Twin City

      - И это твое прекрасное место? С одной стороны оборотни, с другой – Саббат.       Полог шатра отрезает небо, кислое от пороха и красное от крови. Чернила дрожат от несмолкающей канонады и нечеловеческих криков. Маркус улыбается и отворяет вену над широким кубком:       - А разве нет? Смотри, как всем весело. Когда в последний раз твои войска шли на убой с такой радостью?       Лицо брата непроницаемо. Он подносит к губам кубок и двигает фишки на карте, чертя рукавом грязную полосу. Маркус отгибает край полога – в нескольких футах топорщит рыжую бороду Салливан, громогласно ругаясь со скрипящей зубами Роше. У Салливана не хватает руки, а Роше щеголяет прекрасным ожогом, Анаис спустила свой выводок, а Максвелл с Тадриэль на пару хуже любой чумы.       Но все они здесь, значит, дело сделано.       - Здесь нет людей.       - Зато нет и крыс. Брось, не будь занудой.       Серебряная ножка прижимает бумаги. Брат берет его за лицо и долго смотрит в глаза.       - Не знай я лучше, решил бы, что ты пользуешься моей добротой.       - У тебя всегда будет шанс закопать меня, но история не простит, если придется называть в честь меня город.       Пламя и крики вновь разрезают воздух, и шатер пустеет. Маркус присыпает песком пометки на чертеже. Яма уже вырыта, и скоро первые граждане отправят в нее свои подношения и оросят ее своей кровью. Константину нет дела до того, кем он правит, а Маркусу – кто носит корону.       Кубок внутри девственно чист. Есть черта, которую они никогда не переступают. Не потому, что это было бы странно.       А потому что рано или поздно кто-то из близнецов всегда остается один.                     

* * *

      - Кристоф, идиот, ты что делаешь?       - Елена… Елена, я больше не могу. Мать зовет, мать говорит, что я отнял у тебя жизнь, Елена.       - Не неси чепухи, отойди от двери. Только попробуй схватиться за ручку, я так изобью тебя тростью, что сама потом не узнаю!       - Елена, мать позовет, она еще спит, но совсем скоро ей станет так голодно… она выпьет отца, а за ним – нас, Елена.       - Тише, не плачь. Слышишь же, стены смотрят. Ну-ну, успокойся.       - Прости меня, Альхена, отец все услышал. Он тоже зовет.       - Я слышу, Кастор. В конце концов, ты всегда сиял ярче меня.       - Что нам делать, Елена? Не бросай меня, выкинь меня на солнце, я не хочу, чтобы ты умерла.       - Идем наверх. Нехорошо заставлять отца ждать. В конце концов, мы давно заглянули в его тетрадь.       - Ты разрешишь лечь с тобой?       - Только если ты разгонишь всех псов. И отойдешь, наконец, от двери. Мы – близнецы, и никогда не должны оставаться одни.                     

* * *

      - Стефано, сыграй, мне никак не дается эта партия.       - Тебе нужно учиться самой, как ты иначе будешь петь с другим аккомпанементом?       - Ну пожалуйста! А я сыграю за Филиппо в шахматы!       Вздохнув, Стефано откидывает крышку рояля. С черного глянца на него смотрят золотая арфа «Стэйнвея и сыновей», десятки часов сольфеджио и длинная злая линейка. Стефано играет и поет не хуже Виолы, просто не любит. Вернее, не любит, если не с ней.       Мелодия льется легко, им не нужен дирижер и метроном, они всегда знают, какая дальше нота и как долго продлится пауза. Он всегда знает, когда ей весело, а она – когда ему грустно.       Близнецы с рождения вместе и связаны крепче, чем все эти люди, что так любят кичиться кровным родством. Семья глубоко заблуждается, если думает, что он отдаст ее как кобылу на племя.       Виола ставит ему мат за три хода. Она играет не хуже, просто не любит. Если не с ним.                            

***

      - Соболезную вашей утрате.       - Благодарю, Ваша светлость.       - Вы так рано потеряли наставника. Что же заставило Пирамиду избрать именно Вас, чтобы возглавить часовню Чикаго?       - Я обладаю главным достоинством и лишен главного недостатка для этого города.       - Какого же?       - У меня больше нет близнеца.