Чай с молоком

      Шэнь Вэй не пьет чай.       Когда провел жизнь, смачивая губы водой из единственного источника под горой, очень сложно привыкнуть к тому, что другие считают высшим благом — к заваренным в чистой воде листьям. Они горчат и вовсе не утоляют жажду, куда лучше выпить стакан воды, пусть даже и с отвратительным привкусом ржавого прогресса.       Когда Чжао Юньлань узнает об этом, его лицо вытягивается, а рот приоткрывается от удивления. В его понимании каждый уважающий себя человек или любое иное существо, обладающее человеческим сознанием, просто обязано любить чай. Как же это — начинать смену без чашечки пакетированного чая из столовой, или сидеть за горой документов и отчетов, которые обыкновенно образуются на его столе в течение первых двух часов рабочего дня, без все той же чашечки уже слабого чайного отвара. А в перерывах между работой и бессмысленным скитанием по городу можно выпить еще две чашки чая и закусить чем-то сладким, вроде пирога из соседней пекарни. Без ароматного чая вся эта повседневная рутина теряет свое очарование, разве нет?       Шэнь Вэй посмеивается. Его повседневная рутина потеряла бы все свое очарование, не будь здесь этого любителя мастерски замаскировать свое безделье традиционным распитием чая.       Чжао Юньлань удивляется еще больше, когда видит на краю стола маленький бумажный пакетик с прикрепленной к нему запиской. Судя по аккуратному и округлому почерку на маленьком клочке бумаги пакетик достался Шэнь Вэю от одной из безответно влюбленных в него студенток. Чжао Юньлань готов был поклясться, что, даже если Шэнь Вэй этого не замечает, большая часть его аудитории женского пола хранит в своем сердце робкую девичью влюбленность в очаровательного профессора. Та часть мужской аудитории, которая совершенно точно тоже испытывает к нему чувства, шифруется чуть лучше. Возможно.       Чжао Юньлань присаживается на уже привычный ему стул напротив профессора, который кажется погруженным в свои бумаги, и поддевает пальцами записку на пакетике, играясь.       — Братец Хэй, ты знаешь, ты, кажется, задолжал мне.       Шэнь Вэй ничего не может поделать с тем, как уголок его рта ползет наверх, изгибая губы в легкой улыбке. Флирт Чжао Юньланя остается единственной вещью во всех мирах, к которой всемогущий и всесильный Посланник не может выработать достаточный иммунитет. Чжао Юньлань, кажется, догадывается, потому и позволяет себе поддеть Шэнь Вэя лишний раз.       — Да? И что же ты хочешь от меня на этот раз?       — Уф, — выдохнул Чжао Юньлань, наигранно хмурясь, будто бы выдумывая какой-то сверхъестественный способ взыскания долгов. — Это будет сложно. Почти невыполнимо! Но только ты сможешь с этим справиться.       Шэнь Вэй переводит взгляд с бумаг — будем честны, он не мог на них сосредоточиться с того самого момента, как Чжао Юньлань ввалился в его кабинет, — на довольное лицо главы спецотдела.       — Я хочу, чтобы ты распил со мной этот чудесный пакетик чая. У меня даже есть прекрасный сервиз для этого дела.       Шэнь Вэй уже не сдерживает ухмылки. Конечно. Только этот человек способен стребовать с него, приводящего в ужас простое население всех трех миров, такую глупость в качестве долга.       И хотя его чайный сервиз почти наверняка покрыт слоем пыли, а внутри чайника давно зародилась жизнь, основав там небольшую, но крайне устойчивую ко всяким трудностям в виде редких попыток Чжао Юньланя отвоевать свою глиняную радость, цивилизацию, так что процесс чаепития будет отложен до конца боевых действий с участием едко пахнущих средств для мытья посуды, Шэнь Вэй соглашается.       Он соглашается и не жалеет. Потому как чайный сервиз оказывается на удивление чистым, а в комнате Чжао Юньланя, где обычно приходится отвоевывать место для сидения у кучи мусора, даже есть специальное место для чаепития. И столик, маленький, деревянный, чтобы со всем комфортом и данью традициям. Чжао Юньлань небрежно подметает пол на открытом балконе, а затем расстилает плед, кидает несколько подушек, чтобы было удобнее сидеть. Аккуратно ставит столик между ними. Кипятит воду и со всей ответственностью, ему обычно несвойственной, заваривает чай согласно инструкции. Шэнь Вэю остается лишь наблюдать за сосредоточенным лицом Чжао Юньланя, который от напряжения грызет свой леденец, о чем свидетельствует виляние белой палочки. И чай оказывается не таким горьким, а даже с легкой сладостью, напоминавшей что-то давно знакомое, будто бы молочное. Шэнь Вэй не ест сладкое, но если бы его спросили, он бы ответил, что этот чай имел привкус сливочных леденцов.       Среди бесконечности, за гранью жизни и смерти, там, где время остановилось, чтобы дать душам путников отдохнуть от бесконечного цикла перерождения, Шэнь Вэй еще усмехнется от этого беспечного желания выпить еще хоть чашку молочного улуна, сидя на подушках на открытом балконе Чжао Юньланя.