Человек напротив

Ночь стоит лунная. Почти идеально круглое небесное светило сияет в иссиня-черном небе, заглушая собой свет звезд. Лишь одна, самая яркая — всем знакомый Сириус — не потухает под давлением "королевы ночи" и одиноко, но ярко светит на своем месте. Лежа на кровати и смотря в окно с полупрозрачными шторами, Сцилла видит его. Она видит и кусочек луны, и, вот так смотря на него и на саму луну, девушке нравится олицетворять их, дарить им жизнь. Наверное, луна как злая властная королева, под правлением которой все люди-звезды страдают и светят очень тускло, чтобы не разгневать ее. А Сириус, должно быть, храбрый лесной разбойник, точно Робин Гуд, борющийся с несправедливостью системы и гнетом безжалостной правительницы... Сцилла хмурится: вот только свет Сириуса так же ярок, как и свет луны, — подавляет все остальные звезды. Руки отважного Робина Гуда тоже, оказывается, не чисты. Этот плут не так прост... Но неясный неприятный отголосок смутно мелькает где-то в подсознании, и, стараясь не заострять на нем внимания, чтобы не понять, что именно он значит, Сцилла быстро отгоняет эту мысль. Сон не идет. Нет какой-то особенной причины: ни страха, ни тревоги, ни терзаний совести — эти верные спутники оставляют Рамсхорн ночью и возвращаются под утро, готовые с новой силой травить ее изнутри. Но, бывает, они просыпаются раньше. Просыпаются глухой ночью и дико воют, когда Сцилла, мучаясь от бессоницы (ведь некромантам это уже в привычку), лежит и смотрит в спящее лицо человека напротив себя. Такой чистый и невинный, человек напротив, бывает, спит беспокойно. Нечасто, но случается, что он шепчет во сне, хмурится, плачет и мечется в постели. А потом резко просыпается, и его глаза, голубые, до предела встревоженные, сталкиваются со взглядом Сциллы, кажется, еще более обеспокоенным. Этот человек тяжело дышит, выдерживая пару секунд в мертвой тишине, а затем кидается к Рамсхорн и давит слезы и накативший плач, уткнувшись в ее шею. Сцилла знает о кошмарах, приходящих к этому человеку так часто, но ничем не может помочь. От этого к трем ее закадычным друзьям-мученикам присоединяется еще один — злость. Сильнее прижимая к себе голову с копной светлых мягких волос, девушка злится от бессилия и невозможности прогнать эти кошмары, чтобы самый дорогой ей человек не боялся засыпать. Сцилла тянет руку и аккуратно, чтобы не разбудить, кладет ее на щеку спящей Раэлль. Убирает упавшие ей на лицо волнистые после заплетаний тугих косичек, светлые пряди волос. Спящая первокурсница немного хмурится, но лицо ее остается таким же спокойным и умиротворенным: сегодня к ней пришел добрый сон. Сцилла все так же задумчиво изучает ее: тонкие брови, гладкая светлая кожа, немного приоткрытый во сне рот и шрам, длинный, уже ставший неотъемлемой частью светловолосой девушки. Рамсхорн бережно дотрагивается до него большим пальцем и почти невесомо очерчивает. Она почти теряется в мыслях... — Если бы я не знала тебя, я бы испугалась, — Сцилла резко поднимает взгляд — голубые, еле поддернутые серой дымкой глаза смотрят на нее полусонно, с усмешкой. Коллар тут же немного торопливо подтягивается и садится в постели, будто боится, что, если останется лежать, тотчас уснет снова. — Извини, не хотела тебя будить, — Сцилла отгоняет остатки меланхоличных мыслей и, понимая, что Раэлль уже вряд ли захочет спать, подставляет под спину подушку и тоже поднимается. — И пугать, — добавляет она с полувиноватой улыбкой. Коллар еле заметно качает головой. Ее взгляд падает на окно, задерживается на нем, после чего девушка поднимается, подходит к нему и раздвигает полупрозрачные шторы — лунный свет наконец-то с полной силой вливается в комнату, большим белым пятном ложится на пол. — Как долго ты не спишь? — Раэлль, не отходя от окна, оборачивается и смотрит на Сциллу. Не встревоженно, как бывало в их первые ночи, проведенные вместе. Скорее, немного задумчиво. — Долго, и, — резко добавляет Рамсхорн, предупреждая извилистые вопросы на тему своего душевного состояния, — ничего не случилось, — тихо, но четко чеканит она каждое слово, пристально вглядываясь в затененное ночным сумраком лицо своей девушки. — Мне просто не спится. Раэлль держит паузу. Долгую. Секунд на сорок. Стоя у окна, облокотовшись на старый подоконник и скрестив сильные из-за изматывающих тренировок руки на груди, светловолосая первокурсница задумчиво смотрит в глаза Сциллы. Лунный свет все так же падает на кровать, озаряя собой плечи, темные волосы, аккуратные брови и, конечно, эти самые глаза: такие голубые, чистые и прозрачные, как лед. Раэлль пользуется тем, что, стоя спиной к окну, эта девушка-загадка не может хорошо разглядеть ее саму, и позволяет мыслям, плохим и хороши, гулять по своему лицу. Коллар рада бы поверить, но со Сциллой она уже ни в чем не уверенна. Точнее, конечно, она знает, что второкурсница любит ее, дорожит каждой минутой, проведенной вместе, как и она сама, и все такое. Но, доходя до каких-то сущих мелочей, Раэлль теряется. Везде чудится подвох и какая-то скрытая тайна, в которую ее, видимо, даже не собираются посвящать. В голову приходят моменты, когда девушка каким-то шестым чувством ощущала, что Сцилла увиливает, путает, как олень уходит от человека, только услышав его шаги... Раэлль почти уходит в самые недры своих невеселых мыслей и чудом выныривает из них, натыкаясь на взгляд покорно ждущей. Этот взгляд простой, такой легкий и такой умоляющий, что девушка расслабляется, понимая: сегодня олень спокоен и убегать не будет. — Да. Да, прости меня, — под обращенным на нее потеплевшим взглядом, Сцилла расслабляется и расплывается в улыбке. Но так ли этот олень умиротворен? В душе Рамсхорн пылает пожар. Проснулся все-таки один из всадников ее личного апокалипсиса — вина. Она воет, мечется внутри, как зверь в клетке, которого не суждено выпустить наружу. Но зверь не теряет попыток, рвется, прорывает себе лапами выход наружу, прямо к сердцу. Смотря на застывшую у окна фигуру снизу вверх, Сцилле просто невероятно стыдно. Она все понимает, ей даже не нужно читать мысли Раэлль, чтобы в мельчайших подробностях знать, о чем она думает. Не видя ее лица, Сцилла будто перенимает каждое чувство, застывшее на нем, и ей так горько. Это схоже к тем, будто незаженная спичка падает на пол, облитый бензином, и вдруг все помещение тонет в огне. Так и Раэлль, абсолютно запутавшаяся в словах и уловках своей девушки, начинает искать подвох в каждой букве, в каждом звуке. Сегодня подвоха не было, а Коллар была так близка к тому, что бы не сдержаться, не поверить. И этой кристалльно-чистой душе — Сцилла знает — за это стыдно, хотя тут нужно стыдиться только одному человеку, и это точно не Раэлль. Их отношения как пачка динамита: одна искра — и все взлетит на воздух. Они разговорились. Теперь они говорят о снах, о детстве, об Анакостии и подругах Раэлль, и если у первокурсницы после резкого всплеска чувств остался лишь еле ощутимый осадок, то Сциллу разрывает на куски с каждой минутой все больше и больше. На ее лице гуляет полукокетливая легкая улыбка, а сама девушка пытается заглушить этот невыносимый громогласный звериный рев, стоящий в ушах. И Сцилла лишь молится, чтобы он не разбудил остальных, потому что смотря в голубые глаза напротив, она понимает: скоро они проснутся.