фотографию.         — Я тебя не люблю, — шепчет Гюнтер и оставляет букетик цветов на подоконнике Радионовых. Быстро спускается по лестнице и уходит от дома, будто просто прогуливается. Может быть, она подумает, что цветы от Алекса… Тем лучше. Он не хочет расстраивать её. Если она улыбается, Гюнтеру всё равно, из-за него это, или нет.        Гюнтер шмыгает, совсем не эстетично для немецкого офицера, ну и пусть. Прикладывает ко лбу маленькую фотографию, точно компресс к мыслям воспалённым, глаза до боли зажмуривает. И шепчет тихо, в унисон бьющимся о черепную коробку словам.         — Я никогда тебя не забуду.