Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель!

Румпельштильцхену было так хорошо, что аж немножечко стыдно. Перед Белль. Хотя… Кого он обманывает, ни черта ему было не стыдно! Ни перед Белль, о которой за последнее время и не вспоминал, что удивительно, ни перед кем-либо еще. Хотя бы потому, что те несколько людей, чье мнение его и волновало, сидели рядом с ним и со смехом кидали друг в друга хлебом. К его удивлению, Эмма Свон оказалась не просто неплохим поваром, а потрясающим. Стейки, которые она для них приготовила были просто божественными. Каждый кусочек буквально таял во рту. Он уже давно с таким наслаждением не ел. Сам готовкой занимался редко, хоть и умел, а Белль, что в этом мире, что в Заколдованном лесу, готовить так и не научилась. А судя по тому, с каким рвением ел Бей на пару с Генри, они были в таком же восторге, как и он. Несмотря на сытость, он с нетерпением ждал еще и вишневый пирог, чей потрясающий аромат заполнял небольшую кухню хижины. А пока ждал угощение, он тайком посматривал на Спасительницу. Ее золотистые волосы были собраны в высокий хвост, свою знаменитую красную куртку она сняла, как и рубашку, оставшись лишь в майке и джинсах, в общем она выглядела довольно… по-домашнему, что ли. Особенно этому виду способствовали забавные тапки в виде гномов из местного мультика про Белоснежку, в которые она переколдовала свои сапоги. Его все еще изумляло, с какой легкостью она использовала магию. Помнится, он с трудом смог заставить ее сделать простенький щит, когда его ранил Крюк, а тут она даже, кажется, не замечала, как рефлекторно колдует. Самомоющаяся посуда в раковине была тому доказательством. Это еще один факт, который его поражал. Ее магия была какой-то странной. В некоторых аспектах она была похожа на магию привычную для Заколдованного леса, а в других — это было что-то другое. Но не только за этим он незаметно наблюдал. Как-то раньше этого он не замечал, но сейчас вдруг понял, что у Спасительницы довольно красивая фигура и… прочие формы, которые весьма удачно подчеркивали узкие синие джинсы. «Старый ты извращенец… Она — мать твоего внука, к тому же, тебя за пределами этого, вдруг ставшего уютным, мирка ждет Белль…» — мрачно подумал он, подперев рукой щеку. Но впервые ему не хотелось оставлять этот маленький домик. Даже ради Белль. Как ни странно, ему хотелось застыть в этом мгновении. В мгновении, где рядом сидел его живой улыбающийся сын, который шутил с его внуком, а рядом с ними, как заботливая мать семейства, порхала Эмма. В мгновении, где он впервые за многие годы, даже за столетия, почувствовал семейную мирную идиллию. — А вот и пирог, — довольно сказала Эмма, прервав его размышления. Она обошла стол, держа противень с готовым вишневым шедевром, и встав между Генри и Бейем, поставила на стол пирог. У него против воли потекли слюнки. Правда неизвестно отчего точно: от чудесного аромата домашней выпечки или от краткого проблеска оголенного бюста Спасительницы, который он увидел, когда она склонилась над столом, отчего у него невольно стало теснее в штанах. «Черт!» Даже было как-то неловко. Румпельштильцхена его возлюбленная Белль, которую он видел в куда более раздетом виде, так никогда не волновала. — …будешь? — вновь ворвался в его мысли звонкий голос Спасительницы. Он нахмурился и посмотрел на нее. — О, смотрю ты снова с нами, — иронично сказала Эмма, стоя рядом с ним, и вздохнув, указала ножом, судя по всему, уже не в первый раз на противень с выпечкой. — Пирог, говорю будешь? Это ведь ты не забыл мне указать, пару раз, чтобы я не делала его с яблоками. — Д-да, да, буду, — нахмурившись, сказал Румпельштильцхен, неловко дернув плечом. Тут они уже в который раз за этот вечер услышали звук вибрации. Колдун краем глаза заметил, как блондинка до белых костяшек сжала в руках нож и с большим усилием, чем надо, продолжила резать пирог. За последние пару часов, как они здесь собрались, ее телефон звонил уже раз тридцать, если не больше. — Может все-таки стоит ответить? — тихо сказал он. Не то, чтобы Румпельштильцхен жалел Прекрасных, которые сами, пусть и потеряли память о последнем годе, но все же испортили и без того хрупкие отношения с дочерью. Они оба были молоды и пусть тогда думали, что первенца своего больше не увидят, все же могли повременить с рождением нового наследника, а не в чуть ли первый же день, после прибытия обратно в Заколдованный лес, настрогать нового ребенка. Но видя, как каждый раз немного тускнели блестящие от радости после воссоединения с отцом глаза Генри, а лицо блондинки искажалось в страданиях, он хотел как-то помочь. А лучше, чем дать совет: поскорее ответить на настойчивые звонки и хоть ненадолго отвязаться от родителей, он пока ничего не придумал. — А может стоит ответить тебе, ужас ты сторибрукский? — сердито сказала Эмма, со звоном ставя перед ним тарелку. — Ты у нас тут с самым подвешенным языком, вот и поздравь как-нибудь этих… очаровательных людей, желательно как можно красочнее. Нил и Генри на заднем фоне сконфуженно притихли. Они поразительно похоже вжали головы в плечи, напоминая двух детей, которые невольно стали свидетелями родительской ссоры. — Я, конечно, могу, — с усмешкой сказал он. — Но боюсь, услышав мой голос, они могут подумать, что я ставлю на вас какие-нибудь изуверские эксперименты или уже закопал где-то в лесу, и звонить от того станут только больше. Эмма захныкала, но взяла вновь зазвеневший телефон. — Ладно. Я отвечу, — несчастно сказала она, и махнув на них рукой, добавила: — А вы пробуйте пирог. Что ли я зря с ним корячилась… После чего вышла на улицу. — Нда, — еле слышно протянув в наступившей тишине Нил. — Кажись, она теперь не скоро с родителями помирится… Лет этак через сто. Он искренне сочувствовал своей бывшей девушке. Они может уже и не вместе, и вряд ли когда-нибудь сойдутся, хотя он все еще продолжал ее любить, ему жутко было ее жаль. Он, как никто, знал, что Эмма человек, который трудно сходится с другими и с неохотой дарит свое доверие. Доверие, которое единожды предав — уже будет трудно вернуть. Ох, как трудно… Ему ли не знать. — Она обиделась, — грустно сказал Генри, ковыряя пирог. — И не только из-за нового ребенка. Румпельштильцхен поднял бровь. — Да неужели? И что же Прекрасные успели еще натворить? — Они разозлились. И вместо того, чтобы попробовать помириться с мамой, они с тех пор, как мы приехали, только ссорятся с ней, — печально поведал ребенок. — Точнее, они, как бы пытались помириться, но все равно у них как-то мама оставалась виноватой… Будто их поражает сам факт того, что она посмела рассердиться на то, что у них будет другой ребенок… Колдун закатил глаза на тупость королевской четы и невольно вздрогнул, услышав громкий треск пластика, донесшийся с улицы. Бей и Генри тоже встрепенулись, но он махнул им рукой, чтобы они не вставали, а сам встал из-за стола и вышел из хижины. На улице было уже темно и веяло прохладой, но напряженно застывшую неподалеку от крыльца Эмму это, кажется, не волновало. Переступив через остатки телефона, чей треск они и слышали, когда незадачливый аппарат встретился со стеной домика, он застыл на первой ступеньке, так как дальше крыльца он уйти не мог, барьер не позволял. Барьер сделанный, кстати, из ленточек, которые ему достались от парочки сестер, одна из которых плохо владела даром замораживать все подряд, и которые хранились в его ломбарде, об явном ограблении которого, он еще потом серьезно поговорит с блондинкой, поэтому он просто ее тихо окликнул: — Мисс Свон? Мисс Свон?… — но в ответ была лишь тишина. Он прикрыл глаза и твердо произнес: — Эмма… Та дернулась, но не повернулась. — Что-то случилось? — спокойно спросил он, подозревая, что тут было нечто большее, чем простой взбрык буйного нрава блондинки. Наконец, Эмма тихо вздохнула и все так же не поворачиваясь, твердо сказала: — Присмотри за Генри, да и за сыном своим. Никуда их не отпускай и сам отсюда носа своего не высовывай. Румпельштильцхен прищурился, теперь уже всерьез обеспокоенный. — Эмма, что произошло? — жестко спросил он, отчаянно сожалея, что она стоит так далеко и он не может к ней подойти. Эмма рыкнула и стиснув кулаки по бокам, со злостью в голосе сказала: — Зелена украла ребенка Мэри Маргарет. Поэтому я сейчас пойду ее убивать. Может даже медленно и весьма вероятно мучительно… Она обернулась, и у него в груди отчего-то все перевернулось. По ее взгляду, несмотря на тьму ночи уже накрывшей Сторибрук, как и его окрестности, колдун ясно мог видеть, что она говорит абсолютно всерьез. И от этого ему стало как-то нехорошо. Эмма Свон никогда и никого не убивала, хотя и была весьма воинственной девушкой. Она была самим воплощением того, чем обычно могли похвастаться рыцари и герои, но сейчас ее глаза были холодны, а поза решительной. Сейчас она вдруг стала похожа на бывалого солдата, которому не раз пришлось отнять чью-то жизнь и это все ему очень не нравилось. Ему внезапно страстно захотелось ее остановить, не дать сгубить свое чистое сердце… Но уже явно она все решила. — …к следующему полудню ты получишь свой кинжал и сможешь, наконец, умчаться в закат на розовом пони вместе со своей приторной принцесской, — тут она прищурилась и гневно добавила: — А если не досмотришь за моим сыном, то этот ножик окажется у тебя в заду. И прежде чем он успел что-либо сказать, она исчезла в облаке серого дыма.