Код Роше

Сентябрь 1964-го — Угроза, тебе нравится Модильяни? Соло смотрел так, словно ответ на этот вопрос мог навсегда изменить их отношения: брови театрально вздыбились, придав лицу выражение комичной сосредоточенности. — Нашёл время, Ковбой. Они плыли в лодке по Темзе; Илья грёб, Наполеон изображал туриста: плащ-дождевик, фотоаппарат на шее, бинокль. В особо живописных местах он делал снимки, никак не относящиеся к заданию, и Курякин упрекнул его в трате казённой плёнки. Соло наверняка счёл его занудой — в отличие от напарника, он наслаждался своей короткой ролью и пребывал в приподнятом настроении. Курякин его воодушевления не разделял. Хотя бы потому, что он уже полтора часа сидел на вёслах, неся американца навстречу достопримечательностям Лондона. Внимания их пара не привлекала — таких лодок поблизости было ещё штук пять. — Нет, ну представь, — начал рассуждать Наполеон, вернувшись к изучению берега в бинокль. — Ты, скажем, являешься счастливым обладателем одного его малоизвестного ню. Возможно, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, этих малоизвестных ню у тебя два. — «По невероятному стечению обстоятельств», — передразнил Илья, смирившись с тем, что Соло всё равно не отстанет. — Ну-ну. — Опустим подробности, — продолжил Соло. — И вот, ты знакомишься с человеком, который ну очень сильно любит Модильяни. Так сильно, что готов купить любую его картину за вполне приличные деньги. — Ковбой, — процедил Илья. — Подожди. Ты ещё не сказал ему, что у тебя есть Модильяни. — У меня нет никакого Модильяни, — нахмурился Курякин. — И никогда не было бы, потому что, в отличие от тебя, я человек честный, воровством и подделкой картин не занимаюсь. — Вот мы и подошли к сути, — Соло поднял вверх указательный палец, не отрываясь от наблюдения. — Предположим, что занимался бы. Какого Модильяни ты бы продал: оригинал или копию, выданную за оригинал? Наполеон был неисправим. Что хуже всего, из-за него у Ильи появились двойные стандарты. Вслух он критиковал загребущие руки напарника, но на заданиях нередко закрывал глаза на прикарманенные трофеи, ограничиваясь бесполезными замечаниями. Наполеон был словно сорока, но вёлся не столько на блеск — цену, — сколько на азарт. Это подкупало. — Никакого бы не продал, — гнул свою линию Курякин. — Вот и я бы не продал, — заключил Наполеон, делая Илье знак остановиться. — Потому что Модильяни — одна из жемчужин моей коллекции, и расставаться с ней я не готов, а продавать копию кому попало — совершенно неблагородный риск. Илья вынул вёсла из воды и беззвучно выдохнул, пользуясь кратковременной передышкой. Небо затягивалось, обещая в скором времени если не разразиться дождём, то скрыть несмелое солнце до завтрашнего утра. У берега, в который всматривался Наполеон, качались на волнах прикормленные утки. — Ну и к чему ты это тогда? — спросил Илья, не глядя в его сторону. Наполеону шли «легенды», в которых можно было в какой-то мере оставаться собой — холёным, набриолиненным, интеллигентным; ему шёл его тренч и шейный платок, брюки с идеально ровными стрелками и начищенные до блеска ботинки. Нет, он был неотразим и в сержантском мундире, и в маскировке, которую мог собрать на рыночных рядах буквально из груды мусора за пару минут, без сожаления выбросив в ближайшую урну сверхмодные очки, и драгоценную шляпу трилби, и даже плащ стоимостью как не самый плохой автомобиль. И все же наиболее органично Наполеон смотрелся в образе таких вот Джонов и Уильямов, адвокатов или «Безумцев» [1] в командировке, тех, кто даже на завтрак выходит в галстуке. — А ты представь, Угроза, — ответил Соло с наигранной беспечностью, — что Модильяни — это конверт от нашего нового информатора, который, кстати, уже вышел из такси и идёт напрямую к условленному мусорному баку. Схема была простая: информатор «выбрасывает» конверт, а через несколько минут переодетая в чернорабочую Габи забирает мешок из бака и складывает его в мусоровоз, за рулём которого окольными путями возвращается в штаб. Илья и Наполеон на подстраховке — задание было в основном для Теллер, мало-помалу обучающейся всем тонкостям шпионского дела. У неё был впечатляющий потенциал, но Уэйверли разумно держал её подальше от миссий со слишком высокими рисками. Курякин и Соло работали преимущественно в тандеме. По правде говоря, Илье так было комфортнее. Не из-за личных вопросов — они решили их с Габи уже давно, — просто доверять спину Наполеону оказалось проще. — Ты думаешь, что информация в конверте — фальшивая? — уточнил Курякин. — Не исключено, — согласился Соло. — Но ещё больше я бы опасался того, что вся операция — одна большая приманка. Наш информатор, в определённых кругах известный как Коллекционер, лицо в крайней степени продажное. Не факт, что у него вообще есть интересный нам Модильяни. — Тогда он очень рискует, — мрачно подытожил Илья. — Своей репутацией в определённых кругах. И жизнью. — Шпионаж, Угроза, это не игра в крикет, — задумчиво заметил Соло. — И не обмен малоизвестными ню. — А вот с этим я бы поспорил, — улыбнулся Наполеон, бросив на него короткий взгляд. Илья закатил глаза и снова взялся за вёсла, подводя их лодку к причалу. Задачей Соло было проследить за Коллекционером. Курякин же отправлялся к Габи. *** — Я справилась, — отчиталась Теллер, тормозя перед крутым поворотом. Её едва было видно из-за руля, и давить педали внушительного грузовика было явно непросто, однако она не жаловалась. — Всё прошло идеально. Прежде чем запрыгнуть к Габи, Курякин скинул жилет лодочника в подворотне и нацепил заранее захваченную кепку рабочего. В кабине пахло мусором, и он опустил окно. — Дядя скажет то же самое. — Мне не комплименты нужны, — фыркнула Габи. — А нормальное задание. — Мы все начинали со штаба. Моей первой миссией была нумерация бобин. Габи попыталась сесть выше, чтобы видеть дорогу лучше, и скрипнула зубами, когда снова съехала вниз. Предлагать ей помощь явно не стоило, поэтому Илья делал вид, что чрезвычайно заинтересован видами серых улиц. — Это не первая моя миссия, — напомнила она. — У Дяди на каждого из нас свои планы, — пожал плечами Курякин. Возразить на это было трудно, и Габи, втянув носом воздух, словно набираясь терпения, дальше вела молча. Затем, уже в штабе — здании, похожем на каменный айсберг, таивший большую свою часть под землёй, — они достали из нужного мешка конверт, оставили мусоровоз на служебной стоянке и поднялись наверх, где, поплутав по коридорам, засели в кабинете Теллер. То, что у неё вообще был свой кабинет, демонстрировало намерения Уэйверли как нельзя более красноречиво. Ни у Курякина, ни у Соло своих кабинетов не было, и если им нужно было что-либо обсудить или спланировать, они пользовались свободными помещениями, в числе которых бывали архивы и даже тренажёрный зал. Впрочем, большую часть времени они все равно работали где угодно, только не в Лондоне. В кабинете Габи Илью встретила её фотография из Рима. Он узнал её, потому что снимал сам — это была одна из его первых цветных фотоплёнок. Угол фото вышел засвеченным, но Габи всё равно его оставила из-за удачного ракурса: на снимке она выглядела высокой. Илья улыбнулся, польщённый. Ещё на одном фото она была с отцом. Никаких других личных вещей в кабинете не наблюдалось — по крайней мере, на виду. Илья бросил взгляд на часы — пластмассовый круг конфетно-жёлтого цвета на серой стене. Он думал о Наполеоне, следящем за Коллекционером. Времени прошло всего ничего, но он уже начинал беспокоиться — Ковбой умел находить неприятности на пустом месте. Габи закрыла дверь, на которой полоской бумажного скотча был приклеен кричащий постер с нарисованным ворохом разноцветных туфель. — Это Уорхол? [2] — вскинул брови Илья. — Самый что ни на есть, — отозвалась Габи, беспечно кинув конверт на стол. — С автографом. Забавная вышла история… — Не знал, что ты была в США. Габи открыла шкаф с очевидным намерением переодеться, и Курякин вежливо повернулся к ней спиной. — Всего неделю, — она зашуршала формой. — В Нью-Йорке. Как ты понял? — Предположил, — за неимением альтернатив Илья начал рассматривать постер, аккуратно подписанный в самом низу. — Ковбой много о нём рассказывал. Об Уорхоле. Сказал, что из всех американских художников он самый… американский. Ты бы вряд ли встретила его на Чаринг-Кросс. Теллер хмыкнула. — В это сложно поверить, но Ковбою он тоже нравится, — усмехнулся Илья. — Все эти банки супа и неоновые цветы. Он не стал добавлять, что ему вообще сложно представить Наполеона любителем американской культуры. Это заявление было бы слишком смелым. Ковбой виделся Илье космополитом, которому не повезло выступать за звёздно-полосатый флаг. — Разумеется, — Габи хлопнула дверцей шкафа, — эти банки супа стоят целое состояние. Поняв, что она закончила, Илья развернулся. Габи подвязывала волосы платком, а вместо комбинезона мусорщицы на ней были чёрные брюки и водолазка под горло. — Давай-ка вскроем конверт, — предложила она, садясь на угол стола. — Уэйверли сейчас не в штабе, отчитаемся ему по закрытому каналу. — Давай, — согласился Илья. — Уступаю. Габи взяла из ящика нож для писем: — Надеюсь, там нет ядовитых химических частиц. — Ты начиталась шпионских романов, — усмехнулся Илья, подходя ближе. — Наш информатор не самый честный человек, но не убийца. И не дал бы лишний повод упечь себя за решётку. — Не уверена, что информация, которую он передает, такая уж безобидная. — Я этого не говорил, — качнул головой Курякин. — Но убивать своими руками у него кишка тонка. В конверте оказался сложенный пополам лист, на котором было отпечатано две буквы «Т» и цифры: «3, 14». Внизу — также цифрами — стояла дата прошедшего воскресенья. — И это нам стоило две тысячи фунтов? — вспылила Габи, развернув лист к Илье. Он взял и тщательно изучил под лампой с двух сторон. Теллер нетерпеливо ждала, сложив руки на груди. — Он ещё сделал скидку, — Илья задумчиво прищурился, перебирая в голове известные ему шифры. Ни один из них не подходил — слишком мало было данных в «послании». — Предлагаю отправиться по маячку Соло и наподдать этому информатору как следует, — Габи бросила нож обратно в ящик. — Подожди, — мягко осадил её Илья. — Здесь должно быть всё очень просто. Цифры походят на обозначения страницы и строки. Но что за книга тогда зашифрована в «ТТ» и при чём здесь дата? — С чего ты взял, что это книга, а не расписание поездов или футбольных матчей? — Ну конечно, — просиял Илья. Он вспомнил Наполеона сегодняшним утром за журнальным столиком в холле отеля, привычно окружённого свежей прессой и вниманием симпатичных официанток. — «ТТ» — это газета «Таймс» [3]. — Третья страница, четырнадцатая строка? — повела бровью Теллер. — И выпуск, судя по всему, воскресный. — Именно, — кивнул Курякин. — У Бетти из информационного отдела есть все выпуски главных изданий за последнюю неделю, — сообщила Теллер, соскользнув со стола. — Ковбою об этом лучше не знать. В особенности о Бетти. — Бетти уже лет пятнадцать на пенсии, — ухмыльнулась Габи. — И он мужчина. Вам следовало бы познакомиться с агентством получше. Илья вскинул брови, сложив губы в беззвучное «о». — Я схожу за газетой, — в глазах Теллер была неприкрытая ирония. — Можешь подождать меня здесь. *** Из-за нескольких овальных коридоров, некогда принадлежавших метрополитену, их штаб называли Цистерной. Рельсы давным-давно были сняты, коммуникации убраны, и теперь эта центральная обитель «А.Н.К.Л.» напоминала Илье родную Лубянку. Похоже, все организации подобного профиля априори должны были находиться под землёй, словно те, кто становился разведчиком, подписывались на пребывание в тени во всех смыслах. Ковбоя он нашёл на входе — точнее, на одной из двенадцати проходных, предусмотренных страдающим паранойей архитектором на любой возможный случай эвакуации. Габи осталась у себя заниматься звонками и шнапсом, который Илья приметил в одном из приоткрытых ящиков. — Льёт как из ведра, — пожаловался Соло. Он был мокрый насквозь, несмотря на зонт, волосы вились мелким бесом, а ботинки тоскливо хлюпали при каждом шаге. — Лондон, — пожал плечами Илья. — В одном из залов наверху есть камин. — Надеюсь, что и бурбон тоже, — Соло осмотрел коридор, очевидно не впечатлился и преувеличенно тяжело вздохнул. — Спасибо, что встретил. Здесь многое изменилось с нашего прошлого визита. — Сеть растёт, — кивнул Курякин и повёл его за собой. О деле они, разумеется, не говорили — штаб штабом, но разговор был не коридорный. Чтобы не молчать, оставалось вести светскую беседу. — У них появился бассейн, — поделился Илья, — даже с вышкой. — Хочешь поплавать, Угроза — выйди на улицу. — Когда ты мерзнешь, в тебе просыпается недовольный янки, — констатировал Курякин. — Во мне просыпается человек, работающий без отпуска, — фыркнул Наполеон. — Это для тебя режим пятилетки за четыре года любимое состояние, а я скромнее, за лаврами Стаханова [4] не рвусь. Илья невозмутимо проигнорировал его шпильку. Они зашли в лифт. Система была хитрая: прежде чем подняться или опуститься, нужно было ввести на панели код, который менялся каждый день. Если код был неправильный, двери блокировались до прибытия охраны. — Представь, — начал Наполеон, глядя в зеркальную панель лифта и поправляя волосы, — двое лучших агентов, уже несколько раз спасших мир от ядерной угрозы, застревают в лифте, потому что заблудились в штабе и не смогли взять у секретарши код. Илья, забывшись, наблюдал за Соло, тщетно пытающегося справиться с испорченной укладкой. Совсем немного уступающий ему в росте Наполеон казался изящнее, ловчее, свободнее. Он по-другому двигался — порхал, как махаон, — и рядом с ним Илья ощущал себя неповоротливым и тяжёлым, как соцреалистическая статуя. — На твоё счастье, код я уже взял, — отозвался Курякин, стряхивая странное оцепенение. Он набрал нужную комбинацию на панели, и створки закрылись, лифт тронулся, стали загораться кнопки проезжаемых этажей. — Какое уж тут счастье, — Наполеон театрально стукнулся затылком о стену. — Испортил отличную мизансцену. Ты, я и двадцать минут в закрытом лифте. Илья ощутил, как загорелись щёки. — Охране потребуется в пять раз меньше, чтобы отжать двери. — И славно! Они бы успели на самое интересное. В воздухе повисла недосказанность, как тогда, в Цюрихе, после неловкого поцелуя, толком не имевшего ни развития, ни продолжения. Илья и сам не знал, хотел ли он как-либо менять статус-кво. Для Соло же, казалось, тот поцелуй стал ещё одним поводом для зубоскальства. — Приехали, — Курякин оборвал разговор и вышел из лифта первым. В этой части штаба было уютнее — возможно, потому что она располагалась над землёй и официально принадлежала ателье по индивидуальному пошиву костюмов. На полу лежали ковры, на оклеенных обоями стенах висели картины с нейтральными пейзажами. После серых подземелий сдержанная английская роскошь била по глазам. Лифт прятался в нише за платяным шкафом — и, судя по лицу Соло, сама идея ходить через шкаф приводила его в восторг. — Дядя такой фантазёр, — не сдержался он, разглядывая всё вокруг с энтузиазмом ребёнка, впервые попавшего в музей. В зале с камином он первым делом развесил на спинке стула свой тренч. Назвать это помещение «залом», конечно, язык не поворачивался — скорее, это был большой бесхозный кабинет с библиотекой. Стеллажи тянулись по периметру, почти полностью скрывая фисташковые обои. Илья сразу принялся разжигать огонь. — Как дела у Габи? — спросил Наполеон, осматриваясь. — Порядок. Скучает по заданиям вроде Рима. — Ей нравится вести счёт. На каминной полке лежали специальные длинные спички, но Курякин пренебрёг ими и сразу достал зажигалку. — А ты злопамятный, — чуть удивленно сказал Илья, глядя на робкие язычки пламени. Он готов был вступиться за Габи; да, она предала их тогда, в Риме, сказал бы он, и такое не забывается. Курякин едва удрал от винчигуэрровских псов, Ковбой познакомился с дядей Руди. Однако для Габи они тогда были чужаками, не более чем агентами соперничающих сверхдержав, заинтересованных не в ней, а в ракетах. На другой чаше весов стояла возможность спасти отца. Её выбор Илье был понятен; он поступил бы так же, если бы невозможный Наполеон не сбивал ему настройки. — Давай-ка лучше о насущном, — вежливо перевёл тему Соло. — Конверт стоил наших усилий? — Не знаю, — честно ответил Илья. Поленья занялись, он немного поправил их кочергой. Наполеон повернулся к нему, озадаченный. — В нём была наводка на статью из «Таймс», — пояснил Курякин. — Про выставку Джакометти в Париже. Похоже на место встречи, но не можем же мы там выставить часовых. Даты и времени нет. Подвинув кресло поближе к огню, Соло опустился в него и вытянул ноги, чтобы согреть. — Наш Модильяни оказался Джакометти, — он задумчиво покрутил печатку на мизинце. — Но нам должны были передать формулы, чертежи или карты, а не культурную программу. Они всё ещё пытались разобраться с «Ульем» — организацией, с которой столкнулись в Швейцарии. По сведениям Коллекционера, некий анонимный учёный — вероятно, из числа марионеток «Улья», — осознал, что уволиться он сможет только вперед ногами, и теперь желал передать ценную информацию. Возможно, это всё-таки была ловушка. — Вот и мне всё это кажется странным, — хмуро согласился Илья. — Две дюжины элегически экзистенциальных образцов, — почти пропел Соло, копируя манеру изложения журналиста в той самой статье. Илья не сомневался, что он её читал — Соло не упускал практически ни одной колонки про искусство, он следил за ними, как альбатрос — за движением рыбы в море. — Что же думает об этом наш босс? — Габи как раз сейчас пробует с ним связаться. А что Коллекционер? Огонь в камине горел ровно, весело потрескивая, от камина потянуло теплом, и кабинет сразу стал не таким заброшенным. Илья переместился в кресло рядом с Наполеоном. — Уже думал и не спросишь, — улыбнулся Соло. — Он остановился в «Савое», добирался на двух такси — первое остановилось у почты. — Дорогой отель, — подметил Курякин. — А на почте он, должно быть, отчитывался в передаче сведений. — Отправлял кому-то открытку, — кивнул Наполеон. Они помолчали, наблюдая за огнём в камине. — Он действует слишком неприкрыто, — заметил Илья, — для одного из ценнейших информаторов в Европе. — Чтоб я так жил, — усмехнулся Соло. — Ему и не нужно прятаться, Угроза. Он знает, сколько он стоит, и знает, сколько стоит его информация. Если кто-то его и похитит, то, можешь мне поверить, он найдёт, как договориться с выгодой для всех. В который раз сведёт нужных людей с нужными людьми. Он занимается этим двадцать лет. — Ты его знаешь, — прищурился Илья. — Знал о нём ещё до задания. — Я много кого знал, — уклончиво ответил Наполеон. — Но в нынешней игре другие правила. — Соло, — вздохнул Илья, потерев переносицу. У Ковбоя, наверное, не было знакомых только в Антарктиде, что часто усложняло их работу по внедрению. Он считал Соло провальным агентом не только из-за того, что однажды тот не дал ему утонуть (а ещё раньше, в Восточном Берлине, не выстрелил, когда Илья догонял его машину). Главное: Наполеон Соло был настолько известной в определённых кругах личностью, что его вполне могли узнать (и порой узнавали) даже на улице в самой неожиданной стране. С такими не ходят в разведку по определению. У Ильи было много вопросов к коллегам из ЦРУ. — Не переживай, Угроза, — отмахнулся Соло, — Коллекционер не будет вставлять нам палки в колёса. Илья взглянул на него устало. — Лучше бы он объяснил нам связь между учёным-перебежчиком и проходной выставкой, какие в Париже проходят десятками. Брови Наполеона вскинулись, собрав на лбу мелкие морщинки. Его выразительная эмоциональность Курякина всякий раз завораживала — все эти взгляды, то невинные, то высокомерные, то восторженные, подвижная линия рта и, разумеется, брови, первыми реагирующие на настроение. Он сам так не умел, да и для разведчика — опять — это был скорее недостаток. — Проходная выставка?! — возмущённо сказал он. — Джакометти уникален, музей Гуггенхайма в январе наградил его международной премией. Он одним из первых осмелился отойти от стандартов академической скульптуры и живописи ради наиболее адекватного воплощения загадки человеческого лица и тела! — Революционер значит, — хмыкнул Илья, — но нам бы понять, что именно искать. И ты бы мог с этим помочь. Наполеон шумно выдохнул. — Я не пойду к Коллекционеру, Угроза, — сказал он твёрдо. — Давай дождёмся указаний Дяди. Курякин сложил руки на груди. — Не хочешь, чтобы кто-то узнал, что ты теперь работаешь на хороших парней? Боишься за репутацию. — Думаю, что так будет лучше для всех, — отгородился улыбкой Соло. — Репутация, Угроза, понятие материальное, её можно и нужно создавать, а созданное — беречь. Тебе, как материалисту, это должно быть знакомо. Илья подождал, но Соло не стал продолжать, в который раз уклонившись от шанса рассказать о себе хоть что-то. Каждый раз, когда он думал, что хорошо узнал напарника, тот находил, чем его удивить, и приходилось разгадывать его снова и снова. Ничего не сказав, Курякин поднялся поправить поленья. *** — Джеймс Лорд, — объявил Илья, складывая рубашку в металлическую ячейку. — Моя новая легенда. Было десять утра, и они с Соло стояли в раздевалке спортивного клуба. — Что-то знакомое, — нахмурился Наполеон. — Американец, журналист. Пишет о деятелях искусства, — перечислил Илья и добавил, — гомосексуалист. Соло бросил на него быстрый взгляд. — Честно говоря, Угроза, — сказал он, отвернувшись, чтобы расстегнуть брюки, — с этой ролью я бы справился лучше. — На что ты намекаешь? — растерялся Илья. — На то, что я лучше разбираюсь в искусстве и его деятелях. А ты о чём подумал? — невинно посмотрев, он вдруг вскинул брови, словно бы догадался, округлил глаза и сложил губы в беззвучное «о», прежде чем выдать: — Мадонна Конестабиле, ты же не мог?.. Широко улыбаясь, он бессовестно смотрел, как Илья краснеет. На этот раз легендой выступал реально существующий человек, а не фальсифицированная агентством выдумка. Накануне вечером Уэйверли уведомил их, что Курякин отправляется во Францию. Наполеон пока оставался в Лондоне, чтобы наблюдать за Коллекционером. Джеймс Лорд у него в самом деле вышел бы лучше хотя бы потому, что Соло знал о жизни путешествующей американской богемы не понаслышке, но Илья больше подходил внешне. К тому же, Наполеона могли узнать в кругах французской интеллигенции, в которых он немало крутился в пятидесятые. Илья снял брюки и натянул спортивные штаны, чувствуя спиной взгляд Ковбоя. — Да ладно, тебе только и нужно, что посетить выставку, — великодушно подбодрил его Соло. — И при каждом удобном случае скромно сообщать, что пишешь биографию Джакометти. — Мне нужно почитать о нём побольше. О нём и о Лорде. Видя, что Илья почти закончил переодеваться, Наполеон взял их ракетки и мяч. Они собирались поиграть в теннис, а после, когда младшие агенты освободят соседний зал, устроить спарринг по рукопашному бою. Курякин закрыл шкафчик на ключ. — Я знал Жана Жене [5], а он часто рассказывал о Джакометти, — Соло вручил ему ракетку. — И я видел много его работ на чёрных и белых рынках. Могу кое-чем поделиться, если не хватит официальных источников. — Да, легенда Лорда больше подошла бы именно тебе, — тяжело вздохнул Илья. — Спасибо. Они вышли на пустой корт. — Подошла бы больше, но не поэтому, — подколол его Соло, идя на дальнюю позицию. Его брошенный через плечо озорной взгляд вновь заставил щеки Курякина вспыхнуть. — Знаешь, что у нас говорят таким острословам, Ковбой? Наполеон был само любопытство. — Dopizdishsya, — процедил Илья. Судя по улыбке несостоявшейся звезды Голливуда, Соло вряд ли знал, что это такое, но уже заранее не возражал. *** — Поучи меня стрелять, — попросила Габи, отложив в ящик одну из многочисленных папок. Она сидела, забросив ноги на стол, с карандашом за ухом и американо в руке. — Пока не уехал. Илья принес для себя кресло в её кабинет и теперь изучал материалы по Джеймсу Лорду. Ковбой остался в зале тягать гантели — в теннисе у них была ничья, а в спарринге он проиграл Илье четыре раза. Он так искренне недоумевал каждый раз, когда Курякин заваливал его на мат, словно не мог понять, как не заметил подсечки или не сумел высвободиться из захвата. Уделать Наполеона было совсем не просто, удар он держал хорошо и сам бил крепко. Ему не хватало школы; так дралась шпана на улице, азартно, но без системы. Илья не без удовольствия замечал у него и свои собственные приёмы, ловко, хоть и неточно скопированные. Он бы охотно взялся за Соло вплотную, преподав ему несколько хороших уроков по самбо, но у них никогда не находилось столько свободного времени. Илья улыбнулся Габи уголком губ, гоня из головы образ распластанного, взмокшего и очень недовольного Соло. — У меня только день. Можно завтра. — Буду ждать тебя на стрельбище после завтрака, — обрадовалась Габи. — Договорились, — кивнул Илья. «После завтрака» означало примерно в восемь тридцать, когда рассчитывающий на реванш Наполеон, поздняя пташка, всё равно ещё должен был спать. Он помолчал немного, а потом всё же спросил: — А почему бы тебе не попросить Ковбоя? Он останется тут и сможет тобой заняться. Габи, подумав, пожала плечом. — В твои уроки я верю больше. — А зря, — качнул головой Илья. — Он стреляет не хуже меня. Теллер взглянула на него с недоверием. — Это правда, — продолжил он настойчиво. — Только не подумай, что я ищу повод отказаться. — Я и не думала, — Габи вздёрнула бровь. — Просто удивляюсь твоим комплиментам в его адрес. — Это не комплимент, — сердито сказал Илья. — Это факт. Я всего лишь хочу быть справедливым. По лицу Теллер было ясно, что у неё появились вопросы, однако задавать их она не стала. — Я поговорю с Соло, — сказала она наконец, развязывая ещё одну папку. — Если он найдёт на меня время между укладкой и заигрываниями с машинистками. Илья сломал карандаш. Они вернулись к работе, каждый к своей, и Илья был благодарен Габи за тишину. Работать в штабе с ней было удобно — вне штаба, в принципе, тоже, но всё очень сильно зависело от обстоятельств. Она не всегда понимала его с полуслова, не всегда могла быстро сориентироваться и изменить план, не всегда могла прикрыть его или естественно сымпровизировать — одним словом, она не была Наполеоном Соло. Но Габи старалась; она была исполнительная и ответственная, смелая и решительная, и скрывала твёрдость под обманчивой хрупкостью. В конце концов она обещала стать высококлассной шпионкой. Хотя Курякин искренне посоветовал бы ей уйти и открыть где-нибудь свою мастерскую, обзаведясь семьёй и вести размеренную жизнь без риска закончить ее в застенке. Наполеон явился к обеду. — Скучаете, — констатировал он, оглядывая мирную картину. — Уже нет, — не сдержалась Габи. Он закрыл за собой дверь и, как и Курякин до этого, увидел прикреплённый к ней постер с туфлями. — Уорхол! — воскликнул он, словно увидел хорошего знакомого. — Ну и где наши открытки из Нью-Йорка? Теллер медленно перевела взгляд на Илью, но он, пряча улыбку, сделал вид, что очень увлечён чтением досье. — Ты там живёшь, — фыркнула Габи. — Зачем тебе? — Мне незачем, а вот наш Угроза их собирает. Наполеон прошёл к столу и, по-хозяйски переложив с края часть бумаг, присел на столешницу возле скрещенных ног Теллер. Илью изумляла его элегантная бестактность — он игнорировал личные границы, и в то же время чутко определял ситуации, когда их стоит соблюдать. Эта была не из таких. — Можешь спросить его прямо сейчас, — обратился к Габи Курякин, переводя тему. В любви к открыткам не было ничего компрометирующего, но Илья почувствовал себя неуютно. Что ещё знает о нём Ковбой, о чём он даже не догадывается? — О чём спросить? — тут же полюбопытствовал Соло. Габи переложила бумаги подальше от Наполеона, освобождая ему больше места. Думала она при этом, пожалуй, вовсе не об его удобстве, а о сохранности своих отчётов. Затем она с преувеличенным непониманием похлопала ресницами. Курякин пришел на помощь: — Ты мог бы, пока меня не будет, поучить её стрелять? — Глазами? — не растерялся Соло. Илья послал ему тяжёлый взгляд. — Мог бы, — легко согласился Наполеон. — Когда? — Завтра утром я стреляю с Ильёй, — ответила Габи. — А после — в любое удобное тебе и мне время. — Замётано, — кивнул Соло. В дверь вежливо постучали, Илья против воли напрягся, Габи обернулась, Наполеон заинтригованно вскинул брови Дверь открылась, явив им Уэйверли. — Как чувствовал, — печально выдохнул Соло. *** Они сидели с Наполеоном на берегу Темзы вдвоём под одним зонтом. Дождь начался внезапно, стоило им достать купленный по пути ужин — традиционный фиш-энд-чипс. Соло настаивал на ресторане, но сдался желанию Ильи побыть в тихом и уединённом месте. Вокруг не было ни души, исключая далёких людей на проплывающих мимо катерах. Илья держал зонт, таская из бумажного пакета пересоленные картофельные ломтики. Страдающий по ресторану Наполеон не жаловался — Курякин знал его достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что на самом деле его всё устраивает. Соло бесспорно любил внимание и роскошь, но мог спокойно обходиться и малым. — Стоило догадаться, что ради одного визита на выставку мне бы не выдали такую легенду, — задумчиво высказался Илья. Они взялись за один кусочек картошки одновременно, и он уступил его Наполеону. — Стоило догадаться, что визиты на выставку не входят в список дядиных заданий, — парировал Соло. Заданием Ильи было раскрутить ниточку к учёному и с его помощью, добровольной или нет, выйти на «Улей». Для этого могло понадобиться много времени, и роль писателя в творческом отпуске была во многих смыслах удобной. Возможно, на последних этапах он мог рассчитывать на Наполеона с оперативной группой. Всё зависело от того, насколько серьёзной окажется зацепка. — Давно мы не работали поодиночке, — вдруг сказал Илья. Ковбой повернулся к нему с улыбкой и долго смотрел, деликатно вытирая пальцы салфеткой. — Ну что? — резковато спросил Курякин, не выдержав. — Возможно, мне тоже будет тебя не хватать. Илья имел в виду совсем не это, о чём собирался сказать прямо и без обиняков, но приоткрыл рот и вдруг совершенно ясно осознал, что соврёт. Поджав губы, он нахмурился ещё сильнее и крепче сжал ручку зонта. Соло был… сложный. Его меткие и правильные слова вызывали в Илье бурю двойственных чувств; Илья так долго от них избавлялся — вообще от любых чувств, они здорово мешали делу, — а Наполеон вызывал их снова и снова. Илья никогда не был безэмоциональным, однако чётко разграничивал свою жизнь и свою работу. Практически всё, что происходило за пределами их с матерью будней в Москве, было работой. И Соло тоже. Но с ним границы Ильи не работали. Или работали не всегда. Возможно, это означало, что сложным был как раз не он, а сам Илья. Наполеон неожиданно опустил ладонь на его бедро. Курякин невольно отпрянул, но до него тут же дошло, что это была попытка остановить его нервно подрагивавшую ногу. Илья замер, выдохнув, облокотился о спинку скамейки и прикрыл глаза. — Я буду тебе звонить, — сообщил ему Ковбой, убирая руку. Курякину захотелось вернуть её обратно, сказать этим жестом, что всё в порядке и он не против прикосновений. Но, разумеется, он ничего не сделал, а чуткий Соло не полез ещё раз. — В качестве оставшегося в Нью-Йорке… партнёра мистера Лорда — продолжил он, улыбаясь. «Партнёр» резануло слух, и всё-таки Илья не знал определения лучше. Он вообще не знал, как это называлось у двух мужчин, чтобы обойтись при этом без оскорбления, иронии или презрения — наверное, такого слова не существовало в том английском и американском английском, который он столь прилежно выучил. В русском не существовало точно. — Вот ещё выдумал, — в конце концов проворчал Илья. — Тебе всё равно придётся отчитываться о ходе задания. Так почему бы не через меня? — не отставал Наполеон. Илья взял из пакета кусочек рыбы и пожал плечами, не возражая. Дождь закончился, и он убрал зонт, аккуратно поставив его рядом ручкой вверх. Фонари отражались в лужах, создавая в манере импрессионистов ещё один перевернутый магический город. — Правильно говорят про Лондон, — философски заключил Соло, — не нравится погода — просто подожди минуту. Усмехнувшись, Илья закурил. *** На стрельбище было безлюдно. Холодный неяркий свет, сдержанно серые стены и выразительная геометрия помещения помогали сосредоточиться на чёрно-белых мишенях. Ими можно было управлять с помощью небольшой панели тумблеров: приблизить, отдалить или заставить двигаться в нескольких траекториях, меняться и исчезать с различной частотой и скоростью. Пока Илья ждал Теллер, по привычке придя заранее, он попробовал все режимы. Экран панели выдал ему одобрительный зелёный свет в качестве оценки «отлично». Габи пришла вовремя; для начала он попросил её показать всё, чему она уже научилась. Как и Илья до этого, она стреляла из браунинга. — Статичные мишени мне даются легко, — сказала она, получив «удовлетворительно» и попав в десять мишеней из пятнадцати. Чтобы поговорить, им обоим пришлось снять наушники. — Но движущиеся! — В реальной жизни цель почти не бывает статичной, — Илья перезарядил магазин её пистолета. — Ты должна быть к этому готова. Цель не будет стоять и ждать пули, поэтому твоя задача — не просто меткость, но и скорость. Хотя начинать всегда стоит с первого. — Да уж, — повела бровью Габи. — Не думаю, что есть смысл стрелять быстро, но мимо. Покажи, как надо. Илья проследил, чтобы она надела наушники, надел свои, взял пистолет и ввёл на панели ту же самую программу. Его результат был пятнадцать из пятнадцати. — Впечатляет, — присвистнула Габи. Замерев, она присмотрелась к пистолету в его руке. Нахмурилась и обошла Илью полукругом. — Постой… Ты же правша. Пистолет был в левой. — Внимательная, — улыбнулся Курякин. Теллер, хмыкнув, забрала у него браунинг и перезарядила его сама. — Да что с вами не так? С тобой и Соло, — риторически спросила она, вернув наушники на голову. — Всё, — честно ответил Илья, хотя и знал, что она уже не слышит. Отработка нескольких программ заняла два с половиной часа, а после Габи попросила перерыв. Они убрали оружие (пистолет отдельно, патроны отдельно), и Габи достала свёрток с сэндвичами. Илья вынул из кармана две конфеты в голубой обёртке. Обе он отдал Габи. — Что это? — Теллер разглядывала изображённого на фантике белого медведя. — А на что похоже? — пошутил Курякин. Она нахмурилась было, но тут же улыбнулась. В этом была, пожалуй, вся Габи: пытаясь казаться строгой, почти стальной, она могла обрадоваться незначительной мелочи. — Попробую, — она потянулась за термосом. — Spa-sibo. — Na zdorovye, — тепло отозвался Илья. Он вдруг подумал, приходилось ли ей убивать. Одно дело было искусно попадать по мишеням, другое — когда мишенями выступали люди. Но Габи, словно почувствовав что-то, снова искренне ему улыбнулась, на какой-то момент показав ту девочку, которую он никогда не знал. — О, — удивилась Габи, откусив от конфеты треть. — Вкусно. Илья кивнул, как будто по-другому быть не могло. — Давай ещё парочку программ, — Габи прожевала конфету, поднялась и изобразила готовность. — Пока ты не сбежал в тренажёрку. — Всегда готов, — поднялся за ней Илья. Она снова достала пистолет, но неожиданно остановилась, зажав в руках коробку с патронами. — Насчёт твоей миссии в Париже, — начала Габи, не поднимая глаз. — Как думаешь, насколько там всё серьёзно? — Мы никогда не знаем наверняка, — улыбнулся Курякин. — Да, но ты же можешь предполагать? Габи была цепкой. Илья хотел бы её успокоить, но ведь, пожалуй, именно на этом они и разошлись: Теллер меньше всего нуждалась в его опеке. А у него с ней по-другому не получалось. — У нас всего лишь одна сомнительная наводка, — пожал плечами Курякин. — Она может оказаться пустышкой. А может и ловушкой. Габи бросила на него быстрый взгляд. — Дядя не идеал, — продолжил Илья, заставив себя звучать нейтрально, а не успокаивающе, — но он бы не отправил меня в одиночку, если бы видел в этом деле какую-то чрезвычайную опасность. — Я тоже так подумала, — нехотя согласилась Габи. — Раз Соло остаётся здесь, то всё не так уж плохо. Илья склонил голову набок, пряча улыбку. — Вы хорошо с ним сработались, — заметила она. — Слышу в твоём голосе удивление. — Это и правда удивительно. Габи положила патроны на стойку и принялась собирать пистолет; Илья не мешал ей, стоя чуть позади. Он и сам не знал, что сделало их тандем с Ковбоем таким слаженным. В работе они сошлись легко и интуитивно — да, Соло бывал невыносимым в своём сибаритстве и высокомерии, но в деле, на заданиях, он мыслил так же, как и Илья. Как его продолжение. Илья посмотрел на пистолет — продолжение своей руки. — Должно быть, он расстроился, — хмыкнула Теллер. — Как же, в Париж — и без него. С его-то тягой ко всему красивому. — Красивое он находит и без Парижа, — заверил её Илья. Она обернулась к нему и одарила долгим, немного насмешливым взглядом, которого Курякин не понял. На всякий случай он даже вытер уголок рта, подумав, что там остался шоколад. — Да, — Габи отвернулась к мишеням. — Точно. В этом он преуспел. *** Номер Наполеона, просторный, оформленный в сине-золотых тонах, выдавал присутствие Соло на каждом шагу: от пиджака на спинке стула до музейных проспектов на тумбе. Кровать была застелена и чуть примята, как будто хозяин любил поваляться поверх покрывала, на дверце шкафа висел шлафрок в восточном стиле. На столе стояла чашка остывшего кофе, оставившая круги на статье о битве за космос в лежащей рядом газете. Соло вышел к Илье в жилете поверх рубашки, но ещё без укладки — кудри небрежно лежали на лбу. Час был ранний, для Наполеона в особенности — едва пробило семь. Самолёт у Ильи-Джеймса был в полдень. Курякин, успевший и на пробежку, и собраться, и заявиться к Соло в отель, смотрел на сонного Наполеона почти сочувственно. Тому на ночь глядя перепала кипа отчётов, поэтому уснул он, очевидно, незадолго до того, как проснулся. Переезжать в штаб он не спешил — держался излюбленной легенды Джека Девони, прибывшего изучать непокорённые аукционы Лондона. — Как колено? — спросил Илья, заметив, что Ковбой немного прихрамывает. Накануне они немного перестарались с борьбой: Наполеон снова проиграл несколько раз кряду и, вдобавок, весьма неудачно упал. Несмотря на это, они провели в зале почти весь день и расстались, вполне довольные собой и друг другом. — До свадьбы заживёт, — отшутился Соло. — У тебя новая стрижка? Илья неловко провёл ладонью по волосам. Под загоревшимся взглядом Наполеона он почувствовал себя неуютно. — И костюм, — продолжал Ковбой. — И печатка на мизинце! Я рад, что ты берёшь пример с лучших. Илья оглядел себя и развёл руками. — Noblesse oblige [6], — сказал он по-французски. Соло подошёл ближе, задумчиво нахмурился, потёр подбородок и склонил голову набок. Илья знал его уже достаточно хорошо, чтобы понять, что он хочет к чему-то придраться. — Галстук, — они сказали это хором, и Илья не сдержал улыбки. Ну, разумеется; этот галстук сюда не подходил. — Подожди минутку, — попросил Ковбой и отошёл к гардеробу. Курякин, поняв, что это затянется, облокотился спиной о косяк. Его чемодан стоял у порога, намекая на близость отъезда, и Илья бросил беглый взгляд на запястье, сверяясь со временем. Соло достал из шкафа пару галстуков, которые Курякин, не в обиду напарнику, не надел бы никогда в жизни. Но вот мистеру Лорду, пожалуй, они были в самый раз — один насыщенного цвета Ива Кляйна, второй голубой. Приложив к Илье оба по очереди, Наполеон остановился на первом. Затем, как ни в чём не бывало, снял с Курякина его купленный по случаю бордовый галстук и заменил своим. — Доволен? — усмехнулся Илья, наблюдая сверху вниз за ловкими пальцами, завязывающими узел. Он не сопротивлялся — во-первых, кое-как научился доверять вкусу Соло, во-вторых, не хотел прощаться на конфликтной ноте. — Вполне, — заключил Ковбой, заколов галстук снятым с себя зажимом. — Теперь я вижу, что ты абсолютное оружие не только для женской половины Франции. Курякин закатил глаза. Наполеон убрал руки за спину и разглядывал Илью так, будто на его месте стоял один из шедевров Родена. — Что? — спросил Курякин, хмурясь. — Ничего. Любуюсь, — расплылся в улыбке Соло. — Ты ведь красивый, Угроза. — Обычный, — убеждённо возразил Илья. — Отнюдь. — И что ты во мне нашёл? Ему не нужен был ответ, но Соло всё равно задумался: отвёл взгляд, протянул длинное «хм-м» и качнулся с пятки на носок и обратно. — Скажу так, — в конце концов выдал он, — среди всех прекрасных и поэтических, но невыносимо одинаковых полотен академистов, ты, Курякин, нарисован Пикассо. Илья ощутил, как от серо-синих глаз Наполеона у него по коже бегут мурашки. — Едва ли это лестно, — подколол он Ковбоя, чтобы скрыть нахлынувшее смятение. — Попробуй ещё раз и попроще. Мужчины не делали таких комплиментов другим мужчинам, о чём Соло любил забывать. У него это получалось так легко и просто, так метко — подбирать слова. — Дай-ка подумать, — Наполеон театрально наморщил лоб, словно не понял намёка. Илья, улыбаясь, наклонился ниже, чтобы не упустить ни малейшего выражения его подвижного лица. — Это как с оттенками красного, — продолжил Соло, глядя на его губы, но не спеша потянуться навстречу, — есть алый, гранатовый и карминовый, а ты — адрианопольский. Илья, не имея ни малейшего понятия об этом трудно выговариваемом красном, качнулся вперед и зажал поцелуем Наполеонов смеющийся рот. Все лишние мысли начисто вымело из головы. — Адрианопольская Угроза, — пробормотал Соло Курякину прямо в губы, и обнял в ответ — тот всё никак не мог пристроить на нём руки, выбирая между плечами и талией, — крепко придержал за поясницу, скользнул второй ладонью на щёку и огладил кончиком пальца галочку шрама. Илью заполнило странное, светлое, невообразимо хорошее чувство. Адрианопольская, чёрт возьми, Угроза.