Синеглазка

Валерий Эдуардович был человеком серьезным, справедливым и консервативным. За свои больше, чем пятьдесят лет, он не только построил бизнес-империю с нуля, но и получил докторскую степень. А также, по заветам предков, выполнил все три пункта: сына вырастил, дерево посадил и дом построил. По лестнице последнего, он и спускался утром, когда застал на кухне очередную барышню в футболке сына. Дабы не выяснять абсолютно лишние подробности, относительно наличия у дамы прошлой ночи нижнего белья, сел мужчина за барную стойку. — Ой, — нервно хихикнула блондинка с туркой в руках. — Здрасьте… А Вы Сеничкин папа? Валерий Эдуардович кивнул, а девушка поставила перед ним кружку горячего кофе. Со сливками и блинчиками в добавок. Это, несомненно, было приятно. Некоторые не то, что завтрак не готовили, даже не здоровались, а то и вовсе нагрубят.       Весь этот карнавал блондинок брюнеток и шатенок всех мастей раньше веселил, позже удивлял, а сейчас уже изрядно раздражает. Ну вот чем ему… — Простите, — галантно смотря девушке точно в глаза, поинтересовался мужчина, — а как Вас зовут? — Лерочка, — кокетливо улыбнулась девушка. Так вот чем этому оболтусу Лерочка не угодила? Красивая, стройная, блинчики готовит, учится, наверняка, чему-то хорошему и правильному. — Спасибо за завтрак, Лерочка, — поблагодарил Валерий Эдуардович, — Очень вкусно. — Ой, да не за что, — просияла девушка и кинулась мыть посуду. Ну золото, а не невестка, — Я пойду, передадите Сенечке, чтобы он меня набрал?       Валерий Эдуардович кивнул, и девушка, лихо натянув джинсы, так и убежала в футболке сына. И отцу не хотелось знать, что стало с её одеждой. Собственно, отпрыск ждать себя не заставил, а выскользнул со второго этажа, стоило двери за прекрасной дамой захлопнуться. Конечно, спиногрыз попытался сразу же выпорхнуть из гнезда, как говорится, да только прислушался к рыку родителя «Сидеть». Эх, лучше б двадцать два года назад собаку завел, ей богу. Прислушаться-то, он, конечно, прислушался, да что толку, если все по-своему сделает. — Валерия просила напомнить тебе о твоем обещании ей перезвонить, — максимально спокойно начал было Валерий Эдуардович. — Премного благодарен, что выполнил её просьбу. — Хватит паясничать. Ты собираешься выполнить обещание? — на остатках самоконтроля проговорил мужчина. — Не думаю, — Арсений свистнул из тарелки родителя блин. — Могу я узнать причину? — Она мне не нравится? — предложил вариант парень. — Зачем же ты с ней вчера встречался? — не понимал Валерий Эдуардович, пока сын поедал его законный завтрак. — Я не встречался, пап, — закатил глаза оболтус, — Мы просто скрасили друг другу одну ночь. — Арсений, — разочаровано выдохнул родитель, — Ты вот скажи, ты хоть на свидании был? — Зачем? — удивился спонсор седых волос. — Ну, чувства там, отношения. Это из-за того, что нас мать твоя бросила, да? — Пап, — взмолился Арсений, прикрывая глаза, — ну не начинай. Зачем тебе вообще, чтобы я с кем-то встречался? Внуков хочешь? — Нет, — отрезал Валерий. Уж если его наследник и умеет быть ответственным, то только за то, чтобы не спалить дом и дожить до утра, — Но если они появятся, то было бы здорово, чтоб запланированные и любимые, а не от твоих одноразовых похождений. И по кож.вен. отделениям таскаться с тобой не хочется, это ж какой позор! — Я умею пользоваться презервативами, — пожал плечами юнец, чем окончательно вывел прародителя из себя. — Я очень рад, — пошел на принцип Валерий Эдуардович. Не хочет по-хорошему, будет ультиматум, — Но давай условимся — ты сегодня найдешь кого-нибудь и пойдешь на свидание. И если все срастётся — подарю машину. — Глаза у горе-наследника сразу загорелись. — Погоди-погоди, — что значит «срастётся»? — въедливо уточнил Арс. Ну да, когда-то Валерий называл эту черту характера «коммерческой жилкой» и гордился, а сейчас считает «изворотливостью» и всячески недолюбливает. — Давай так поступим, найдешь себе сегодня пару. Продержитесь до твоего дня рождения — будет тебе машина. — А если откажусь? — Сокращу карманные. По рукам? — Валерий Эдуардович протянул руку и Арсений пожал её в ответ, — И на паре тебя жду сегодня!

***

В стены университета Валерий Эдуардович вошел в настроении крайне двояком. С одной стороны, разговор утром оставил неприятный осадок. Будто бы с воспитанием мужчина вовсе не справился. С другой стороны — неконтролируемо охватывало волнующее предвкушение. Вы не подумайте, Валерий Эдуардович не даст этот вопрос на откуп сыну. В хорошие руки нужно его пристроить. Чтоб мозги вправила, да человека сделала. Повстречаются три месяца для галочки, а там оболтус его и влюбится. Точно влюбится. Поэтому у Валерия Эдуардовича план появился. Вот у него курс сейчас «Бизнес-стратегии» как раз у группы с экономического, где, как на подбор, почти одни девчонки и все умницы, красавицы, трудяги. Он осмотрел аудиторию и налюбоваться не мог, каждую б в невестки взял. И сейчас план даже не казался абсурдным. — Итак, дамы, — радостно начал он лекцию, однако в дверь постучали. — ВалерьЭдуардович, простите пожалуйста, можно войти? — вломился единственный не девушка в этой группе — Самохин Семён. — Да, проходи, — кивнул преподаватель и все же продолжил. — Дамы… и Семён, скоро всеми любимое время — сессия. И как вы знаете, автоматов по моему предмету не бывает, — никто явно не выразился, но ощущение, будто сама аудитория стенами грустно вздохнула, однако, появилось, — Но! Хочу Вас обрадовать. Только в этом семестре и только для Вашей группы, — Валерий Эдуардович провел пятерней по волосам. Он явно смущался и сейчас ещё больше поседел, — Так вот… Тот, кто пригласит на свидание моего сына — получит зачет автоматом. Аудитория непонимающе зашумела. С одной стороны — предмет был профильный, сложный, а Валерий Эдуардович преподаватель строгий и требовательный. Но с другой стороны — пара девушек тут же оповестила всех, что сыночек у благородного и справедливого Валерия Эдуардовича та ещё сволочь и тут уже даже Самохинское пофигистичное ухо заинтересовано дернулось и рука взметнулась вверх. — А каковы критерии, — спросила предприимчивая Надька, — Ваше предложение требует более чётких характеристик. — Никогда в Вас не сомневался, Надежда, — задорно улыбнулся Валерий Эдуардович, — Прошу, не поймите меня неправильно, я не настаиваю на какой-либо близости, помимо приятного общения. Давайте договоримся о билетах в кино или счёте из кафе и словесном подтверждении моего сына, идёт? — Надежда пораскинув мозгами кивнула. Всё ещё можно было попросить паренька соврать, а в кафе сходить с подругой, но… Больше сил уйдет на то чтобы соврать о свидании, нежели на него пойти. — ВалерьЭдуардыч, — поднял руку Самохин. — Да, Семён, можешь выйти, хоть ты и только зашел, — вздохнул преподаватель. — Да нет, ВалерьЭдуардыч, я участвовать хочу, можно? — Думаешь стал бы я предлагать подобное пари Вашей группе, если бы сыну моему парни нравились? — Да и ты, Самохин, хоть бы одну юбку пропустил, — вставила свои пять копеек всё та же Надька, чья юбка первая в Самохинские сети обаяния попала. Видимо, девушка рассчитывает на победу. — Тогда это дискриминация получается, ВалерьЭдуардыч, — нагло улыбнулся Самохин, — Сексизм, вот. — Хорошо, Семен, — сдался Валерий Эдуардович, один чёрт у парня ничего не выгорит, — Молодец, что решился. Дерзай, и зачёт тебе автоматом обеспечен, а мой сын подойдет ко второй паре. *** Предложение казалось столь же двояким, сколь и обманчивым. Потому добрая половина группы сказала веское «да ну» и пошла после первой же пары в столовку. Часть тех, кто плюнул, были в отношениях, вторые считали затею заведомо гиблой, а третьи не верили в собственные силы. Вторая же половина группы скучковалась около аудитории, тихо-мирно поджидая преподского сыночку, которому добрый папа личную жизнь организовывал.       Конечно, все ожидали скромного хлюпика с веснушками, потными ладошками и в огромных очках на носу. А иначе, зачем папе-преподавателю такое покушение на репутацию? Надька уже даже призывно пуговки на блузке расстегнула, чтобы объект слова сказать не успел, а она его заманит-закрутит. Только к аудитории подошел совсем кто-то не тот. Высокий, как их единственный одногруппник, парень с проколотой бровью и выкрашенными волосами цвета морской волны, собранные в хвост-гульку и глазами в тон волосам. Все даже сморгнули пару раз прежде чем доперли — линзы. И конечно, все подумали, мол, быть не может, пока этот самый «хлюпик-очкарик» не подошел к одной из одногруппниц и не спросил шелковистым голосом, улыбаясь с очаровательными ямочками на щеках: «Простите, сударыня, не подскажите, где здесь Воронов Валерий Эдуардович обитает?». Тут уж одногруппница сама растерялась, вспотела и глупо улыбнулась, не в силах и слова молвить. Но предприимчивая Надька, хоть в расстегнутой блузке и промахнулась, оклемалась быстрее всех, да под локоток объект взяла, да милое «Я вас провожу» пролепетала.       Сёма на все это смотрел с дистанции. Не хотелось ему в эту бойню лезть. Да и на свидание этого высокомерного на всю голову творческого мальчика тоже вести не хотелось. Нет, не подумайте, Сёма парень не гомофобный, а отчасти даже наоборот. Только вот конкретно этот экземпляр казался плохой идеей. При виде него под ложечкой засосало, и в мозгу что-то дернулось.       Прям как когда-то давно. Сёмка тогда был парень молодой, дурной. Он и сейчас не старый, но там совсем атас. Лет шестнадцать, волосы краской выжжены, да весь в синяках. Не от агрессии высокой, а от скуки непомерной. Это сейчас у молодежи развлечений вагон, а в его, не так давно ушедший, небогатый подростковый период развлечение одно — стрелки по выходным. Школа на школу, там или двор на двор. А повод, он всегда найдётся.       И вот они с пацанами как-то пошли на частную школу одну. Ну знаете, где все выглаженные в специальной форме на заказ. В одну из тех школ, у которых даже герб есть, хитро… выдуманный. И Сёмка пошел похулиганить. Попугать богатеньких ребят, да позаигрывать с девчатами. Пятница же — настроение хорошее. Да только что-то пошло не так. У них там в школе свои разборки были. У таких обычно драк не бывает. А тут сцепились, аж не на жизнь. Так что Семену с корешами пришлось их разнимать, да конфликт регулировать посредством грозного показывания внушительного вида кулака. Оказалось, что пацаненок один — художник от бога. Да только художникам оказывается положено голых тёть, да дядь рисовать, а его ровесникам положено эти рисунки находить, да обсмеивать, потому что письки и сиськи в пятнадцать — ой, как смешно. И хоть обидеть художника каждый может, за рисунки свои художник глаза выцарапает и бровью не поведет.       Самохин с ребятами их растащили, разъяснительную беседу провели, да разошлись. Только Сема остался пацаненку помогать, тот подвывал, так жалобно и за лодыжку держался. Сёма все рисунки бережно собрал да в папочку вернул, а пацаненка в квартиру свою потащил. Благо родители только в понедельник вернутся. Пятница же — дача, кабачки, картошка.       И доброты своей Семён не сразу понял, только понял, что не может не помочь. Парниша-то, ёжик ёжиком — весь хмурится, ворчит и вопит, так, раздирающе «не трогай меня». А Сёма смотрит на него и в мозгу коротит что-то. А в глаза глянет — синющие, как море. От этих глаз так под ложечкой засосало, что хоть плачь. И как чуду этому не помочь? Он и кинул, мол: «Пошли, синеглазка» — и тот пошел.       Сёма тогда его в квартире чаем напоил, конфет даже нашел каких-то. Сёма все смотрел, как мальчик смешно носом дёргает и губу кусает верхнюю, когда думает. Странно это. Девчонки всё нижнюю прикусывали. Они про картины разговаривали. Мелкий все говорил, что художнику анатомию знать надо. Только зачем рисователю биология всякая, Семен понять категорически не мог, но рисунки все равно красивые были. Он об этом синеглазке и говорил, а тот аж на помидорку похож становился.       А потом они поцеловались. Внезапно и нелепо как-то. Так как только в первый раз бывает. Сухо клюнулись, да так испугались, что по углам отрекошетили оба. А потом уже не пугались. Исследовали, пробовали, изучали. Больно толкались зубами и забывали как дышать. Вот где анатомия. Семён тогда сам не понял, когда стал целовать не только губы, но и всего-всего ёжика своего синеглазого. Тот хиленький был маленький и всё закрыться пытался, стеснялся чего-то. А Сёме так хотелось его всего-всего, что он невольно придыхал, так ласково, «Синеглазка» и тот разрешал. Касаться, гладить, любить.       Про презервативы тогда знали лишь из анекдотов, поэтому не было у Семёна их, а у родителей посмотреть — в жизни бы не догадался. Да и смазки не было. Он слюной пытался, но Синеглазке все равно больно было. Он глазки свои чудесные жмурил, стараясь слез не показать и останавливаться запрещал, а потом и вовсе постанывать начал, да возбуждаться. Семен не постеснялся его до оргазма губами довести. Неумело, конечно, но откуда ему уметь-то, а ёжику много и не надо было, тот едва минутку продержался, а после отпихивать любовника начал да выгибаться так красиво, ножки разводя ещё шире, и все-все ребрышки видно было.       О том, что опыт этот однополый, никто особо не задумывался. Не было тогда это для всех так важно, как сейчас. Да Семён вообще ни о чем не задумывался. Уснул тихо выдыхая раскатистое прозвище и обнимая свое новое сокровище, а проснулся — его и след простыл. И как бы Семен потом не искал, совсем ничего не получилось. Около школы синеглазка не появлялся, сколько бы Сёма ни караулил. Да он и имени его не знал даже. Но когда про первую любовь говорят, Сёма всегда тот случай вспоминает. Не было с ним больше так, чтоб под ложечкой отчаянно сосало. А вот опять.       К чему эта история сейчас была неясно, но в голове у Самохина она сама всплыла. И стоял сейчас Семён, всматривался в парня, что лихо флиртует с половиной группы, да не понимал, что такого в этом сыночке, что ВЭ ему пару днем с огнём ищет. Даже задумался, может, зачёт самому сдать? Только мысль эту сразу же отправил куда подальше. Не потому что как-то туп был отродясь, вовсе нет. На эконом ведь поступил же, а тут конкурс! Просто он тогда после девятого класса за голову взялся. То есть, за внеучебную деятельность. Это та, которая учебную часто собой перекрывает. И та, которую вместо учебной оценки ставят и глаза на многое закрывают, даже в универе. С тех пор и полюбил пути необычные, обходные, где всё проще да приятнее. А с Валерием Эдуардовичем так не прокатывало. Принципиальный он был и Семёна невзлюбил отчего-то. А тут ещё пари это гендернодискриминирующее.       В общем, план был идиотски простым — дождаться пока девушки бедного парня изведут, да предложить тому посидеть где-нибудь вечерком. Главное — не напугать, а то вдруг парень отбитый натурал все неправильно поймет. Поэтому Семён макушку почесал и план гениальнейший придумал. Дошёл до ларька с кофе около корпуса, заказал два латте и стал ждать. — Простите, — бирюзововолосвую макушку пропустить сложно, и парень обернулся. Только взгляд с непонимающего, отчего-то стал ошалевшим немного, испуганным, может, даже. — Я тут по привычке два кофе взял, забыл, что девушка в отъезде, может, хотите? — Допустим, туда ничего не подсыпано, — все ещё чуть заторможено хмыкнул парень. Взял из рук незнакомца стакан и, отчаянно надеясь отвязаться, спросил, — Сколько я Вам должен? — Да брось, — перешел на дружеское «ты» Самохин. — Можешь имя мне своё сказать, например. — Арс, — улыбнулся парень, все ещё не воспринимая всё происходящее как флирт. — Кто? — не понял Сёма, грубо наверное, обидно, может даже, но «Арс» лишь глаза спрятал и разъяснил особо тугодумным. — Арсений, но лучше Арс. Семён кивнул, и они пошли вдоль кампуса, о чем-то совсем незначительном переговариваясь. То, что студенчество — время кофеина Семён давно понял. Сейчас алкоголем не каждого угостить можно, но кофе студенты вливают в себя до тахикардии каждый божий день. Поэтому по-дружески или не очень, но этим напитком всех угостить можно. Только этот Сеня странный был. Ну, то есть, так-то он ходил с расправленными плечами, да с прищуром улыбаясь всяк мимо проходящей барышне, а Сёму будто боялся — глаза отводил, а когда смотрел, то как-то странно, будто чего-то найти у Самохина на лице пытался. И отвечал всегда с сарказмом, будто иначе и не умел. — Так тебе Гай Ричи нравится? — возрадовался Семен, когда точка соприкосновения наконец нашлась. А то футбол это чудо бирюзовое не смотрит, в кафешку как-то стрёмно приглашать, ну, а что такое «Арт фестиваль» Сёма не имел ни малейшего понятия. — Так может, сходим, у него фильм как раз новый вышел. — Да я ходил уже, — пожал плечами парень. — Но хороший фильм, ты сходи с девушкой может, как вернется. — Да, точно с девушкой, — кивнул Сема, хотя придумал он эту девушку, на случай если парень гомофоб, за свою задницу активно беспокоящийся. — Ну, бывай, Семён, — весело улыбнулось это чудо с серьгой в брови, да побрело куда-то вглубь рощи университетской. Что теперь делать Семён не знал. Пошёл на пару. Там все шептались об этом «Арсе». Тоже мне, взяли моду имена коверкать. Сеня он и в африке Сеня. Но «Сеня» у нас оказывается художник. Молодой и такой перспективный, шо кабздец. У него выставка на Арт Фестивале. Он весь такой модный и экстраординарный. Не такой, как все. Похоже, половина девчонок и правда на него запала. Только вот на свидания он ни с кем пойти так и не согласился.       А Сёма пару отсидел, да плюнул, пошел в кафешку за углом — перекусить. Перерыв-то большой, поэтому весь кампус сюда и вломился. Только у Сёмы тут связи — официантка одна — его тайная воздыхательница. Он ей улыбнется, подмигнет лукаво, а она ему столик найдет. И сегодня нашла. Сёма с минуту угрюмо думал, что же делать. А делать что-то надо было. Как-то даже обидно было. Он ведь всё так хорошо придумал, а этот… художник. Сбил приятное чувство предвкушения победы. И как только Семён об этом подумал, в переполненную кафешку завалился этот чудик. Ну и что это, как не судьба? — Сеня! — крикнул парень, привлекая внимания, только Сеня, он же не Сеня, он и не откликнулся. Тогда Сёма повторил возглас пару тройку раз, чтобы игнорировать его стало невозможным. И избегать пристального внимания можно лишь посредством посадки на соседнее кресло. — Чего тебе? — немного грубо отозвался преподский сынок. — Да просто помочь хотел, — возмутился парень, справедливо оскорбившись на неоправданную жесткость в голосе. — Ты бы тут полчаса ждал пока кто-нибудь место освободит. Мог бы и спасибо сказать. — Спасибо, — с сарказмом кинул чудик и заказал себе еды у официантки, что уже кокетливо строила художнику глазки, как раньше строила их Сёме. Вот ведь… Обидно. — Так ты, значит, рисуешь? — спросил Семен по исходу трапезы. — Рисуют дети, а я пишу — также отстранённо, будто хотел бы находиться где угодно, но не здесь, ответил парниша. — А чего ж ты на курсе у ВалерьЭдуардыча забыл? — Да это так, кампусный курс. Отец хочет, чтобы я «серьёзные» профессии тоже поизучал. Тем более те, которые он ведёт. — Понятно, — кивнул Сёма. Он когда-то тоже на эконом пошел, потому что это, вроде как, серьезно. Оттого даже проникся уважением к пареньку, что посмел делом жизни выбрать что-то, что взрослые, как правило, считают баловством, да детским хобби. — Уверен, ты очень красиво рисуешь. — Спасибо, — пробормотал парень, пряча взгляд и щеками краснея. И даже будто изменил свое отношение к Сёме вовсе. Смотреть стал добрее и улыбаться так по-детски наивно. — А меня нарисовать сможешь? — Смогу, — закатил глаза Сеня и звонко хохотнул. — Только я людей обычно не пишу. — Напиши необычно. — Хорошо, — согласился Арс и написал какой-то адрес на салфетке. — Это моя студия. — Сегодня? — В восемь.

***

Перед встречей Сёма совсем занервничал. Что-то в этом пареньке не давало покоя. Он вроде как и наглый такой, дерзковатый, а вроде и наивно-открытый. Или это кажется ему. Вообще за половину дня, которую он размышлял о сыне преподавателя, он понял, что парень ему нравился. Внешне даже очень. И цвет ему шёл этот бирюзовый. В сочетании с тонкой белой кожей, так и вовсе красота. В общем, пришёл он к выводу, что позвал бы того на свидание, так и сяк. Может быть даже влюбился бы совсем серьёзно и по-настоящему. Вообще, у Сёмы парней было кратно меньше девушек. Ну как… три. Один по пьяни; один, чтобы проверить свою бисексуальность и синеглазка. И Семен даже подумал, что ВЭ может посиделки в студии сына за полноценное свидание не воспринять, а Сёме и не жалко будет. Однако все свои «занервничал» Семён в итоге списал на новую роль объекта для рисования. Вдруг он некрасиво получится? И вообще, надо бы что-нибудь поприличнее надеть, да голову хоть помыть. В общем, достал он рубашку, что ему мама на первый курс покупала три года назад. Та по швам, конечно, трещала, но зато красивая. Мятного цвета. Это мама сказала. А сам он понять не мог — мята она же зеленая, как трава, а не вот это вот. Но спорить не стал. И жилетку поверх тоже нацепил. Должно красиво получиться. Семён даже зашел в магазин специальный. Кисточки купил. Они дорогие зараза, но Семен поразмыслил и понял, что о цене они вроде как не договорились за работу. А это работа. Она оплачиваться должна. Так пусть хоть так. Забил в 2Гис путь от дома до студии и, посмотрев на часы, понял, что если поедет на автобусе — припрется слишком рано. А если останется дома, то с ума сойдет. Так что решил пешком пойти, и не зря, потому как в одном из заведений, что популярны были среди студентов, обнаружилась Надька, да не одна, а с этим художничком недоделанным. Сёмка бы, может, и не заметил, да только эта шевелюра бирюзовая слишком уж приметная. От возмущения он зашел и около столика их грозно встал. — Ой, Сёмочка, а ты какими судьбами здесь? — спросила Надюша, у которой вырез на платье был такой, что пуп увидеть можно, если захотеть. У Сёмы даже ревность почему-то кольнула в груди, хотя ревновать он права, вроде, и не имел даже. — Пришел напомнить художникам всяким о том, что такое хорошие манеры, — грозно проговорил Семён, переводя взгляд на спутника одногруппницы. — Может, о том, что врать нехорошо? — не остался в долгу художник. Семён претензии явно не понял, а Надежда поспешила объяснить. — Да, Сёмочка, я Арсюше всё рассказала. Про уговор и автомат. И мы заключили соглашение. Мы теперь встречаемся. Здорово, правда? — Ты не грусти, у тебя же девушка скоро приезжает, — поддакивая напомнил «Арсюша». — Да нет никакой девушки, я просто не хотел, чтоб ты сбежал сразу, — выдохнул Сёма, да лоб потер. — Ладно, ты не заводись. Я же не врал. Я слово своё держу и вот, — он вытащил треклятые кисточки и сунул их художнику. Тот, лица не теряя, кисточки взял и взглянул на Сему. Так взглянул, что того аж пробрало. Вроде обычно, но на секунду считалось что-то настолько отчаянно грустное, что парня захотелось изо всех сил обнять. Но Сёма не обнял. Сёма пожелал удачи с отношениями и вышел. Арсений вслед посмотрел и стал заверять напарницу по сговору, что счёт будет и Арс всё подтвердит, что ему нужно идти, но чтобы она ни о чём не переживала. Кинул наличность, чтобы девушка рассчиталась и вылетел пулей из заведения, вместе с кисточками. Догнал Семёна не сразу, а как догнал, тот сильно удивился. — Пошли, — только пропыхтел и повел за собой. — Куда? — спросил растерянный Сёма. — В студию. Я тоже слово свое держу. В студиях Семён никогда не бывал. И что это такое, представлял слабо. Думалось даже, что это что-то изысканное с барельефами и большими диванами с бархатной обивкой. Но нет. Студия оказалось двухкомнатным помещением, где все было в краске, мольбертах и еще непонятных штуках. В одной из комнат и вовсе всё маленькое было. — Там дети занимаются, — коротко пояснил Арс, ставя треногу посреди кабинета поменьше. Сёма прошелся по студии, осматривая всё. Все казалось каким-то очень настоящим. Живым. И картины, что висели, то тут, то там и наброски, что лежали в папочках и стопочками и кисти с красками. Семёну вдруг захотелось бывать здесь чаще и узнать, как оно вообще всё работает. — Ты учишь детей? — спросил он, возвращаясь к художнику. — Иногда. Я эту студию с одним пожилым акварелистом снимаю. Он набирает себе учеников каждый год, и они вместе учатся. А я лишь иногда его подменяю. Этот зал условно мой, а тот — его. — Понятно, — кивнул Семён. И улыбнулось как-то тепло. В зале учителя был диван. А ещё каморка с душем. И куча стеллажей. Зал у Сени был гораздо меньше. А вещей в нем гораздо больше. Сам же владелец помещения перемещался по залу грациозно. Переступая, то тут, то там, как ниндзя, через банки с краской. Что краски для рисования вообще в банках бывают таких больших Сёма не знал, но у Сени тут были огромные холсты. На них, наверное, краской из детских баночек под гуашь не порисуешь. Сеня поставил Стул в той части, где был стеллаж, как раз с такими красками и диван и стал свечи зажигать. — У нас тут романтик намечается, — от иррационального волнения Сёма, всё-таки, тупо шутканул и даже стыдно стало. — Нет, — отрезал Сеня, который грозным выглядел только в собственных фантазиях. — Просто это освещение более… живое. И картины живее получаются. Садись. Семён сел. Что делать, он не имел ни малейшего понятия, да только Арсу этого, кажется, и не надо было. Он холст поставил и что-то там чиркать начал. Смотрел на Семёна как-то отстранённо, а Сёма наоборот глазами в того вцепился, будто увидел впервые. Свет пламени мягко ласкал неширокие скулы и вздернутый смешной носик. Сеня всё хмурил брови и что-то поправлял. Заправлял постоянно выпадающую прядь за ухо, а после снова смотрел на Семёна. — Хорошо, — пробубнил он. — Можешь рубашку снять? — Что, прости? — Сёма даже хохотнул, не то от неожиданности, не то от обиды — рубашка-то хорошая, мятная. Чего она ему не понравилась? — Ну понимаешь, — Сеня положил руку на шею и говорил тихо, будто сам стеснялся. — Я всех обнажиться прошу, это… добавляет глубины. Не хочется мне маски рисовать. — Понятно откуда у тебя столько девушек, — ещё раз хохотнул парень и потянулся к пуговицам. — Только ты тоже тогда сними. — Это ещё зачем? — Во-первых, честно так будет, а во-вторых, это может работе помочь — взаимная открытость поможет тебе создать поистине живую картину, — вы не подумайте, Семён не дурак, пиздеть он умел знатно. — Хорошо, — согласился творец и тоже стянул тряпку. А после магия продолжилась. Сёма вновь взглядом вцепился, даже рот, кажется, открыл. Потому что, когда Арсений рисовал, он был каким-то необъяснимо волшебным. Он двигался невероятно плавно и смотрел отстранённо пронзительно. Плечи у него были… мягкими что ли, а ключицы скульптурными. И мышцы на руках перекатывались. А ещё он часто думал. Думал и кусал верхнюю губу. Сёма бы хотел сказать, что чувствует, как влюбляется в этого парня, но нет. Он чувствовал много-много большее. Он чувствовал, как этот парень буквально с воздухом заполняет его легкие. И будто вся вселенная внезапно перестала быть сложной и жестокой, а стала благородно щедра и понятна. Поэтому когда Арс подошел, чтобы поправить угол наклона Семёниного подбородка, тот его за руку схватил и пальца разжать не смог. Не смог бы даже если от этого зависела бы его жизнь. А она зависела. И она подняла на него свои глаза с непонимающим взглядом. — Ты только скажи, — шепнул Семен, пытаясь дышать и не обращать внимание на бархатистость его светлой кожи, — почему ты глаза свои прячешь, синеглазка? И Арс изменился. Совсем. До неузнаваемости. Перестал быть высокомерным и заносчивым перспективным художником, а вновь стал маленьким запуганным мальчиком с кучей набросков, что злые мальчишки раскидали на школьному двору. И Арс боялся. Боялся как в первую секунду их знакомство. Так отчаянно испугался, что и вздоха сделать не смог. А Сёме бы пощадить пацана. Сёме бы пальцы разжать, но… Он ведь тоже будто снова стал собой пятилетней давности. Стал мальчишкой, что как безумный бегал и выспрашивал у всех, искал своего синеглазку. Ночами спать не мог и проклял всеми известными словами этого ёжика недоделанного. Только в отличие от пятнадцатилетнего себя он… нашел. — Узнал наконец, — горько улыбнулся Арс и, кинув боязливый взгляд, достал из кармана коробку для линз, вернув туда своих жителей. — Ты так изменился, — все ещё шептал Семён. Потому что не верил. Кажется, открой глаза и испариться этот мальчик-видение. — Тебя бы и мать родная не узнала. — Учитывая, что она видела меня в последний раз в три года… — повел плечами Сеня и вновь испуганно посмотрел. Только спустя секунд десять сделал шаг вперед и осторожно трясущимися пальцами коснулся губ Семёна, линии подбородка, щек. Кончиками пальцев провел по шее переходящей в плечо, а после, как с обрыва, вдоль руки. Единственный источник света — свечи, и тех было много. Семён долго следил как Сеня, будто в ступоре, бродил по его торсу своими прекрасными нежными пальцами, а после попытался встать навстречу. И дурман пропал. Глаза, незабываемые синие глаза, вновь испугались. Синеглазка сделал шаг назад, так неудачно и не грациозно. Так, что стеллаж угрожающе качнулся и пара банок упали. Семен на одних лишь рефлексах прижал самое дорогое к себе. Только краска все равно густым облаком обволокла их. Белая. А после ярко красная и желтая в придачу. Но уже не было до этого дело. Сеня, может, и расстроился, но только на доли секунды, потому что потом понял. Он крепко зажат в чужих руках. Нет, не так. Ни в каких ни в «чужих». Он в объятиях. Своего рыцаря. Того самого. Со смешной копной волос и веснушками на носу. Того самого, что смог заменить ему весь мир, который его ненавидел и не принимал. Он не изменился. Ни капли не изменился ни одной чёрточкой. Сеня все их помнил. Каждую наизусть. И захотел бы забыть — не смог. А он не хотел. Он хотел вцепиться в Семёна пальчиками и не отпускать. Приковать себя к нему, и хоть убивайте. Только его никто не убил. Его поцеловали. Несмело и нелепо, как тогда. Всего лишь на пробу. Как целуются только в первый раз. Или во второй первый раз. Сёма сдержаться не смог, от слова совсем. Целовал, как ошалевший, не давая передышки. Целовал все те накопившиеся за пять лет поцелуи. Так настойчиво и нежно, что сам не знал как стоит на ногах. Водил руками по спине, размазывая краску. Водил, вырисовывая трогательно расходящиеся лопатки, прощупывая позвонки. А когда поцелуи для губ закончились, начал целовать все остальное. Держа в руках лицо и, покрывая короткими поцелуями каждый сантиметр. Немного замазав краской, отчего-то оранжевой. Но Сенечка не сердился. Он смеялся. Заливисто так. Чудесно смеялся. Так, что у Сёмы вновь всё током прошибло и под ложечкой засосало. И жар. Ужасный, обжигающий, всё гулял меж ребер.       И сил стоять на ногах больше не было. Его потянуло вниз и Арс за ним спустился на колени. Всё выписывал какие-то узоры солнечной краской на плече. И поглядывал на него своими потрясающими синими глазами. И тень от подрагивающих ресничек дрожала на щеках, как и он весь. Они долго стояли так на коленях, вцепившись друг в друга изо всех сил. Они долго стояли так, глядя в глаза. Они долго делили на двоих один воздух, а после сорвались.       Семён не выдержал первым. Вновь кинулся и повалил синеглазку прям к дивану, вновь покрывая всё поцелуями. Как ошалевший стащил с себя всю оставшуюся одежду, и Сеня последовал его примеру. Как полоумный вгрызался в шею, плечи, губы. Снова и снова. Пока Сеня не перехватил инициативу. Завалил рыцаря на спину и забрался сверху. Откуда-то из недр дивана достал смазку и больно хлестнул по Сёминым рукам, когда тот хотел помочь. Он сам. Он так хочет сам. Неловко ввести в себя пальцы. Наспех растянуть и насадиться. До упора. До выступивших слез. — Больно? — обеспокоенно прошептал Сёма. Ему ничего не позволили — ни стащить с себя парня, ни поддаться вперед. Он лишь вытер большим пальцем капли около глаз своего ёжика и поглаживал второй рукой выпирающую тазобедренную косточку. — Ты наверное давно просто… — Ну да, — все так же шепотом с ноткой сарказма. — Пять лет уже как… По воспоминаниям так больно не было. Внезапное признание вновь прошлось по груди и обволокло сердце. Семён кивнул и стал целовать руку Арса. Пальчик за пальчиком. После парень словно очнулся. Встрепенулся и начал потихоньку качаться. Он был прекрасен. Неотразим. Даже в краске. Интересно, знал ли он? И хоть глаза его были закрыты, он был бесконечно красив. Семён не мог двигаться, мыслить, дышать. Только с неприкрытым обожанием разглядывать, осторожно слегка касаться и чувствовать его на своем члене. Такого чувствительного, сильного, ненасытного. Такого бесконечно своего. И как только он привык окончательно, он и вовсе сорвался. Сбил все тормоза. Его хотелось опрокинуть на спину и, как тогда, обласкать. Но не теперь. Теперь он самостоятельный и грациозный. Теперь он задает темп гонке и не дает себя коснуться. Стонет так, что горло сорвет наверняка. Стонет и сам ласкает себя. С надрывом, даже больно, скорее всего. С надрывом и быстро выгибается. Как тогда. Что все косточки видно и Семёна накрывает следом. Накрывает мощной волной, после которой есть только нега и тепло, пульсирующее по телу. Арсений обессиленно упал сверху. Он стал тяжелее. Конечно, он ведь вырос. Только Семён этого не увидит ещё долго. Ни вытянувшихся костей, ни нарощенных поверх мышц. То ли потому, что смотрит лишь в глаза, то ли потому что помнит нежное, хрупкое тело под собой, сладкий сбивчивый голосок и искусанные губы. Помнит и по-прежнему видит это всё. Арсений развалился на Сёме абсолютно бессовестно и не думая слазить. Он выводил какие-то сатанинские узоры своими пальцами на коже. Видимо, решил хоть как-то пустить в ход краску. — Нам, наверное, нужно в душ? — прошептал он как-то печально, не переставая касаться Сёминого плеча. — Наверное, — выдохнул Семён. После душа они валялись на диване. Он, оказывается, раскладывался. А так как разговаривать отчего-то было не комфортно и не хотелось совсем… Они целовались. От сорвано кусачих поцелуев переходили к нежным и едва ощутимым, а после обратно. Арс как-то внезапно перевернулся на живот. Сёма устроился между Сенечкиных ног и, обильно смазав себя, вновь вошел. Только уже медленно. Без надрыва. Без боли. Ласково качая синеглазку на волнах удовольствия. Целуя трогательные лопатки и выпирающие позвонки. Пока их обоих не захватила волна нового оргазма. От которой Сеня почти моментально уснул в руках своего рыцаря, а Сёма ещё долго смотрел на него.

***

Окна студии выходили на солнечную сторону. Это было первым, что понял Семён утром. Ну знаете, та солнечная сторона, с которой лучи выжигают твои глаза заставляя проснуться. Арсения не было. И это второе, что Семен понял. Вряд ли у того были сверх важные дела. Просто кто-то снова сбежал.       Сёма быстро оделся и заправил диван. А потом… растерялся. Впервые за очень много времени растерялся. Не знал, что делать и решил делать хоть что-то. Убрал банки… Пол уже, кажется, было не спасти. Поставил треногу куда-то вбок, чтобы не мешалась. Стал расставлять по местам тот кавардак, что они вчера натворили. Сёме на секунду даже показалось, что ему это все приключилось. Но в углу стоял его недописанный портрет. А около него лежала папка. Обычная с виду. Только Сема её узнал. И там, как он и думал, были голые дяди да тети. А ещё там был он. Много-много рисунков, где изображен он. Подростком. Сутулый. Со слишком длинными руками и веснушками на носу. И он решил, что хренушки. Он не даст всё испортить этому выскочке синеглазому ещё раз.       План созрел. Одна из одногруппниц лепетала, что её отец дом купил рядом с Вороновым. Мол, она на шашлыки приехала, в бикини гуляет, а тут здравствуйте, Валерий Эдуардович. Поэтому адрес Самохин узнал быстро. Слишком быстро. И приехал. В дверь стучал с решимостью бизона. Если бизоны очень решительные, конечно. Открыл, как ни странно, ВЭ. — ВалерьЭдуардыч, — начал парень, но преподаватель жестом попросил его остановиться. — Погоди, Семён, — спокойно начал доктор наук. — Я уж не знаю, чего ты вчера начудил, но Арсений просил тебя к нему не пускать. — ВалерьЭдуардыч, — возмутился Семён. Трус этот Сеня, вот что. - Мне очень надо. — Семён, я не могу нарушить слово, данное сыну. Ты же меня понимаешь? — Конечно, — выдохнул Самохин и быстро сменил тактику. — Но вы можете сказать мне, где окна его комнаты? — И что ты будешь делать? — Попрошу рапунцель спустить свои волосы? — улыбнулся Семен, а после ответил уже более серьезно. — Ничего, в чём бы смог Сеня Вас упрекнуть. — Хорошо, — усмехнулся Валерий Эдуардович. Он вновь решил, что все равно у Самохина ничего не выйдет, но уже не так уверенно, как вчера. — Те, что с синими шторами, там, — он кивнул за угол и Сёма за ним же моментально скрылся. ВЭ остался на крыльце, наблюдать за развитием событий. Сёма окна нашел быстро и осталось лишь понять, как до Рапунцель этой, на голову стукнутой, добраться. Был вариант найти камень, но тогда зачет он точно не получит. А вот кроссовки вполне вариант. Семён оба с себя стянул и по очереди швырять в окно стал. Те отлетали прямиком к его ногам, в радиусе пары шагов. — Ты дебил, — сдался синеглазка, высовывая свою, цвета морской волны, макушку и гневно смотрел. А после стушевался и снова спрятался. — Мне поговорить с тобой нужно, — крикнул Семен, собирая целую аудиторию зевак вокруг дома. А ему-то чё? Ему тут не жить. — О чем? — кинул сверху раздраженный голос, когда в ответ на молчание, Сёма снова запустил башмак. И кидал-то так метко, зараза. — А ты как думаешь? — крикнул Семён и вновь кинул поднятый с земли ботинок. От злости. — Какого хера ты опять сбежал? — Чтобы не говорить тебе лично, что это все огромная ошибка? — он кричал это, не показываясь из окна. — Дай мне зайти! — Зачем? — Затем, что я не собираюсь отказываться от тебя, только потому что ты — ссыкло! И потому что все равно тебя найду. Пусть через пять лет! Пусть когда тебя снова будет не узнать! Найду и снова влюблюсь! Сеня зло высунулся из окна наполовину так, что с особой злостью кинутый кроссовок чуть не пришелся тому по макушке. Сёма зло смотрел на него в ответ. Валерий Эдуардович перестал понимать, что происходит, ещё пару минут назад. Немая сцена закончилась злым рыком Сени, который спрятался обратно в комнату и тяжелым вздохом преподавателя, который сказал что-то вроде: «Полагаю, ты можешь войти». И Семён вошел. Чего уж тут не войти, если объявил о своей сексуальной ориентации всему жилому комплексу? Вошел, поднялся на второй этаж, где за приоткрытой дверью сидел, словно надувшийся воробей на жердочке, Сеня на подоконнике. Руки скрещены, ноги скрещены, в глазах полное отторжение действительности. А Сёма… прислонился к косяку двери, и отчего-то стало так спокойно. Тепло на душе, что вот он, стоит тут дуется на вселенную. Хотелось подойти и прижать к себе. Такого всего живого, настоящего. Не фантомный образ из полузабытых воспоминаний. А вот его. И можно было бы долго кричать друг на друга, предъявлять ему претензии, только это не поможет. Сёме, может, конечно, и поможет пар выпустить, а синеглазка только сильнее в скорлупу свою спрячется. И не приведут ни к чему крики. — Поговорим? — спокойно спросил Семён, но Сеня лишь мотнул головой. — Тогда давай я поговорю? — он отошел от косяка и тихо закрыл дверь, медленно двигаясь к своему синеглазке. — Сём, — взмолился парень, когда Семен подошел вплотную. — Мне действительно это не кажется хорошей идеей. — Я знаю, — улыбнулся Сёма и положил руки на Сенины плечи ближе к локтям. — Дай угадаю, у тебя не очень много друзей? — А это-то тут при чем? — И ты никогда не был в серьезных отношениях? А если был, то скорее всего неудачно? — Не был, — вздохнул Арс и Сёма почувствовал, что плечи стали чуть мягче. — И ты сбегаешь, потому что тебе страшно? Ты боишься того, что чувствуешь? Потому что это слишком сильно, для привыкшего чуть что, выпускать колючки ёжика? Боишься, что как только подпустишь кого-то ближе, он обязательно сделает больно и уйдет? — Дай угадаю, но ты не такой? — съязвил Сеня и спрятал глаза. — Нет, — мягко улыбнулся Семен. — И я понимаю, что сарказм — единственная защита, что у тебя есть. Сарказм и слишком яркий внешний вид. Тебе так комфортно. Никто будто не сможет задеть. Ты даже глаза прячешь за линзами своими. Арс ничего не сказал, всё также отводя взгляд, а Сёма начал его слегка поглаживать, делая ещё шаг. Уж что, а терпение у Сёмы был титановое. И он продолжил. — А тут нарисовался я? — спокойно продолжал парень ровным голосом и прикоснулся ко лбу Сени своим. — И ты меня узнал? Сразу? — Сразу. — А я тебя нет, — он горько усмехнулся, продолжая гладить. — И ты обиделся, разочаровался может? — Нет, — соврал Сеня, точно соврал. — А потом? — также спокойно, чувствуя, как защита от надуманно преграды постепенно падает. — Решил, что ты вспомнил, когда сказал, что я хорошо пишу. А ты из-за зачета этого, — все ещё зло, но как много слов, а?  — Решил, что для меня тот раз тоже был особенным? Не проходным.Ты был особенным, Сень. Ты у меня первым был. — И ты у меня, — тяжело выдохнул Арс. — Я тебя потом по всему городу как ненормальный искал. Всё бегал по художкам разным и в школу эту твою. — Меня отец перевел, — кивнул Сеня, по-прежнему- не глядя в глаза. — Я тогда утром пришел и соврал, что меня в школе заперли. И он перевел. — Почему же ты тогда вчера меня рисовать пошел, если так злился? — Я испугался, — коротко и явно трудно, а после даже глаза свои поднял. Синющие. Без линз. — Испугался, что ты сейчас уйдешь, и я тебя больше никогда не увижу. — Но я не уйду, — улыбнулся Семен и обнял его. — Я понимаю, что отношения — это страшно. Довериться другому человеку. Подпустить так близко, что он сможет сильно ранить, если захочет. Но я ведь не захочу, Сень. И я с потрохами сам себя сожру, если не попробую. С тобой. — И я сожру, — согласился Сеня, обнимая в ответ. — Но ты сбежишь. Точно сбежишь.

***

Чтобы доказать, что Семён никуда не сбежит, ему понадобилось полгода. Вернее, Арсению понадобилось полгода показывать самую говнистую говнистость своего характера, чтобы в этом увериться. Может, и правда, всё дело в матери. Сегодня Валерий Эдуардович, как и каждое утро, спускался по ступеням своего дома в надежде на завтрак и утренний кофе. К хорошему быстро привыкаешь, знаете ли. Полгода назад пропали все эти дамы одной ночи. И появился Семён. Семён, правда, от зачета-таки отказался, сказал Надьке поставить. А Валерию Эдуардовичу не жалко. Тем более, что подобного спутника жизни сына преподаватель принял не сразу. Поэтому на сессии с удовольствием помучал. А Самохину хоть бы хны, всё сдал и хлеб сказал купить, дома кончился. Вот ведь… Но Семёна Валерий Эдуардович все же принял. И машину обещанную Сеньке всучил. Во-первых, любовь, против неё не попрешь, какая бы она не была. А во-вторых, Семён этот быстро научился с сыном его справляться, так как отец сам не умел никогда. Парнем он оказался удивительного терпения и организационных способностей. Будто и не было для него проблемы, что нельзя решить. Арс иной раз психанет так, что весь дом на ушах стоит, а Сёма всё шутки-прибаутки какие-то шутит, над Арсением подтрунивает, а потом схватит его и говорит так спокойно вкрадчиво, после чего оказывается, что проблемы никакой нет, есть задача, сейчас он друзьям позвонит, или они куда-нибудь съездят, и всё решится. А если уж тот совсем сильно психует, то Сёма его под мышку и в комнату его утаскивает. Что уж они там делают, Валерий Эдуардович никогда не спрашивает. Дело-то молодое. Лучше про завтрак думать. Потому что завтраки Семён готовит потрясающие. Хотя сегодня что-то совсем за гранью возможного. Ибо на первом этаже за плитой стоит его сын! А надо понимать, что Сеня за плитой психует на раз. Для него моментально все сковороды и масло становятся врагом народа. Он шипит и от плиты убегает. Вот и сегодня панкейки они придумали. Сеня материт все, что видит, а Сёма за спиной стоит, того приобнимая, руку с лопаткой своей поддерживает и лишь смеётся, целуя места поражения, и выдает раскатисто: — Синеглазка!