Вдребезги

Печаль меня захолонула. Кровь, как поток, мой разум омывает. - Да заткнись уже, - бурчала Каору, шагая по узкому коридору здания, в котором находились апартаменты Кеншина. Такасуги плевать хотел на ее слова – он веселился, и его гогот эхом отражался от стен. Кеншин сохранял равнодушную отчужденность, держась чуть сзади, а последней, руками прикрывая живот, плелась надутая Каору. Троица добралась до лифта, Кеншин вытащил из кармана ключи от машины и только тогда нажал на кнопку со стрелочкой, указывающей вниз. Такасуги заметил потрясение на лице Каору. - А ты, поди, решила, что он у нас по Киото пешком рассекает? Каору набычилась. Металлические двери открылись, мужчины вошли в кабину. Кеншин придержал ладонью дверь. - Батюшки! - притворно восхитился Такасуги. - Стоило ей заголиться, так у нас сразу и джентльмен завелся. Кеншин не утрудил себя даже взглядом - он выжидательно смотрел на Каору, и в глазах читался спокойный, но весьма недвусмысленный приказ. Она шагнула в лифт. Кеншин убрал руку – двери закрылись, и кабина двинулась к подземной парковке. - Да, - согласился Кацура в трубку. - Сегодня вечером они попробуют. Такасуги знает, что делать, - пауза. Видимо, возражение: - Согласен, риск велик. Но мы ведь планировали это с самого начала. Вздох. - Да, согласен – задание не сахар, такого еще не было. Однако он, несомненно, его выполнит. В противном случае, все сделанное нами ранее пойдет насмарку. Он забарабанил пальцами по столу. - Ну, поживем – увидим, верно? Кеншин нажал кнопку на ключах, и сигнализация в черном автомобиле дважды пискнула. Открытая задняя дверь, недвусмысленно вытянутая в направлении заднего сиденья рука – Каору ничего не оставалось, как повиноваться. - Как, даже не в багажник? - мрачно поинтересовалась она, усаживаясь, куда ей велели. - Без проблем, могу запросто устроить, - спокойно сообщил Кеншин. Дверь захлопнулась. Каору едва справилась с желанием показать ему язык. Впрочем, стекла все равно были тонированные. У капота хихикал Такасуги, поджидая, когда Кеншин займет водительское место и закроет дверь, лишь после в машину уселся и он. Нажатая кнопка, щелчок – двери заблокировались. - А это еще зачем? - громко фыркнула со своего места Каору. Кеншин ответил предупреждающим взглядом через зеркальце и завел мотор. Зато Такасуги с готовностью обернулся: - Защита от шаловливых детских ручонок, лапуля, - прогнусавил он, ощупывая ее взглядом с ног до головы. - Боже ж мой, - гулко выдохнул он, - разве мамочка не учила тебя, как положено сидеть приличным девочкам? Он захохотал и отвернулся. Каору покраснела и моментально сжала колени, отчаянно - и безуспешно - натягивая юбку куда-нибудь в район колен. Сволочь Такасуги. Ненавижу гада. - Коз-зел... - прошипела она сквозь стиснутые зубы, чтобы он точно расслышал. Кеншин мягко переключил передачу, сдал назад, поглядывая через плечо, ловко вырулил и, когда взвизгнули колеса, янтарные раскосые глаза встретились со взглядом Каору, которая тут же прикусила губу – слишком отчетливо читалось в них предупреждение: заткнись и сиди смирно. Черный спорткар покорно слушался быстрой умелой руки на руле – к удивлению Каору, завороженно следящей за мельканием зданий за окном, ночная поездка по Киото совсем не походила на погоню из боевика: хотя водил Кеншин очень быстро, машина так ни разу и не встала на два колеса при резком повороте. - Налево, - Такасуги выполнял при Кеншине роль штурмана. - А теперь за Вокзал Омния. Автомобиль с легкостью оставил позади спутанный лабиринт грязных улочек и тормознул в темном переулке. Через миг передняя дверь уже захлопывалась, а Кеншин поджидал у двери Каору команды от Такасуги, лениво обходящего машину. - Чувствую себя важной персоной, - сообщила она, когда Кеншин открыл дверь, а Такасуги галантно подал ей руку, которую она, естественно, демонстративно не заметила. Баттосай одернул плащ на плечах: - Такасуги-сан, сейчас мне будет некогда с ней нянчиться. - Ясное дело – потому-то я и здесь, - Такасуги покосился на Каору. Внезапно его лапища сцапала ее предплечье. - Вот что, куколка, - сообщил он в ответ на отчаянные попытки высвободиться, - у нас сегодня тут дела, а потому никаких глупостей, усекла? Каору прищурилась, но он лишь усмехнулся и ужесточил хватку. Больше не добавив ни слова, он поволок ее следом за Кеншином в темноту. - А помягче нельзя? - пожаловалась она. На выходе из переулка Баттосай развернулся настолько резко и неожиданно, что плащ взметнулся вокруг его ног. Фонари очертили силуэт, но свет не коснулся лица, лишь глаза блеснули в полумраке. - На детские игрища нет времени, - слова отдались гулким эхом в темноте. - Веди себя тихо, как велено. Каору едва не задохнулась. Внезапно ей стало очень, очень холодно – даже дрожь тряхнула. Ее снова поволокли вперед, к поджидающему их на выходе Баттосаю, и хотя тот куда ниже Такасуги – да что там, едва выше самой Каору, - она ощутила, как киллера окружила жуткая, пробирающая до мозга костей аура, способная кого угодно повергнуть в трепет. Баттосай сделал шаг навстречу. Теперь он стоял вплотную и смотрел на девушку в упор; ей стоило больших трудов выдержать взгляд его золотистых глаз, холодных, угрожающих, предупреждающих – никогда не вмешивайся, никогда не стой на пути. И вдруг он отвернулся, хлестнув Каору полами плаща по голым ногам, и быстро пошел вперед; а Такасуги, даже не дав перевести дух, поволок ее следом за ним на едва освещенную улицу, да с такой силой, что почти впечатал Баттосаю в спину - у Каору аж дух занялся. - Успели, - прошептал Такасуги. На противоположной стороне пустой улицы возникли женщина и бледный, странного вида мальчик, быстро идущие меж четырех вооруженных крепких мужчин. - Куда вы нас ведете? - испуганно спросила женщина. - Вам нет нужды это знать, - коротко ответили ей. Мать – скромно одетая, с собранными в пучок волосами – напугалась еще больше, судорожно вцепилась в сына. А вот сын... Лет десяти-двенадцати, однако исходящее от него ощущение безмятежного покоя выглядело совершенно несвойственным его возрасту – да что там, не каждый угасающий старик на пороге смерти взирал на мир такими умиротворенными, подернутыми скорбью глазами. В ночной тиши зазвучал тихий и пронизывающий голос Баттосая, и Каору показалось, будто ее окатили ледяной водой: его устами вещала сама смерть: - Сома Юки? Мальчик остановился и повернул голову в сторону странного трио. Фиалковые глаза. Каору будто ударили под дых. - Не надо... - прошептала она. Умоляюще развернулась к Такасуги: - Вы не можете, это же еще ребенок! - Такасуги сжал зубы. Мольба Каору не тронула его, он смотрел строго вперед, она же буквально задыхалась в его руках: - Ради всего святого... Ошарашенно-злые выкрики охраны, вопли матери – казалось, ни Баттосай, ни ребенок ничего не слышат, они смотрели друг на друга – фиалковый взгляд встретился с янтарным. Мальчик выглядел совершенно бесстрастным, да и Баттосай, будь он даже пойман врасплох неожиданно юным возрастом своей жертвы, ничем это не проявил, как, впрочем, не выказал ни вины, ни сожаления, ни печали. - Сегодня, - оповестил Баттосай, чуть склоняясь в боевой стойке – рука на эфесе меча, - я должен забрать твою жизнь. Он мог поклясться, что в этот миг бледное лицо мальчика озарилось проблеском улыбки. - Он наш! - зарычал кто-то из громил-охранников, разбивая безмолвный разговор Баттосая и Юки Сома, и уже через миг мальчик отодвинулся на задний план: Баттосай занялся своими противниками. Секунду спустя первый, не успев даже моргнуть, лежал в расплывающейся луже собственной крови, его тело, содрогаясь, прощалось с жизнью, хлещущей из перерезанной глотки, сам Баттосай, обернувшись смазанной черно-рыжей молнией, уже несся ко второму, чудесным образом оставаясь неуязвимым для пуль, – он уворачивался без всяких усилий, и с каждым шагом не снижал, а только набирал скорость. Плавный замах – грудь второго охранника будто взорвалась, верхняя часть туловища отделилась от нижней. Еще до того, как куски тела гулко плюхнулись на землю, убийца перелетел к третьему телохранителю. Того прошиб пот. Попытка поднять здоровенный автомат удалась не сразу; меж тем, окровавленный меч, уже наметивший его следующей жертвой, неуклонно надвигался. Толстые пальцы все-таки справились с курком, автомат застрекотал, но Баттосай, не сбившись с шага, оттолкнулся от земли и взлетел над свинцовым дождем, тут же обрушившись вниз – свинцовый дождь сменился дождем кровавым. Каору оказалась не в состоянии оторваться от жуткого действа. Вывернувшись из пальцев Такасуги, они попятилась к переулку, где ее скрючило в тени у какого-то угла и вывернуло наизнанку – ее рвало от ужаса и отвращения, по перекошенному лицу лились слезы. Такасуги дождался, когда она закончит, потом дернул ее вверх, ставя на ноги, и потащил обратно. Каору слабо сопротивлялась, пытаясь вырваться. - Пожалуйста... - давилась она словами, позабыв про всякую гордость, - я больше не хочу это видеть... Такасуги остался безучастным. С мрачной физиономией он выставил девушку прямо перед собой, и Каору из последних сил отвернулась, отчаянно желая еще и оглохнуть. Посреди выпотрошенных и изрубленных тел перед лицом последнего телохранителя, за которым замер мальчик и тряслась женщина, стоял Баттосай, чьи глаза были все так же пусты и бесстрастны. - Ясно... - пробормотал мужчина. - Должно быть, ты – легендарный Баттосай. - Коль ты знаешь, кто я, - тихо ответил тот, - то покорись и облегчи свою кончину. В ответ донесся смешок: - Напротив, - шорох, и из-под распахнутого плаща телохранителя появилась рукоять катаны, - я всю жизнь ждал именно этот день. Если кто и должен покориться, так это ты, Баттосай. Баттосай неспешно двинулся вперед. Свет фонарей вспыхивал на клинке его меча. - Зря тратишь время, - сообщил он. Снова смешок. Меч выдвинулся из ножен: - Я изучал древние боевые искусства ради этого момента, - с дьявольской усмешкой проинформировал мужчина. - Будь уверен, я - стоящий противник... - глаза Баттосая блеснули в полутьме. Он бесшумно ринулся вперед с занесенным мечом. - Болван! Мне с моей техникой лобовая атака – раз плюнуть! Сталь клацнула об сталь, заставив обоих мечников сдать назад. Телохранитель с силой рубанул сверху вниз, Баттосай легко блокировал удар и тут же атаковал в горизонтальной плоскости. Заскрежетал металл, и мечник кинулся вперед, заставив противника качнуться. Теперь все было просто – разворот, удар, грозящий рассечь охранника пополам, - тот парировал, хотя и с огромным трудом. Мужчины закружили друг вокруг друга. Серебряными дугами высверкивали мечи. Каору следила за происходящим широко открытыми глазами, не в состоянии отвернуться. Баттосай двигался с необыкновенной грацией, его тело не делало ни единого лишнего движения, а меч в руках будто струился, будто танцевал. И лишь глаза были, как всегда, холодны и безучастны, как словно бы его самого тут не было. Она безмолвно ахнула. Он был прекрасен. И ужасающ. Вновь зазвенели мечи, но в этот раз Баттосай прижал противника к стене – тот отчаянно отбивался, силясь его оттолкнуть меч Баттосая своим собственным. - Нет! - взвыл он, из последних сил уворачиваясь от несущего смерть лезвия. Баттосай развернулся и набросился на врага – меч рубанул снизу вверх - тот с воплем попытался блокировать удар... Крик сменился бульканьем, когда меч, переломив катану напополам, хрястнул телохранителя через шею по лицу. Мужчина упал в багровую лужу. Баттосай выпрямился и резким, точным движением стряхнул с клинка кровь. Пугающе холодные глаза вновь обратились к матери с сыном. - Нет!.. - завыла сквозь слезы Каору. - НЕТ!!! Она рвалась из пальцев Такасуги, но тот был сильнее – лишь всхрюкнул и заломил руки ей за спину, однако, скрюченная, брыкающаяся, она продолжала и продолжала орать. Все впустую. Лицо матери перекосилось, она толкнула мальчика на колени и закрыла своим телом – лишь фиолетовые глаза Юки ярко блестели из-под ее сплетенных рук. - Отойдите от ребенка. Она не шелохнулась – напротив, только сильней обняла сына. По ее лицу лились слезы. Стоящий над согбенными телами Баттосай мысленно повторил данный ему приказ: всех. Кроме женщины. Меч качнулся в его руке, когда он ухватил ее за шиворот – она кричала и отбивалась, но он оттащил ее на другую сторону улицы; едва поднявшись, мать тут же кинулась обратно, однако рукоять меча с силой ударила ее в спину. Не в состоянии подняться из-за боли в спине, женщина распласталась на асфальте, завсхлипывала, заголосила... Спустя миг Баттосай снова возвышался над ее по-прежнему коленопреклоненным сыном, и их глаза опять встретились – лишь на миг, после чего мальчик вдруг нагнул голову, подставляя убийце шею. - Только побыстрей... - попросил он. Баттосай коснулся острием катаны основания черепа своей жертвы. Мать рванулась вперед в отчаянной, но бессмысленной попытке. Каору рухнула на колени, зажав ладонями рот, в котором, так и не родившись, умер вопль. Баттосай прикрыл глаза и погрузил сталь в шею Юки, одним быстрым движением перерубив позвоночник и яремную вену. Голова откатилась в сторону, тошнотворно кувыркаясь, но меч ее остановил, наколол, чуть приподняв, – она тут же соскользнула и безжизненно замерла на асфальте в увеличивающемся кровавом озерце, глядя в ночь мертвыми фиолетовыми глазами. Тело лежало на животе, разметав конечности в разные стороны. Кровь подтекла под голову, замарала светлые волосы и бледную кожу, и заторопилась дальше, жидким темным гало окружая хрупкое тело. Баттосай тряхнул мечом и сунул его в ножны, бесстрастно глядя на юную жертву. Мать беспомощно пошатнулась; рыдая, скорчилась на коленях. Убийца развернулся к Такасуги за дальнейшими указаниями. Тот мрачно покосился на окаменевшую Каору и озвучил следующий приказ: - Подымайся и сотри ей память. Каору не могла двинуться от потрясения, потом медленно убрала ладони ото рта и поморгала, пытаясь остановить поток слез. С трудом поднялась на ноги и вдруг внешне подчинилась приказу, быстро двинулась – призраком заскользила к женщине, завывающей на противоположной стороне улицы, и присела перед ней, не замечая жирных багровых луж на асфальте. Та взглянула на нее сквозь слезы и кровь. - Почему ты позволила им отнять у меня сына? Каору опустила голову, пряча полные скорби глаза, двумя пальцами осторожно потянулась к ее лицу, но она в страхе подалась прочь. Баттосай стоял позади, не сводя глаз с Каору. Она коснулась кончиками указательного и среднего пальца лба женщины, и та вдруг обмякла, рухнув вперед, как подкошенная – Каору едва успела подхватить ее на руки и тут же стиснула, прижала к груди, отчаянно зарыдала, зажмурившись. Но слезы все равно лились по лицу и капали на рукав бесчувственной матери в ее объятиях. Боковым зрением Баттосай засек кивок Такасуги и шагнул к ним. - Пойдем, - скомандовал он. Каору медленно подняла голову, посмотрела на него мокрыми синими глазами. - Почему... - всхлипнула она, - почему вы убили его?.. Сейчас ее глаза были зеркальным отражением взгляда матери, и, пойманный ими врасплох, Баттосай отшатнулся. - Зачем... - продолжала подвывать Каору, - зачем вы все это делаете? Она снова зажмурилась. Внезапно ее затрясло, она покрылась гусиной кожей и обняла женщину еще крепче, беззвучно хватая ртом воздух. - Ведь он был так мал... - бормотала она, - он не заслужил этого... Он ни в чем не виноват... Баттосай снова приблизился и попытался отцепить Каору от бесчувственного тела. Обессилившая от скорби девушка не сопротивлялась. Он уложил женщину на бетон, а Каору обняла себя, совершенно не замечания багровых подтеков на своей белой майке. Грудь ходила ходуном от всхлипов, ее трясло от холода - ночь протянула к ней свои ледяные лапы – Каору едва заметила, что Баттосай подхватил ее под мышки и попытался поднять. Он смотрел на содрогающегося от слез и холода девушку в его руках. Вопреки непроницаемому выражению лица, он сам был в смятении от мгновенной смены ее личности. - Все потому, что она стерла ей память. Баттосай развернулся к Такасуги. - И что мне с ней делать? - Неси обратно к себе. - Зачем? - Все только начинается, Баттосай, - сухо хмыкнул Такасуги. - Я отчаливаю, остальное завтра. Он молча засунул руки в карманы и пошел прочь. Баттосай снова покосился на дрожащую девушку: нужно убираться отсюда как можно скорее, а значит... В машину. И тут она посмотрела на него, да так, что его брови сами собой приподнялись. Ему в жизни не доводилось видеть такой скорби. Глаза Каору представляли собой огромные синие озера, полные необлекаемой в слова печали. Ее губы затряслись, и новые беззвучные слезы потекли по щекам – она тихонько заскулила, задрожала, попыталась обхватить себя еще крепче. Только тут он сообразил, что она мучается вдобавок от холода и пронизывающего до костей ветра. Он отпустил ее, и Каору бескостно сползла на асфальт. Баттосай стащил с себя окровавленный плащ, накинул ей на плечи, потом подхватил на руки и понес прочь из залитого кровью переулка. Уже совсем скоро Каору сидела на заднем сиденье автомобиля. Баттосай захлопнул дверь, мысленно поблагодарив судьбу за тонированные стекла, и нырнул на водительское место. Визг колес – машина вылетела из петлистого лабиринта улочек на главную дорогу, помчавшись в сторону его квартала. - Он был таким же, как я! - внезапного воскликнула она. Кеншин глянул в зеркало: Каору, все еще дрожа, сидела, вцепившись в его плащ. В остекленевших глазах метался испуг: - Он же был таким же, как я! - истерически повторила она. Кеншин выругался себе под нос: только истерик ему сейчас и не хватало. Каору уткнулась лицом в ладони и снова зарыдала. В прошлый раз, выходя из своего чокнутого состояния, она не могла перестать орать, будто резаная. Сейчас она просто воет. Кстати, еще вопрос, какое из этих двух зол было худшим. Когда Кеншин парковался на своем месте в подземной стоянке, он так жаждал тишины, что аж уши ломило. Он с легкостью вытащил ее, по-прежнему обмякшую, из машины – хорошо, что хоть сейчас не верещит во все горло, – доволок до лифта и нажал на кнопку. Быстрый взгляд в коридор - ему совершенно не хотелось, чтобы кто-то из соседей оказался свидетелем, как он несет к себе какую-то едва одетую, завернутую в плащ девицу. Их приветливо встретили сумрачные стены квартиры. Кеншин бесцеремонно кинул девчонку на диван, а сам занялся мечами. - Неужели тебе не грустно? Кеншин замер. Повернулся. Она уже сидела: плащ сполз с плеч, глаза спокойно смотрели на него, слезы умирали, засыхая на щеках. - С чего бы вдруг? - отвернулся он. - Потому что ты убил невинного ребенка. - В этом мире невинных нет. - А вот он - был. Он был просто ребенком. - А ты откуда знаешь? Каору, не дрогнув, улыбнулась: - Я знаю, почему тебе приказали его убить. Он приподнял бровь: - Кстати, что там был за спектакль? Каору отвела в сторону остекленевшие глаза: - Он был таким же, как я... Он тоже мог заглядывать в людскую память. И мог стирать воспоминания. Кеншин хмыкнул, и глаза Каору тут же вспыхнули: - Он был такой же, как я! - заорала она. - А ты его убил! - Так было нужно, - огрызнулся Кеншин. - Разумеется, - она вдруг странно улыбнулась. - Тебе же велели. А ты сам-то знаешь, - начала она, чуть помедлив, - ради чего все это делаешь? - Для блага Киото, - повторился он, глядя в едва мерцающий камин. - И жертвы неизбежны. - Даже если это дети? - Да, - ответил Кеншин. Угасающее пламя отразилось в золотистых глазах. - Я хочу поговорить с твоим хозяином, - внезапно сказала Каору. - Это не тебе решать. - Я кое-что для него сделала, - возразила она. - И теперь желаю с ним поговорить. - А мне-то что? - Если ты это сделаешь, я расскажу тебе, кто я. Кеншин развернулся к невозмутимо сидящей девушке. Плащ все еще лежал у нее на коленях. Он подошел к дивану напротив, сел, забросив ногу на ногу, внимательно посмотрел ей в лицо. Потом закинул руку на спинку и, чуть склонив голову – так, что рыжий хвост свесился через плечо, - кивнул. Каору на мгновение закрыла глаза, вдохнула. Когда она вновь подняла голову, взгляд уже унесся в какие-то неведомые дали, полные скорби и горестей. - Я могу забирать у людей воспоминания. И тогда я все-все вижу, - зазвучал негромкий голос. - Их эмоции, их память бьют меня, будто электрический ток... - она печально улыбнулась: - Очень больно. Кеншин смотрел на нее в упор, скрывая любопытство. Каору продолжила, голос зазвенел в тиши квартиры: - Когда я у кого-то забираю память, то вижу то, что видел он, и испытываю то, что чувствовал он. Но сильней всего ударяет то чувство, которое они испытывают в миг, когда я забираюсь в их разум, - Каору помедлила, ее веки чуть опустились. - А еще я могу стирать память... Я так стерла воспоминания Гендзи, заставив его забыть о том, что пытался со мной сделать... - она поморщилась. - Временами очень трудно отделить чужую память от собственной. Особенно что-то жестокое или печальное. - Значит, - перебил Кеншин, - сегодня ты стерла у этой женщины воспоминания об убийстве? И обо мне? - Не только, - ответила Каору, запрокинув голову вверх, чтобы остановить заново потекшие по лицу слезы, - я забрала у нее воспоминания о сыне вообще. Она очнется и даже не будет знать, что это за мальчик рядом с ней. - Как ты это делаешь? Просто по собственному желанию берешь и стираешь чью-то память? - А ты разве спрашиваешь разрешения, собираясь кого-нибудь убить? - Это совсем другое дело, у меня есть на то причины. Но красть людскую память – это... нечестно: возможно, они хотят ее сохранить... Возможно, воспоминания однажды подарят им радость... - Знаешь – этот Сома Юки подарил букет анютиных глазок девочке, над которой издевался отец... И шестой класс он закончил только на отлично... А вот ты – ты когда-нибудь задумывался о жизнях, которые обрываешь? Ты думал о тех, кто их любил?! - Никогда, - просто ответил Кеншин. - Они – жертвы, принесенные во благо Киото. Думай что угодно, но я не получаю никакого удовольствия от убийств. И никогда не убивал ради кайфа. - Так почему ж ты считаешь, что ей лучше сохранить воспоминания об убитом сыне с единственным сомнительным утешением, что он был уничтожен ради блага Киото? - Но ведь теперь его никто не будет помнить. - Я буду его помнить, - сообщила Каору. - Я помню день, когда он родился. Помню, как впервые проявил свои способности – стер память девочке, плачущей и отказывающейся объяснить ему, почему. Я помню первый рисунок, который он подарил матери. Я помню, как он говорил ей, что любит... - Каору улыбнулась сквозь слезы: - Я не собиралась вам помогать, не хотела исполнять ваши приказы, ты мог бы меня даже убить – я все равно б не стала. Но когда я увидела ее лицо... С такой утратой невозможно жить. Потому я забрала ее горе себе. Целиком. - Зачем тебе это? - ему не удалось скрыть удивление в своем обычно равнодушном голосе. Каору посмотрела на него из-под окровавленных рук: - Искупление, - сообщила она. - Это мое искупление за то, что не смогла остановить тебя. И это горе я теперь буду помнить до последнего дня. Тишина, воцарившаяся в квартире, укутала их ватным одеялом. Каору смотрела на Кеншина, он не отрывал взгляда от нее. Она сидела, поджав ноги, он замер напротив, даже сейчас напоминая стальную пружину. - А ты, - тихо спросила она, - как ты искупаешь свои грехи? Он взглянул в ее синие глаза и ответил, не промедлив ни полмгновения: - Я продолжаю жить.