Наш любимый гербарий

      Кажется, мне что-то снилось. Сон этот был странным, тягучим и вязким, будто моё сознание плавало в озере липкой патоки. Откуда-то издалека раздавался знакомый голос. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы сосредоточиться, сбросить с себя оковы сна и разобрать слова Леры.       – Образовавшийся в результате окислительного декарбоксилирования пирувата в митохондриях ацетил-КоА вступает в цикл Кребса, – монотонно бубнила подруга. Я чувствовала, что сидит она на моей кровати. А точнее, на моей ноге.       – Ты издеваешься? – слабо пробормотала я и протерла глаза. – Я же в больнице, какая биохимия…       – Глядите, кто проснулся! Добрый вечер.       Я недоуменно посмотрела на Леру, окончательно разлепив, наконец, веки. Осмотрелась. Палата была рассчитана архитектором на двух человек, но кроватей здесь было четыре. На соседней лежала незнакомая женщинка лет тридцати, пытавшаяся читать книгу. Думаю, Лера со своей биохимией её выбесила, потому что незнакомка недовольно щурилась и раздражённо поджимала губы, но, впрочем, ничего не говорила. Судя по голым тумбочкам, другие кровати были пока свободны. Два больших квадратных плафона освещали палату, в то время как за окном было темно. И впрямь, вечер.       Я попыталась было сменить положение, хотя бы привстав на локте, но в животе появились странные ощущения. Это ещё не было болью, но (я знала по опыту) рано или поздно ею станет. Тут же обнаружилось, что на тыльной стороне левой ладони у меня стоит катетер. С замиранием сердца приподняв одеяло, я взглянула на свой живот. Он был перевязан бинтами. И мешка для стомы не наблюдалось. Я выдохнула с облегчением.       – Долго я спала? – поинтересовалась я.       – При мне – полчаса. Может дольше.       – А где?..       – Ромашка твой? Он вышел минуты две назад. Вообще, он здесь весь день вахту несет. Как привёз тебя на операцию, так тут и остался. Вот не могла ты очнуться минут пять назад, когда он тут сидел?       В груди расплылось тепло. Надеюсь, это умиление, а не температура.       Странный вчера вышел вечер. Я уже и не надеялась, что Ромка поднимет трубку, но он всё же мне ответил. И это его «алё» стало для меня настоящим подарком. Я тут же затараторила:       – Ром, ты только трубку не клади. Ром…       Мой голос дрожал, глаза снова наполняла влага. Стараясь не зареветь ещё раз, я заговорила. Я рассказала всё: об аппендиците, которого никогда не было, о раке, о завтрашней операции, о стоме. Он слушал молча и не перебивал, и от этого было страшновато и некомфортно. А когда я закончила, повисла странная тишина. Я успела знатно понервничать, ожидая его реакции.       – Понятно, – пробормотал Рома задумчиво, кажется, принимая для себя какое-то решение. – Во сколько операция?       – Сказали туда приехать к девяти, – отозвалась я. Я всё ещё не понимала, что он обо всём этом думает. Может, злится? Наверняка злится. Разумеется, злится! Я бы на его месте злилась.       – Тогда иди спать. И ни о чём не беспокойся. Завтра я сам тебя отвезу.       Опешив, я попыталась что-то сказать, но вышло только недоуменное мычание.       – В полдевятого будь на парковке.       Я кивнула, не сразу осознав, что Рома этого не видит. Я всё ещё была растеряна.       – Ага… Хорошо. Спокойной ночи.       – Эй, Вася? – окликнул он, когда я уже собралась класть трубку.       – Да?       – Я зол. Даже очень. Но я тебя люблю.       И тут плотину прорвало.       Я заревела в голос, пытаясь сквозь слёзы сказать Ромашке то же самое, но постоянно прерывалась из-за всхлипов. Дверь на кухню резко распахнулась, и влетела Лера.       – Что такое? – взволновано спросила она.       – О-он… Меньа-а-а лю… лю… – заныла я. Из трубки раздался Ромкин смех. Лера уперла руки в бока.       – Василий! Будешь столько рыдать – обезвоживание заработаешь!       Стало легко и очень спокойно. Я больше не боялась.       Я хмыкнула, вспомнив свои эмоции в тот момент. Враньё, конечно. Боялась я неимоверно, но со всеобщей поддержкой стало намного проще. И вот теперь всё самое худшее уже осталось позади.       Я вернулась в полностью лежачее положение и постаралась расслабить тело. Сквозь болтовню Леры до меня донесся звук приближающихся к палате шагов. Я тут же прикрыла глаза и постаралась выглядеть спящей.       – Ты чего? – не поняла Лера, но объяснять времени не было.       Судя по звукам, дверь открылась, и кто-то вошёл. Я изо всех сил держалась, чтобы не улыбнуться, услышав Ромашкин голос.       – Как тут дела? – спросил он.       – Пытка биохимией не сработала, Вася всё ещё спит.       Я была впечатлена тем, что Лера обо всём догадалась и не разрушила мою легенду.       – Ладно, Роман Игоревич, долг зовёт. Загляну сюда завтра.       Она встала с моей ноги, похлопала меня на прощание по предплечью и отошла от кровати. Наслаждалась свободой конечности я недолго: место Леры почти сразу занял Ромашка. В палате повисла тишина, нарушаемая лишь раздражающим гулом ламп накаливания и звуком переворачиваемых страниц, доносившимся с соседней кровати. Я провела минуту или две полностью неподвижно, и, по закону подлости, именно в эти минуты у меня зачесалось всё, что только могло, и жутко захотелось чихнуть.       Преодолев все трудности, я сквозь приоткрытые веки взглянула на Рому, чтобы понять, где он сидит и что делает. Чего я не ожидала, так это того, что Рома будет смотреть на меня.       – Так и знал, что ты не спишь.       – Сплю, – возразила я и снова закрыла глаза. – И разбудить меня может только поцелуй любви.       – Ладно. Но учти, что я всё ещё обижен, – сказал Рома и приблизился ко мне. Получив нежный поцелуй, я с благодарностью его обняла. Неожиданно в палате появился ещё один человек, и он был в белом халате. Ромашка предпочёл отойти в сторону, чтобы не мешать доктору.       – Так, Василиса Андреевна, – сказал врач, перебирая в руках какие-то бумаги. Видимо, мою историю болезни. – Операция прошла хорошо, полипов было не много. Как чувствуете себя?       – Слегка поташнивает.       – Скорее всего, это из-за наркоза. Ничего страшного. Значит, так. Полежите у нас неделю, понаблюдаем за вами. Что вам порекомендовать… Старайтесь нормально есть, даже если не будет аппетита. Медсёстры научат ухаживать за швами. В понедельник пришлю к вам физиотерапевта. А так – отдыхайте.       Он вгляделся в записи.       – Ах, да, мы обнаружили, что у вас аппендикс воспалён, и заодно его вырезали. Теперь всё.       – Спасибо, – пробормотала я вслед врачу. Его самоуверенностью можно было колоть орехи, я даже немного зависла.       Рома странно рассмеялся, снова подходя ко мне.       – Так у тебя всё-таки был аппендицит. Какая ирония.       – Ром, слушай, по поводу…       – Не сейчас, – отрезал он и взял мою ладонь в свои. – Мы поговорим обо всём позже, а пока – следуй рекомендациям доктора. И отдыхай.       Наклонившись, Ромка поцеловал меня в лоб. Я смущённо улыбнулась.       Первые дни после операции любые телодвижения доставляли неприятные ощущения, но обезболивающие помогали. Приходил физиотерапевт и объяснял, какие упражнения мне нужно делать для послеоперационного восстановления. Дважды в день медсёстры делали мне перевязку и обрабатывали швы. Я уже и забыла о том, как они выглядят, когда свежие.       Из-за отсутствия в больнице вай-фая было довольно скучно, но в то же время приятно было отдохнуть от мирского и отвлечься от неприятностей, которые ждали меня там, снаружи. Я заблаговременно собрала в чемоданчик все необходимые вещи, так что ни в чём не нуждалась по приезде в больницу. Да и кормили тут вполне хорошо.       К нам подселили третьего человека, но эта дамочка тусила целыми днями с подругой из другой палаты, а к нам приходила только переночевать. С вечно читающей женщинкой у нас диалог не задался. Но одиноко не было. Каждый день меня кто-нибудь навещал, чаще всех, конечно, Рома.       Однажды ко мне пришла Вика и подарила рисунок в рамочке. Это была злосчастная картина с васильком и ромашкой. Теперь я уже не чувствовала той неприязни к Вике, что раньше, и попросту не могла воспринимать её негативно. Она просто была очень социально неловкой, но, как оказалось, не желала ничего плохого.       – Артём Валерьевич о тебе переживает, – рассказала Вика. – И Виталий тоже.       – Даже световик? Как мило с их стороны. Передай, что я в порядке.       – Они и так узнают. Я сказала Артёму Валерьевичу адрес твоей больницы.       – О, нет, зачем? – простонала я и вдруг рассмеялась. Вика такая Вика.       Девчонка смерила меня долгим взглядом, видимо, пытаясь понять причину моего смеха.       – Ты странная, – резюмировала она.       За день до выписки в больницу снова наведался Рома. Он резко зашёл в палату и захлопнул за собой дверь. Выглядел он сильно взволнованным.       – Что случилось? – обеспокоенно спросила я, отрываясь от рисования в блокноте. Рома махнул мне рукой и быстро подошёл к соседке по палате.       – Прошу, подыграйте мне!       Женщинка было недовольно поджала губы, но в глазах её загорелся авантюрный огонёк. Она согласно кивнула.        Дверь открылась снова.       – Привет, Вась, – поздоровалась Таня.       – Привет, – откликнулась я, стараясь не смотреть в сторону Ромы.       – Как ты себя чувствуешь, тётушка? – спросил он. Глаза Тани, услышавшей ни с чем не сравнимый тембр, поражённо округлились.       – Всё хорошо. Племянничек, – ехидно отозвалась женщинка, выглядевшая едва ли старше самого Ромы. Я готова была расхохотаться в голос, но старательно держала себя в руках.       – Пойдём погуляем, – предложила я, натягивая тапочки.       – Это ж Ромашка был? – шёпотом спросила Таня, как только мы вышли на коридор.       – Угу. Представляешь, какое удивительное совпадение, что его… тётя… лежит со мной в одной палате.       – Да, совпадение и впрямь удивительное. Смотри аккуратнее, Маша ревновать будет.       Я рассмеялась. Намного громче, чем следовало бы, и совсем не натурально.       Мы прогулялись по больничным коридорам и пообщались. Таня несколько раз извинилась за свои навязчивые предложения, а я попросила прощения за то, что игнорировала её вместо того, чтобы поговорить. В общем, мы обсудили, как плохо без меня поживает университет и как скучно Тане стало в группе. И помирились.       Открытая лесть всегда была моей слабостью.       В пятницу меня выписали. Раны срастались хорошо, никаких осложнений не наблюдалось, швы сняли, и даже без обезболивающих я чувствовала себя неплохо. Все свои вещи и гостинцы я собрала в чемоданчик и села с ним в коридоре больницы, дожидаясь машину Ромы.       – Это не общага, – заметила я, когда мы вошли в его квартиру.       – А ты догадливая. Я не позволю тебе остаться без моего присмотра, – заявил Ромашка, перенося чемодан через порог. – Снова.       – Звучит деспотичненько. – Я повесила куртку в шкаф-купе. – Кстати, а ты разве не должен быть на работе?       – Я заведующий, так что могу иногда менять своё расписание. Для того, чтоб забрать тебя сегодня, я подсуетился заранее. А вот в прошлую пятницу пришлось просить Петрищенко меня подменить.       – Повезло, что она согласилась.       – Да уж. Но хватит об этом, нам с тобой есть что обсудить.       Я кивнула и нервно закусила губу. Нелёгкий нам предстоит диалог. Рома поманил меня за собой в спальню, и я послушно села на край кровати.       – И как давно ты меня обманываешь? – спросил Ромашка. Прячась от его взгляда, я поглаживала синяк от катетера. Он расплылся по всей ладони, но за неделю уже почти обесцветился.       – Рак у меня нашли в прошлом ноябре, – призналась я. – Опухоли в кишечнике. Я ушла в академку, думала, понадобятся химиотерапии после операции. Но мне повезло, рак был ранней стадии и не распространился глубже. Я всем, кто не знал, сказала про аппендицит. И тебе тоже.       – Но почему?       Я немного растерялась. Никогда всерьёз не задумывалась, почему. Просто не хотела волновать его лишний раз.       – Вась, ты не должна была проходить через это в одиночку. Это ведь серьёзно. А я даже не знал и не мог помочь.       – Я не хотела, чтобы ты переживал без необходимости.       – Без необходимости? – Рома печально усмехнулся. – Знаешь, это нечестно! Решать за меня, могу я волноваться и заботиться о тебе, или не могу. Ты, выходит, не доверяешь мне? Может, ты боялась, что я уйду и не поддержу тебя? В чём было дело?       – Ты бы не ушёл, – покачала я головой, – я знаю. В этом и проблема. Я боялась, что после операции могут возникнуть осложнения, что химия не вылечит метастазы, что что-нибудь пойдёт не так. Я думала, что могу умереть. Лучше бы ты узнал по факту, чем долго и мучительно ждал исхода вместе со мной. А потом оказалось, что всё прошло удачно, и тогда уже говорить было незачем.       – Бред.       Я повернула голову. Рома прикрывал рот рукой и хмуро смотрел в сторону. Он явно был расстроен.       – Ты думаешь, так мне было бы легче? Ни о чём не знать? Бред какой-то.       – Рома, милый, я же о тебе заботилась, понимаешь…       – Что ж, а я не чувствую в этом заботы. Я чувствую себя обманутым. Так нельзя, Вася. Ты всё решила за меня. Это несправедливо.       Хотелось приблизиться к нему, обнять, успокоить, поцеловать. Но я не понимала, уместно ли это вообще, имею ли я право хотя бы коснуться его сейчас. Где находятся границы дозволенного и что мне, черт возьми, делать.       – И сейчас то же самое, – продолжал Рома. – Если бы не твой срыв, я бы вообще ни о чём не узнал, так?       – Я… не знаю. Я просто хотела уберечь тебя. Теперь я понимаю, что не стоило так поступать.       – Да. Не стоило.       Мы оба замолчали, думая о своём. Я никогда не видела его настолько… разочарованным. Худший из кошмаров, который я только могла представить, воплотился в жизнь. Теперь он, наверное, меня ненавидит.       Что я наделала.       – Я знаю, что причинила тебе боль своим молчанием. – Я осторожно прикоснулась к его плечу. Он не отпрянул, и я почувствовала себя немного увереннее. – Но тебе стоит знать, что дело было не в тебе. Я доверяла тебе, и сейчас доверяю, как никому другому. И я люблю тебя и ценю. Я оберегала тебя от тёмной стороны своей жизни, от плохих новостей, потому что для меня нет ничего хуже, чем расстроить тебя. Но я поняла, что была неправа.       Я замолкла. Глаза защипало, и я напряглась, не давая себе заплакать. Лить слёзы при Роме казалось мне чем-то неправильным. Появлялось ощущение, что через плач я им манипулирую, заставляю пожалеть меня и простить.       Вдруг я поняла, что он накрыл мою ладонь на своём плече своей. Наши взгляды пересеклись.       – Я не ребёнок, чтобы меня оберегать. Я с тобой не только ради веселых шуток и хорошего секса. Я хочу видеть эту твою «тёмную сторону жизни», помогать, защищать и поддерживать. Теперь я понимаю, почему у тебя были истерики и загоны, но, может, если бы ты поделилась со мной тем, что тебя волновало, до истерик бы и не дошло?       – Может и так, – допустила я. – Мне жаль, что я так себя вела. Извинись за меня перед твоим отцом, пожалуйста.       – Нет, сама извинишься. Приглашу родителей в гости, когда ты ко мне переедешь.       Я хотела было возразить, но тут же сама себя одёрнула. На самом деле, я много думала об этом, лёжа в больнице, и поняла, что хочу съехаться. Я без него не могу.       – Хорошо, – смущённо кивнула я. Рома погладил меня по щеке и мягко поцеловал. Не разрывая поцелуй, мы упали на кровать.       – Пожалуйста, не скрывай ничего больше, – попросил он и завёл прядь моих волос за ухо.       – Я люблю тебя, Ромашка.       – А я тебя, Василёк.       Я запустила руку под подушку и нащупала маску для сна. Я специально принесла одну из них сюда, специально на такой случай. Рома оценивающе взглянул на маску в моей руке.       – Всего неделя прошла, – заметил он.       – Доктор сказал, можно. Если очень осторожно.       Я снова поцеловала Рому и собиралась было надеть на него маску, но он возразил:       – Погоди, у меня есть идея получше.       Маска оказалась на мне.       – Стоп, это ещё зачем? – запротестовала я.       Ромка оказался сверху и, схватив за руки, прижал их к постели – мягко, несильно, просто чтобы не дать мне дотянуться до лица. Он наклонился к моему уху и пошептал: «Не снимай». Ох, чёрт. Этому шёпоту невозможно сопротивляться.       Я послушно кивнула, и Рома отпустил мои запястья. И мы целовались. Долго, глубоко и чувственно. За несколько минут, когда я не видела ничего вокруг, слух и обоняние обострились. Каждое его прикосновение было неожиданным, каждый выдох звучал как признание в любви.       Я напряглась, когда почувствовала, как он аккуратно, бережно поднимает подол моей кофты. Рома прикоснулся к одному из свежих шрамов, и живот сам собой рефлекторно втянулся.       – Больно? – спросил он.       Я отрицательно мотнула головой. Конечно, швы уже сняли, так что не было жутких скоб и ниток. Но сами шрамы всё равно выглядели ужасно. Да уж, было намного проще, когда в маске был Рома. Он хотя бы не видел…       – Ох, – вырвалось у меня, когда его губы прикоснулись к одному из шрамов. А затем к следующему. Рома помог мне быстро избавиться от джинс. Нежно поглаживая шрамы, он спускался с поцелуями всё ниже, по пути избавляясь от моего белья. Он отлично знал, как доставить мне удовольствие.       Такого доктор точно не запрещал.

***

      Возвращение в реальный мир прошло намного лучше, чем я ожидала. Я даже не знала, что столько людей скучали по мне. Было приятно получать сообщения в мессенджерах с пожеланиями выздоровления и вопросами о самочувствии. А ещё приятнее оказалось получить от этих же людей объятия и улыбки.       Вика обняла меня и не отпускала минуты две, не меньше. Лера сказала, что наша соседка вела себя ещё более странно, чем обычно, и очень переживала из-за меня. Новость о моём переезде к Роме они обе восприняли с бурной радостью, и Вика неожиданно для всех достала из шкафа хорошее итальянское вино, чтобы отпраздновать.       Артёмка, оказывается, снова арендовал гончарный круг специально для меня. Участники философского кружка наперебой рассказывали мне о сути своих ваз, показывая фотографии. Виталий в кабинке световика помигал мне софитами в качестве приветствия.       Я договорилась с преподавателями об отработке пропусков в свободное от пар время и отнесла в деканат справку из больницы. Всё возвращалось в свою колею.       Жизнь явно налаживалась.       Осторожно постучав, я вошла в кабинет Ромы. Посторонних не наблюдалось, так что я мигом подскочила к парню, как всегда чем-то занятому за столом, и села к нему на руки. Нам обоим было неудобно, но такова цена любви.       – Ах, Роман Игоревич, – игриво начала я и пробежалась пальчиками по плечу Ромашки, спрятанному под белым халатом. – Мне бы пропуски отработать, знаете…       – Что ж, Василиса Андреевна. Запишитесь на кафедре ботаники. Отработки принимаются по средам, если я не ошибаюсь.       Я скептически воззрилась в бесстыжие очи.       – Издеваешься?       – Издеваюсь.       Я тихо рассмеялась и, прильнув к нему, требовательно поцеловала.       – Роман Игоревич, простите что без стука, я по поводу аралии маньчжурской… – донеслось со стороны резко открывшейся двери.       Мы уставились на Петрищенко.       Петрищенко уставилась на нас.