Зверь из глуши

— Ладно, — кивнул Гильгамеш своим мыслям. Он посмотрел на Энкиду, затем на пол, до которого теперь было достаточно далеко. — Поехали, только аккуратно. Медленно. «Глупостями, вы, царевич, занимаетесь», — сказала бы верховная жрица, если бы увидела происходящее. «Сын мой, это опасно», — вздохнула бы Нинсун. «Что за баловство?» — поджал бы губы Лугальбанда. — Держать-хватать крепко-сильно, — передал мыслеобраз Энкиду, прежде чем медленно подняться на лапы и пойти вперед. Гильгамеш восторженно охнул, когда оказался под самым потолком. Он сидел на шее Зверя, вцепившись руками в рога, и изображал из себя всадника. Конечно, такое времяпровождение было недостойно будущего царя, но, пока никто не видел, мальчик решил попробовать. Кататься верхом на ослике не было даже в половину так же здорово. Они сделали несколько кругов по комнате, прежде чем из дверного проема раздалось смущенное покашливание. — Прошу прощения, господин, царица зовет вас, — склонилась в поклоне младшая жрица, старательно пряча глаза. — Мама? — удивился Гильгамеш, слезая с чужой шеи. — Она что-то сказала? — Вроде как госпожа собирается в город, — неуверенно произнесла девушка. Она с опаской покосилась на Зверя, но сдержала мелочный порыв убежать с визгом. — Тогда веди, — обрадовался мальчик, выбегая из комнаты. Но на пороге остановился и оглянулся на Энкиду. — Ты тоже идешь, — произнес он, а потом совсем по-взрослому вздохнул и вернулся обратно, чтобы передать эту мысль напрямую. — Путешествие по лесу-городу-из-камней? Радость. Гильгамеш недоуменно заморгал, уловив вместе с этими образами еще и какие-то неярко выраженные. Что-то про то, как тяжело Зверю сидеть в доме без возможности гулять по природе и как он счастлив быть рядом с мальчиком. — Не грусти, — обратился он к другу, — сейчас и погуляем. А если хочешь, то можно выйти из города и побегать в пустоши. Наверное. На удивление жители Урука не спешили с воплями разбегаться по домам, едва завидев Зверя. Конечно, сначала они замирали в испуге, но потом их взгляд падал на стражу и жриц, чинно сопровождающих своих господ, а потом и на самих царицу с царевичем. Тут уже лица мужчин и женщин принимали восторженные выражения, и они склонялись в глубоких поклонах со словами приветствия, а некоторые и вовсе падали на колени, стремясь выразить свое почтение. Несколько любопытных чумазых детей увязалось следом, стремясь то ли коснуться глиняного монстра, то ли осмотреть со всех сторон. Гильгамеш не удержался и прикоснулся к Энкиду, всем своим видом заявляя: это мое. С одной стороны он должен вести себя так, как полагается будущему царю, а с другой ему дико хотелось похвастаться новым другом. В конце концов, такое чудо было одно во всем мире, и нигде в других городах не найдешь ничего подобного — в этом мальчик был уверен. — Тепло-радость, — поделился своими чувствами Энкиду, неожиданно передавая образ Гильгамешу, — двуногие животные-люди рады-счастливы видеть-слышать-ощущать своего детеныша-вожака светлую-шкуру-кровавые-глаза. Глина-орудие рад. — А? — отвлекся от своих мыслей Гильгамеш, пытаясь понять полученный мыслеобраз, — ну, да, ты прав. — О чем разговариваете? — с улыбкой поинтересовалась Нинсун. Она специально не стала понижать голос, чтобы все остальные сопровождающие слышали. Если по городу поползут слухи, что Зверь разумен и подчиняется ее сыну, то это будет благом для всех. — Энкиду заметил, что наши жители любят меня, — поведал ей Гильгамеш, — он рад этому. — Вот как? Хорошо… Ему стоит привыкать к Уруку, если он намерен остаться рядом с тобой. — Да, ты права, мама, но… кажется, он скучает по природе. — Скучает? Возможно, — задумалась Нинсун. Конечно, для божественного создания, рожденного и выросшего в лесу, жить в человеческих домах достаточно тяжело. Тем более при его размерах. Ни раз и ни два Энкиду не влезал в дверной проем или соскальзывал со ступенек, просто не понимая, как по ним ходить. Всякий раз Гильгамеш ломал голову над тем, как решить эту проблему, отказываясь от помощи со словами: «Я сам!». В такие моменты царица с удовольствием наблюдала за сыном, позволяя ему научиться самостоятельно принимать решения и нести ответственность за их последствия. — Я хотел бы дать ему возможность побегать по пустоши, — задумался Гильгамеш, поглаживая теплый бок друга, — но не знаю, как это сделать. — Очень просто на самом деле, — пожала плечами Нинсун, — как только люди привыкнут, он сможет без проблем уходить и возвращаться. — Но он потеряется! — Конечно нет, мой хороший. Зверь нашел тебя по зову, так что я полагаю, что теперь он всегда знает, в какой стороне ты находишься. — О, — глубокомысленно выдал Гильгамеш и повернулся к Энкиду, — ты и правда теперь всегда знаешь, где я? — Согласие. Глина-орудие-богов чувствует-ощущает светлую-шкуру-кровавые-глаза. — Здорово, — обрадовался царевич, — значит, чуть-чуть подождем, и ты сможешь погулять по пустоши. — Радость. Грусть-тоска по зеленому-высокому лесу. Ожидание смены-дней-ночей. — Я бы тоже хотел когда-нибудь побывать в кедровом лесу, — мечтательно вздохнул Гильгамеш. Он слышал о том, что в нескольких днях пути от Урука существует место, где огромные зеленые деревья стремятся в небо, закрывая синеву. Некоторые смельчаки говорили, что под сенью листьев царит прохладная тень, спасая от вездесущей жары. Должно быть, это невероятное зрелище, особенно если сравнивать с раскаленной пустошью и степью. — Не стоит. Страж леса ревностно защищает свои владения, не пуская людей дальше порога, — предупредила сына Нинсун. — Зверь не враг ему, но ты — человек, а значит, будешь в опасности. — Я… понял, — Гильгамеш помедлил, но кивнул. Они неторопливо шли по улицам Урука, наслаждаясь прогулкой. Изредка люди подходили и начинали разговор с Нинсун, то благодаря ее за покровительство, то высказывая мелкие просьбы и жалобы. Все жители знали, что идти к царю Лугальбанде стоило только с серьезными проблемами, тогда как царица могла выслушать и помочь советом или малым благословением. Гильгамеш же просто с удовольствием разглядывал все вокруг: одного его никогда не выпускали из зиккурата и близлежащих садов, а отец и мать достаточно редко выходили в город просто так. — Мне тут на ушко нашептали, что кое-кто сегодня изображал из себя наездника… — с улыбкой произнесла Нинсун. Гильгамеш насупился, пробурчав себе под нос что-то про чересчур заботливых и болтливых жриц. — Ну, было такое, — он вскинул голову, готовый отстаивать свое право на мелкие развлечения. — Я не ругаюсь, не думай, — подняла руки в знак мира царица. — Просто мне стало интересно, получилось ли у тебя? — Да, — ответил Гильгамеш. Он поколебался, прежде чем произнести, — хочешь покажу? — Конечно, — кивнула Нинсун и засмеялась, наблюдая, с каким энтузиазмом сын повернулся к Энкиду. Тот, словно догадавшись о чем идет речь, легонько боднул царевича рогами и лег на землю, чтобы мальчик смог залезть на него. Люди вокруг охнули, а потом восторженно заголосили, когда Гильгамеш оказался на холке Зверя. — Ну как? — хитро поинтересовался царевич, взирая на остальных сверху. Он почти свесился вниз, цепляясь за рога, и грозил вот-вот соскользнуть. — Впечатляет, — произнесла Нинсун, улыбаясь. — Кажется, Энкиду совсем не против. — Да! — счастливо зажмурился Гильгамеш, прижимаясь к теплой глине. — Радость-тепло-согласие.