Ради любви

      Барбосса стоял у штурвала и ненавидел. Ненавидел шум моря и пропитанный солью воздух. Ненавидел солнце. Ненавидел его за то, что светило так ярко и ненавидел себя. Но гораздо сильнее он ненавидел Джека Воробья, потому что этот сукин сын был прав.       Он был прав от самого начала до самого конца своей хоть и не длинной, но весьма проницательной речи.       Гектор был трусом, хоть и казался не быть таковым.       Да, он осознавал, что бросил женщину, которую любил, только лишь потому что испугался. Испугался ответственности, и испугался ребенка, который вырос в прекрасную… Прекрасную Карину.       От мыслей о дочери вдруг защипало в глазах, но сильный и невозмутимый Гектор не мог заплакать, верно?       Завтракать капитан не пошел, а на все вопросы команды отвечал односложно, рассматривая перед собой лица пиратов, будто те сливались с горизонтом.       Все мог бы пережить Барбосса, но понятия не имел, как жить в незнании.       Не знал, что его ждет в будущем, но едва ли ему сулила удача рассмотреть будущее, если он и с настоящим разобраться не имел никакой возможности.       Он чувствовал, что что-то испытывает.       Где-то внутри загорался порой огонек, который грел изнутри и подталкивал к необдуманным поступкам.       К такому поступку он и подтолкнул его ночью.       Барбосса хотел было списать этот нелепый поцелуй с Воробьем на то, что он был пьян. Но Барбосса не был пьян. Гектор хотел списать это на то, что тогда Воробей был пьян, но от того не пахло алкоголем.       Барбосса хотел оправдать себя чем-то…       Ведь что-то… Что-то повлияло на него.       Не мог он сам по собственной воле поцеловать эти теплые, влажные губы, не мог позволить горячим ладоням скользить по его груди и уж тем более не мог позволить целовать себя в шею и закрывать глаза, потому что впервые за несколько лет почувствовал себя в безопасности.       Не мог ведь?       — Эй, Барбосса, — голос Воробья был отстраненным, будто ничего и не произошло между ними, — сегодня после ужина обсуждаем, что делать дальше, у большого костра.       Гектор хотел было что-то сказать, или кинуть что-нибудь вслед, но Воробей ретировался так же быстро, как и появился в поле зрения. Было очевидно, что теперь только под страхом смерти Воробей заговорит с ним по собственной воле.       И то не факт.       Весь оставшийся день Барбосса сидел на берегу, не делая ровным счетом, ничего. Воробья на пляже не было и черт бы его побрал, но Гектора вообще не интересовало, где шляется это недрозумение. Уже начинало смеркаться. Воробья не было у костра. И все уже начинали ужинать.       — Сэр, а где капитан? — Раджетти посмотрел на Гектора.       — Не знаю, — Барбосаа пожал плечами, — схожу за ним в шалаш.       Он конечно знал, что Воробья там нет, и за целый день он был сегодня там только утром. Воспоминания об этом до сих пор жили где-то в подкорке головного мозга, а вкус соленого языка до сих пор оставался на сомкнутых губах.       Он прошел мимо импровизированной палатки и прошел немного вглубь леса. Стало уж совсем смеркаться, хотя может это потому что он шел по густой чаще леса. Мужчина почувствовал холодок по спине и оглянулся. На секунду стало страшно и он схватился за саблю, но, конечно, позади него никого не было. Он тихо начал идти дальше, как вдруг увидел небольшое озеро. Скорее это был небольшой пруд с исинне-черной водой.       Барбосса увидел Воробья и нервно сглотнул. Тот, раскинув руки облокотился о камни, сам сидя по пояс в немного, надо сказать, пугающей Барбоссу воде. Он смотрел вверх, а Гектор почувствовал, что краснеет. И это скорее оттого, что он боялся быть застуканным.       Да-да.       Именно поэтому.       Воробей был неподвижен, а Барбосса стоял, задержав дыхание.       Нет, он не боится.       Он просто сейчас если захочет, то возьмет и выйдет из-за дерева.       Он не боится!       Но Воробей все так же рассматривал небо, а у Бабоссы было вое небо.       Небо с карими глазами и татуировками по всему телу.       Да черт!       Воробей начал выходить из воды, а Барбосса, на секунду задержав взгляд на обнаженном теле пирата, быстро покинул место преступления.       — Почему так долго? — Гиббс подал Гектору тарелку с каким-то супом.       — Джек скоро будет, — Барбосса принялся за еду, а Воробей и правда появился спустя пять минут. Впрочем, прошел мимо и сел в противоположную сторону. Так, что даже нельзя было видеть его лица.       Когда все закончили есть в уже кромешной темноте, где единственным светом служил полыхающий перед кромкой воды костер, Барбосса вздохнул.       Ну же. Где тот старина Джек, который скажет «Тяжелый день, да»?       Но он проигнорировал Гектора и более того, отставив пустую тарелку и вытерев рот салфеткой,/откуда он взял салфетки? /, поднялся и обратил внимание на себя:       — Что ж, вынужден сказать вам о том, что мы так и не добрались до острова Свободы. Освободить никого нам не удастся, и следовательно, наш план был изначально провальным.       Наконец Джек озвучил то, что кто-то из них должен был сказать уже давно. Но никто не был шокриован.       Все все понимали.       Дела были плохи.       — Мы думаем, — он на секунду посмотрел на Барбоссу, но тут же отвернулся, — что мы могли бы все равно доплыть туда…       — Если успеем, — воткнул свое Раджетти.       — Мы поплывем туда, потому что на острове Свободы, есть то, что каждый ищет…       — Это миф, Джек! Чем остров сможет помочь нам? Мы думали, что там мы найдем способ освободить Дэйви Джонса и Калипсо! Мы думали, что это решит нашу проблему! Мы плыли туда только ради того, чтобы спасти тебя!       Воробей впервые за целый день посмотрел на Гектора больше доли секунды:       — Как хорошо, что ты в спасении больше не нуждаешься, — холодно заключил он и развернулся к остальной команде, — как мы сможем добраться до острова?       — Все согласный? — Гиббс осмотрел пиратов, те согласно закивали.       — Но как мы… — начал Джек.       — Нам помогут, — Сирена опустила голову и воровато оглянулась.       — Кто? — не понял Гиббс.       — В морской пучине есть много недовольных, из-за того, что Калипсо провозгласила себя морской царицей, — она посмотрела в сторону небольшой загубины, и все посмотрели туда же. Из воды выглядывало по меньшей мере десяток русалок.       — Мы двинемся к острову завтра, — продолжила Серена, — вы взойдете на корабль, а мы будем в задней части корабля, толкать его. Нашей силы хватит, чтобы ускорить процесс в два, а если получится, то и в три раза…       — Но вас могут убить… Когда вы только окажетесь в воде.       Сирена промолчала, было ощущение, что это не стало для нее новостью.       — Мы можем сделать клетку, — Питер посмотрел на русалку, та удивленно приподняла брови, — клетку, которая защитит вас, когда вы будете помогать буксировать корабль. Не думаю, что это сто процентов поможет, но…       — Ты гений, — Воробей хлопнул себя по лбу, — но нам не хватит ночи, чтобы смастерить клетку…       — Тогда поплывем не завтра? А когда закончим работу над клеткой? — в глазах Сирены зажглось что-то знакомое Барбоссе.       Надежда, кажется?       Когда группа русалок хлопнула хвостами, а все уже почти разошлись, Барбосса схватил Воробья за руку и тот снова посмотрел в глаза.       — Не надо мне напоминать мне, что спас меня, ясно?       — Хорошо, — тот кивнул с совершенно ничего не выражавшем лицом.       — Я не просил тебя меня спасть, понятно?! — Баросса сильнее сжал запястье Воробей.       — В следующий раз, когда я захочу спасти наглого самовлюбленного засранца, который думает, что весь мир крутится вокруг него, я спасу лучше попугая Коттона, —       Джек с силой выдернул свою руку из шершавой ладони.       — Мир не может крутиться вокруг одного человека, — зло прошипел Барбосса, когда Джек ушел.       Но он ошибался.       Его мир крутился вокруг одного.       Вокруг одного лишь человека, который так и не сказал заветное «Тяжелый день, да»?