Операция «Машкера»

Малюта медленно приближался, и огромная черная тень двигалась впереди него. Владимир попятился. Ефросинья сделала шаг, заслоняя сына. Малюта приближался… и, не дойдя лишь пары шагов, поклонился в пояс. - Жалует тебя великий государь чашею зелена вина. Машинально Ефросинья протянула руку. Под расшитым бархатным платом – на ощупь - действительно была чаша. - А брата своего двоюродного. Владимира Андреевича, - продолжал государев пес с наигранной почтительностью, не разгибая спины, - великий государь к трапезе царской пожаловать просит. Владимир изумленно распахнул глаза. И тут Ефросинья поняла. Сердце зашлось страхом и надеждою. Прижимая царский подарок к груди, она выдохнула: - Божий перст… Стараясь казаться спокойною, она отнесла чашу и поставила на стол. Волынец неподвижно сидел в своем углу. Малюта стоял отворотясь, заложив руки за спину, и старательно делал вид, что совершенно не интересуется происходящим. - Делу нашему удача, - негромко произнесла Ефросинья. Она действительно была в этом уверена. Владимир, не в силах больше выдержать всех этих страхов, подбежал и прижался к матери. - С Петром на пир и поедешь, - возвысила княгиня голос, мягко отцепляя Владимировы руки. Волынец наконец очнулся, поднял голову. Ефросинья поцеловала сына в лоб, чуть задержала в ладонях дорогое лицо. Будешь, будешь царем! Нынче же! Отстранила. Взяв за плечо, повернула к дверям. Иди, сын! Ох, как не хотелось ему идти… Если б не материнская рука, не двинулся бы с места. Уже у двери обернулся… через силу сделал несколько шагов, снова обернулся, умоляюще. Но Волынец шел следом, и черные изломанные тени бежали за ними по стенам. Но Малюта надвигался с другой стороны черной глыбой. - И не забудь в новый кафтан обрядиться! – громко проговорила княгиня, на всякий случай, для Волынца – все ли уразумел? - Напомним, - многозначительно буркнул Малюта. И грубо, едва ли не за шиворот, поволок Старицкого князя вон из палаты. *** Едва за ними захлопнулась дверь, Ефросинья кинулась к оставленной чаше, вдохновенно повторяя: - Божий перст! Делу нашему удача! Она почти не сомневалась, что в чаше – яд. Рука ее не дрожала, поднимая покрывало. Дрогнула, когда подняла. Посеребренная оловянная чаша на высокой ножке, украшенная чеканной птицей Сирин с женским ликом и грудью. Та самая. И… - Пустая?..