Последний конспект

      Ваня пробирался сквозь плотную стену дождя, что лил как из ведра, и проклиная всё, что только можно было проклясть, бежал. Бежал, не понимая куда несут его ноги, неважно, лишь бы подальше от этого места. Он не мог понять, это просто дождинки или его слёзы бельмом застилают его серые глаза. Его руки были сильно сжаты в кулаки, никому не известно, что он пытался спрятать в них с таким усердием, ещё чуть-чуть и ногти разорвут бледную кожу на ладонях. Он практически кричал, не боясь привлечь к себе лишнего внимание: людей поблизости не наблюдалось, а даже если они и были, то шум дождя перекрыл бы даже самый громкий моторный рёв. Треклятья с участием таких слов, о присутствии коих в своем лексиконе Валевский ранее даже догадываться не мог, сыпались на всё: холодный дождь, из-за которого придется наглотаться кучи таблеток в очередной раз, чтобы потом снова не залечь с ангиной; огромные выбоены на дороге, в которых скапливалась вода; обувь, которая совершенно не спасала от воды; и самое главное — учителя русского языка, Виктора Константиновича. Иван не пробежал ещё и половины пути, а уже успел промокнуть до нитки. Да, было опрометчиво просто так сбегать от добрехонького преподавателя не оглядываясь, нужно было прихватить с собой его зонт. И как это парень не заметил, когда безвредный грибной дождик превратился в убийственный ледяной ливень. Долбит по плечам как молотком. Ах, точно, он же был занят тем, что тёрся плечом о плечо своего учителя и краснел как восьмиклассница, отводя взгляд и закусывая губу. Губу, на которой так и продолжала красоваться та мерзопакостная ранка. Немного одолевший, но в некоторых местах приятный привкус железа. Так, про губы лучше вообще не вспоминать. Невольно в сознании Вани обрисовалась картинка самыми, что ни на есть, яркими красками: встревоженное лицо учителя совсем рядом, так, что юноша может разглядеть маленькие капельки воды, стекающие по лбу, виску, переносице мужчины. И откуда они вообще взялись? Он же постоянно под зонтом шёл… А дальше уже ощущения: приятный холодок, а затем и жар на губах, ледяная ладонь соскальзывает с подбородка на тощую шею, потом и на затылок… — Да очнись же ты, придурок! — Вернул себя в реальность юноша, ударив по щекам пару десятков раз. — О чём ты вообще думаешь?! Руки окоченели и дрожали, зуб на зуб не попадал, Ваня готов был вернуться назад и забрать этот несчастный зонт, но что-то его удерживало и заставляло твёрдо и упорно идти вперёд: то ли гордость, то ли какое-то другое чувство, которое сам старшеклассник активно вычёркивал из своих мыслей и сознания. Ну нет, возвращаться он уж точно не планировал! Когда крыша родного дома наконец показалась, юный Валевский был готов выкрикивать ликующую речь и выплясывать чечётку хоть весь оставшийся день. Но спокоен он будет, когда переступит родной порог и окажется на затёртом до дыр ковре, в пропахшей домашними растениями, которые уже давно стоят неполитыми и приятным запахом стирального порошка квартире. Для кого-то это странно, но для Вани это чисто мана небесная. — Но только под потолком своей квартиры, — мысленно добавил Ваня, шустро вытаскивая ключи от родной хаты из рюкзака. Как только дверь за парнем закрылась, он расслабленно выдохнул и, оперевшись на косяк спиной, скатился на пол. Голова однозначно освежилась и ненужные мысли давно покинули место своего пребывания, теперь осталось очистить тело. Всё к чёрту промокло! Надо озадачить маму, чтобы та всё-таки порылась в шкафу и нашла хоть какой-то зонт с трёхсантиметровом слоем пыли. Откинув промокший рюкзак в сторону, Ваня с горем пополам стянул ботинки и, шаркая мокрыми носками по паркету, поплёлся в душ. Он сейчас как раз кстати! Горячая вода приятно оживляла каждую клеточку организма и заставляла её проснуться, начать жизнь с белого, чистого листа. Можно было просто стоять под струёй воды, давая ей сделать всё самой, это, можно сказать, некий массаж. Понадобилось около десяти минут, чтобы юноша наконец отключил обжигающую воду и вышел в коридор уже с новыми силами и совершенно другим настроением. Выйдя из ванной, первым делом Иван заприметил зеркало. Глядя на себя красивого, он запустил руку в тёмные русые волосы, тем самым как бы расчёсывая непослушные мокрые вихры. Просто семнадцатилетний худоватый парень, в свободной футболке и поношенных шортах глядел на себя. Зато у него прекрасные стройные ноги и сильные руки, подтянутое тело — годы на турниках даром не прошли. — Да, и этот придурок никак не может жить без приключений на свою задницу! — Недовольно прохрипел он, выпуская руку из цвета горького шоколада волос. Пускай просохнут. Вся мокрая одежда была отправлена в стиральную машину, и подросток с чистой душой повалился на диван. Этот день однозначно станет одним из худших дней в его жизни. Хуже уже не может быть, а вот изменить ещё всё возможно: немного приправить безмятежной радостью кинофильма и кроткой невинностью попкорна или зефира. Валевский в этой суматохе, даже позабыл, что он, мягко говоря, недолюбливает эти белые подушечки сахара. Стоило Ивану только подумать об этом, как в дверь постучали, сразу после, не дав парню даже сообразить, на всю квартиру разнеслась трель звонка. И всё бы ничего, да только гость так упорно трезвонил, что хотелось кинуть в него табуреткой или настучать ему по голове как следует, а желательно хорошенько долбануть по ней сковородой. Чугунной. Еле перебирая ногами, Валевский поплёлся в прихожую, думая о том, кого же это могло принести в такую-то погодку и где, если что, прятать труп. Вот Ваня ворчит о том, что никто адекватный бы ни за что не стал так долго нажимать на звонок. Кнопку сейчас сломает! Вот дверь медленно открывается, когда уставший и полусонный юноша нажимает на ручку. И вот перед взором парня открывается прекрасная картина: Виктор Константинович собственной персоной. Кажется было сказано, что хуже этот день уже быть не может? Так вот, забудьте. Одно мгновение, и дверь закрывается с невероятной для неё скоростью. Около минуты Иван стоял у порога и прямо-таки ощущал через толстый слой железа испепеляющий взгляд преподавателя. А его лицо сейчас достойно кисти самого Да Винчи. Какого хрена он тут забыл?! А квартиру откуда узнал? Снова отчаянный крик звонка, видно ему тоже не очень хочется чтобы его насиловали пальцем этого человека. Хотя человек ли он? — дьявол, давно уже известно. Глубоко вздохнув, старшеклассник, как будто набравшись сил, опять распахнул дверь, уже раздумывая над тем, куда первым делом бить. По ту сторону всё также стоял привесёлый Виктор Константинович. В том же чёрном пиджаке, в тех же очках и с тем же щекочущим нос одеколоном. Ване в голову вдруг пришла мысль, что никакого учителя перед ним сейчас нет, а всё это галлюцинации от резко поднявшейся температуры. Чтобы проверить свою догадку, парень, даже не попытавшись обдумать свои действия и то, какие последствия они могут за собой повлечь, резко схватил мужчину за плечо. Ткань пиджака сжалась в юношеских пальцах. И долго он собирается так стоять? — Отпустите может уже? Он, к слову, довольно дорогой, я не очень-то горю желанием за него переплачивать. — Спустя не определённое время заявил преподаватель совершенно спокойным тоном. — Кхм, живой… — Делая вид, будто ничего его не смущает, высказался Ваня. — Чего ещё? — Если ты так уж сильно засмущался, убегать было необязательно, — ухмыляясь, практически промурлыкал русич, аккуратно убрав прядь волос парня, которая так и лезла в глаза, слегка задев ушко. На что тот, опомнившись, резко дёрнулся в сторону, чуть ли не долбанув учителю по его длинной пакостной руке. — Руки убери, или эта дверь прищемит тебе что-нибудь и оторвёт по случайности! — Сквозь зубы процедил Ваня, метая яростные взгляды то на учителя, то на то, от чего он так хотел его избавить. Юноша слишком сильно выделял всё то, что должно относится к официальному разговору. — Давай: до свидания, спасибо, что зашёл, — снова издевательская усмешка, и ладонь Вани уже тянется к ручки двери, однако оказывается перехвачена.  — Нет уж, дорогой, не выйдет. — Отвали. — Вырвав руку из цепких мужских «наручников», выплюнул Валевский. Вся эта ситуация начинала ему изрядно надоедать. — Говори зачем пришёл и проваливай. — У тебя есть зубки, смотри не обломай их. — На лице преподавателя появилась улыбка, у Вани — чувство, что всё это ненаглядного Витечку очень уж забавляет, а над ним сейчас просто глумятся самым наглым образом. — Убери свои грабли! — Очередная попытка захлопнуть дверь и выставить нежеланного гостя за порог была более удачной, но все ещё не исполненной: в самый последний момент Виктор успел просунуть ногу между стеной и дверью. — Валевский, мне больно! — Мужчина зашипел и, кажется, скорчился от боли. — Открой ты эту проклятую дверь! — Убирайся, здесь тебе не рады! — Продолжал стоять на своем Ваня. — Хорошо, будем играть по-твоему: я буду стоять у тебя под дверью и ждать твою родительницу, и тогда уж тебе точно не сдобровать! Молчание. Хватка Вани ослабла, и через несколько секунд дверь уже была полностью распахнута. Удивлённый таким быстрым переменам в настроении своего ученика, Виктор не двигался. Неужто так из-за матери распереживался? — Либо заходи, либо катись к чёрту. — Особо не церемонясь, проворчал Валевский. Его хмурое выражение лица заставляло желать лучшего. Им сейчас можно сёмгу поливать, как лимоном. Мужчина молча переступил порог и, заинтересованно глядя на ученика, — как на диковинную зверушку в зоопарке, ей-богу, — закрыл за собой дверь. — Ну так? — Чувствуя, что он проиграл в этой кровавой битве, безэмоционально, в который уже раз, вопросил Ваня. — Конспект. Ты не забрал. — Коротко пояснил русич, получая в ответ разгневанный взгляд школьника. — Я из-за него, для справочки, вымочил весь свой портфель! — И только из-за этого ты припёрся в мой дом? Из-за одного еб… грёбанного конспекта?! — Во-первых, прошу не выражаться при мне, — строго начал Виктор. — А, во-вторых, ты прогулял сегодняшний урок и наверняка не усвоишь тему самостоятельно. Если вообще попытаешься. А в-третьих, начните уже соблюдать субординацию и обращайтесь ко мне на «вы». — Чтоб вас клопы погрызли, — себе под нос пробурчал Ваня, а потом, сделав пригласительный жест рукой, громче добавил: — Прошу. Когда Валевский уже был готов учиться — на столько, на сколько это было возможно, конечно — и усваивать информацию, одним словом — старался не выпустить весь трёхэтажный мат, Виктор Константинович решил по иному: — Где ваше гостеприимство, Ванечка, даже попотчевать дорогого гостя не удосужитесь? — Конечно, уж простите, чего изволите: вино, шампанского, чаю с мышьяком или бисаком*? — С сахаром, пожалуйста, — удовлетворённо улыбнувшись, подсказал мужчина, подавая вымокший портфель своему ученику. Тут уж Ваня чуть не сорвался. Что за наглость?! Он ему что, дворецкий какой?! Но подавив в себе желание в сопровождении великого русского мата выпроводить столь любезного гостя, брезгливо кинул его хренов чёрный портфель в сторону. Наконец парень оказался на кухне, — с таким же хмурым выражением лиц, — полез в шкаф с посудой. — Так, вы живёте с матерью одни? — Не ваше дело. — Сильно ударив дном чашки о стол, так, что учителю показалось, что посудина вот-вот треснет, произнес Иван. В одно мгновение его настроение переменилось из обычного сердитого до такого мрачного, что его, буквально, можно было ощущать на коже. Теперь с его лицом не сравнится даже скисший творог. Молчание. Оно затянулось и казалось, что смущало одного только преподавателя. Иван же чувствовал себя замечательно, даже при том, что напротив него в кухне его квартиры сидит ненавистный русич и пытается выведать информацию, совершенно его не касающуюся. Парень не думал ни о чём. Как только чай добрался до губ, всё отошло на задний план. Все стало неважным, остались только горячий чай и спокойствие. И так бы продолжалось ещё долго, если бы не… — Валевский, вы там где запропастились? — Медленно открыв глаза, Ваня увидел перед собой то, что видеть не хотел бы никогда больше в жизни. Над ним — слишком близко — нависал мужчина и встревоженно глядел ему в глаза. Уже третий раз за день, да что за напасть-то такая… И снова воспоминания унесли в прошлое, где он стоит совсем рядом к учителю, а тот напряжённо глядит на его разбитую губу. — Болит? — Вопрос, кажется, совсем невинный и задан был просто из искреннего беспокойства, однако ответ… — Целоваться могу. — Тишина. В действительности прошло не больше секунды или двух, но для него время растянулось на долгие и долгие минуты, если даже не превратилось в одно простое нескончаемое месиво. — Я-я… Просто мысли вслух! Да, Валевский, ты просто молодец, этот ответ ещё лучше! Когда Ваня осознал, чего наговорил, он уже мысленно херачил себя по своему рту, который явно жил своей отдельной жизнью. — «Мысли вслух», говоришь? Ну давай, сделай то, что хочешь, иначе это сделаю я. — И тут глаза старшеклассника округлились до неузнаваемости. Этот ответ его шокировал намного больше чем свой собственный. Но особенно его потряс препод, который стоял с самой наглой и обворожительной ухмылкой. Он вообще сам себя слышит?! — Ч-ч-чего?! Ты совсем с дуба рухнул?! Ничего я не хочу! Я не… н-не… я не по этим делам! — Стал уж было изъясняться Валевский, но в ответе, по факту, даже не напрягся. — Я тоже. — Серьёзно?! Ладно, все слова назад, этот ответ ещё круче. — Раз так, какого хрена ты противоречишь своим словам? — Личико Ванюши стало более сносным, теперь он будто пытается играть с Константиновичем, как котёнок. — Своим словам? — Боже, он и правда идиот, или прикидывается? — Пару секунд назад сказал, что не по этой части? — Бросил Ваня и уж было хотел уйти, несмотря на дождь, который уже давно разыгрался не на шутку. Так противно шуршит асфальт под ногами. С минуту Виктор молчал. Да он издевается?! — И вот хрена ли ты сейчас молчишь? — Кинул через плечо парень, ожидая самого неожидаемого: того что он сейчас сморозит. — Я просто даю тебе возможность сделать то, чего ты хочешь, да и как отказать такому очаровашке? — Ну всё, сейчас Иван со всей дури пнёт ему туда, куда совсем не стоит бить, а что? Путь не несёт чепухи. Может правда пьян? Обернулся. — Очаровашке? — Почему-то сейчас, ему захотелось улыбнуться. — Раз уж начал дразнить, доведи дело до конца, или я сделаю это сам. — В который раз произнес учитель, только слегка меняя местами слова в предложении. Как глупый попугай, честное слово. — Как ты уже задрал! — Успел только Витенька оттопырить свой пальчик и высказаться по этому поводу, как Валевский бесцеремонно притянул его за галстук к себе. Мужчина опешил, явно не ожидая такой реакции. Иван впился своими губами в учительские, чёртова разница в росте, как она мешает сейчас! Преподаватель был, мягко говоря, в шоке. Он даже выронил свой портфель и зонт: оба оказались на земле. Но Виктор не растерялся, он точно также притянул Ваню ближе за его красную кофту. А потом Ваню захватывает ураган невероятно приятных и сладостных ощущений. Мягкие губы медленными движениями открываются юноше всё больше и больше, позволяя себе такие наглости, на какие даже он сам не решался. Когда парень, забывшись, приоткрывает рот, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха, его лишают этой возможности: юркий и влажный язычок проникает в рот, тут же начиная исследовать его. Потеряв нужду в вздохе, Иван полностью отдается партнёру, его больше не заботит ни то, что ведёт здесь не он, ни то, кем собственно является этот самый партнёр. Он просто хочет этого. Хочет чувствовать прикосновения чужого языка к своему; хочет сплетать их вместе; хочет слышать недовольный тихий рык, когда Ваня отрывается от сладких губ, чтобы не задохнуться, а потом снова припадает к ним. Он хочет ощущать холодную ладонь на своем затылке; хочет чтобы длинные пальцы продолжали перебирать его волосы; хочет чтобы вся его одежда пропахла не этим глупым дождём, а его партнёром; хочет никогда не прекращать этот поцелуй; хочет всем телом ощутить жар другого человека. Он хочет, хочет, хочет, столько всего… Внутри живота ожили давно умершие бабочки, они заиграли друг с другом, создавая приятную тёплую волну, что разнеслась по всему телу в мгновение ока… Ване вдруг захотелось покрепче схватить его, человека, который приносит ему такие невообразимые удовольствия, словно тот должен вот-вот исчезнуть. Словно, если Валевский откроет глаза, то все это пропадёт, как мираж, как жалкая галлюцинация… Но он не может его потерять, не сейчас, не тогда, когда он только его обрёл. Поэтому обе руки юноши опускаются на широкие плечи. Какое-то время одной Ваня только аккуратно, кончиками пальцев, поглаживает открытую шею, потом, добившись тихого стона в собственный рот и набравшись смелости, он запускает пятерню в мягкие волосы и сильно сжимает их. Вторая рука обвивает шею. Вот теперь можно открыть глаза и не бояться, что всё исчезнет. Ещё сильнее ухватившись напоследок, Ваня размыкает веки. Весь мир в одно мгновение становится серым, и юноша даже не сразу понимает суть произошедшего. Одна долгая минута понадобилась, чтобы до парня дошло, чтобы память восстановилась и чтобы часть мозга, которая отвечает за соображение вернулась из мира сладких грёз в реальность. В суровую и очень жестокую реальность. Больше ни о чём не думая, юноша отталкивает учителя, срывается с места и бежит. Бежит вперёд, не смея обернуться, и задыхается от накотившей обиды. Что же он сейчас натворил? Почему сердце так бешено стучит, а вместе с тем больно сжимается? Почему глаза предательски режет? Почему лёгкие отказываются работать и невозможно нормально вдохнуть? Почему бабочки внутри перестали летать, а превратились в толстых и противных гусениц, что теперь пожирают его изнутри? Почему?.. То, о чём вспоминать не хотелось вырвалось наружу, и Ваня, не желая повторения неприятных событий, на автомате дёрнулся назад. Сбежать от зоркого взгляда не получилось, а вот долбануться об стену — да. Да у него талант биться головой обо всё, что угодно. Не совладав то ли с нервам, то ли с самим собой, Валевский, дёрнув своей рукой, в попытке за что-то ухватиться, сбил со стола кружку с недопитым чаем. Кажется, он даже не понял, что сейчас произошло. Громкий треск, что-то упало, что-то разбилось, что-то разлилось… Когда Иван наконец пришёл в себя от резкого приступа страха со смесью безумия, Виктор Константинович стоял в паре метров от него и с искренней досадой глядел на то, что устроил юный хозяин дома. — Ты всегда такой нервный? — Вскинув одну бровь вверх, вопросил учитель, поглядывая то на разгром, то на Валевского. — Только когда вы рядом. — Съязвил парень, в ответ получив тяжёлый вздох. И тут он был полностью — в коем-то веке — согласен с мужчиной. Юноша, конечно, ожидал, что что-нибудь да повредит, но не в таких масштабах… На полу развернулась та еще трагедия: куски разлетевшейся чашки валялись вперемешку с цветочным горшком в грязевой луже, которая сделалась от соединения почвы и чая. Молодец, Валевский, мало ему посуды, давайте ещё и матушкин цветок, кому-то сегодня явно не сносить головы. Неподалеку покоилось и само растение, в отвратительном, к слову, состоянии: верхушка повреждена, как и корни — теперь уж цветочку не выжить. Бедное создание. — Ну что ж, герой, давай убирать этот твой спектакль… — Снова тяжело вздохнув, предложил Витя. Он стал медленно стягивать с себя пиджак, оказываясь в одной, ещё не высохшей от дождя рубашке, что прилипла к телу и… — Сам справлюсь… — Пробурчал Ваня, наконец сумев оторвать взгляд от тела учителя, на которое и не должен был засматриваться. — Ну нет уж, не люблю наблюдать за тем, как кто-то работает — я не из таких… — А я из таких. Вот вам швабра, и за работу. — Не дав учителю договорить свою пламенную речь, которая заключалась в том, что он весь правильный и хороший: не бросит в беде и поможет даже такому несносному и проблемному ученику, как Валевский. — Ну нет, Ванюша, я к вам домработницей не нанимался! — А зря, вам бы пошёл фартуч… — Щёки залились краской, — от сказанной самим им очень лишней фразы и издевательской улыбки Вити, — Ваня вырвал швабру из учительских рук и принялся тереть паркет, особо не вглядываясь где и зачем. — Не закатаешь мне рукава, Ванюш? — нагло ухмыляясь и внутренне ликуя, поинтересовался русич. — Ещё чего? Не немощный. — Приседая, чтобы поднять крупный осколок, проворчал юноша. Он слишком внимательно разглядывал паркет, грязь, осколки, даже швабру, как будто видел всё это в первый раз. Так сильно ему не хотелось смотреть в лицо учителя. — Как пожелаешь, — пожав плечами и досадно хмыкнув, преподаватель стал медленно закатывать рукава. Как только с этим было покончено, мужчина пришёл на помощь неумелому ученику. Где-то через час вся кухня сверкала как от капитального ремонта, а оба молодых людей в изнеможении разлеглись на диване, иногда отпуская в адрес друг друга разного рода шутки и публично ненавидя выходки своего напарника. — Что ж с вами будет, Валевский, даже пол мыть не умеете. — Усмехнулся уставший преподаватель, прикрыв глаза и наслаждаясь заслуженным отдыхом и мягким диваном. — Как придётся, буду вас нанимать: в самый раз подходите, — с издевкой, однако без злобы, ответил Иван. — Должен заметить, вы меня во многом нанять желаете, — приподнимаясь на локте, чтобы видеть лицо собеседника, сказал мужчина. — Неужели ничего не умеете? — Целоваться умею, — чуть было не сорвалось с Ваниных губ, но он вовремя прикусил себе язык. Вдруг послышался звон ключей. Усталость как рукой сняло, Ваня в ужасе раскрыл глаза, глядя в не менее перепуганное лицо преподавателя. Не сговариваясь, оба повскакивали со своих мест как ужаленные. — В мою комнату, — скомандовал Ваня, не оборачиваясь, и уверенно пошёл в коридор. Виктор Константинович не стал спорить: только кивнул и шмыгнул в самую дальнюю комнату. — А у вас тут симпатично, только не убрано… — Будьте добры заткнуться и сидеть тихо, ладно? — Захлопывая дверь в свою комнату прошипел подросток. — Ты сегодня рановато. Последняя фраза была адресована уже маме: женщина зашла в квартиру с уставшим видом и слегка растрёпанной причёской, некоторые прядки каштановых волос и вовсе выбились от остальных и сейчас качались, щекоча лицо. — На сегодня всё сделала, отпросилась уйти пораньше. — Рассказала она, отдавая сыну пакеты. — И ты все их одна несла? Совсем не бережёшь себя… — С нежностью поглядывая на мать, проворчал Ваня. — Не закрывай, я сам. — Увидев то, как мать тянется к дверной ручке, дабы закрыть её на ключ, быстро среагировал юный Валевский. — Я разберу и пойду в комнату, хорошо? Нужно сделать некоторые задания… — Я тебя поняла, — женщина ласково улыбнулась, но даже эта улыбка не могла скрыть бледности её кожи и усталости. — Занимайся. — она улыбнулась и засеменила в сторону ванной. С быстротой зверя Ваня разложил продукты по их законным местам и, сказав, что-то матери напоследок, вылетел из кухни. Только когда дверь в мальчишескую спальню была плотно закрыта вместе с дверью ванной комнаты, Валевский смог расслабленно выдохнуть — полдела сделано. — Быстро! — Шёпотом крикнул, чтобы вывести Виктора из спальни как можно скорее и распрощаться с ним — желательно бы навсегда — старшеклассник, наблюдая как учитель бесстыдно осматривает его комнату. Тот едва успел собрать в охапку свой зонт, уже давно высохший, и портфель, не отнимая взгляда от детской фотографии Вани. Там он был ещё совсем ребёнком, по одну сторону от него сидит мама, ещё не познавшая каждодневных трудов на изнурительной работе, а по другую — отец, он широко улыбается и приобнимает сына. — Да хватит пялить! — Ваня одним быстрым и резким движением опустил рамку фотографией вниз. И вдруг, совершенно не ожидая подобной реакции, получил сочувственную улыбку и понимающий взгляд. — Ладно, Валевский, пора мне. — Подытожил мужчина, положив ладонь на макушку парню и слегка взлохматил ему волосы, открывая незамкнутую входную дверь. — Валите уж, — пробурчал Иван. — Скучать не будешь? — Самодовольно улыбаясь, вопросил Виктор, расположившись на лестничной площадке, как у себя дома. — Ни за что! — Захлопывая дверь, заверил юноша. Спустя несколько минут Виктор Константинович уже стоял на мокром асфальте, широко улыбался и показывал Валевскому большой палец. Ваня кивнул, выдохнул и закрыл окно, в котором и караулил своего учителя. Как только голова старшеклассника коснулась мягкой подушки, и он уж было замечтал о спокойствие и отдыхе, его окликнули: — Вань! — Да? — Мысленно крича от ярости, Ваня поднялся с мягкой, словно сладкая вата, постели и поплёлся куда-то на мамин голос. — Это тоже стирать? — В руках женщины удобно расположился черный пиджак. И откуда он вообще? Вот чёрт! «Чёрный пиджак. — Повторил в уме Валевский. Повторил и наконец понял смысл сказанного. — Чёрный пиджак!» — Нет, мам, это Серый заходил — забыл забрать, — судорожно сообразив и выпалив первое оправдание, что только пришло в голову, Иван вырвал вещь, когда-то недавно принадлежащую его учителю. — Я отдам завтра. — Ну, хорошо… — Как-то неуверенно ответила мать, пожимая плечами. Наверное думала о том, с каких это пор Серый носит пиджаки? «Чёрт бы его побрал! Виктор, хренов ты Константинович, ненавижу!» — слишком усиленно топая и слишком крепко сжимая чужой пиджак, негодовал Валевский.