Белые области

Ему недавно минуло шестнадцать, и то был первый Хэллоуин у Сайласов, на который Пирса не позвали. Пригласили всех, даже зануд и ботаников из их школы, даже кое-кого из соседей, а ведь Мэтью Сайлас говорил, что не выносит их на дух. Конечно же, Лилиана тоже была приглашена. О том, что его «лучший» друг путается с его сестрой, Адам узнал совсем недавно. Застукал их в ее комнате, когда совершенно не случайно заглянул узнать, останется ли Сайлас на ужин. Полураздетые, они целовались так, как будто планировали сожрать друг друга. Пирс сначала застыл на пороге, не понимая, бледнеет он от бешенства или краснеет от смущения, а затем бросился вниз по лестнице с настолько громким топотом, что они не могли его не услышать. Оба спустились только через полчаса – раскрасневшиеся, с блестящими глазами, и Лилиана все время поправляла свои длинные волосы цвета вороньего крыла. Такая красивая, что Адам не мог на нее смотреть, как и на Сайласа. Он и правда был идиотом, думая все эти годы, что Мэтью таскается к ним в гости ради того, чтобы поиграть с ним в настолки или погонять мяч. Физически куда-то идти давно уже было не надо, виар набирал обороты и достаточно было надеть шлем, чтобы отправиться куда захочешь – пусть даже это и сопряжено с определенными рисками. Пирс считал, Сайлас старомоден, и это действительно было так, потому что тот трахался с его сестрой в реале, а не только в виртуальности. Спустя год Адам запустит Хадаль. Всего лишь через год - через тысячу лет - все и начнется. Сейчас же Пирс направлялся к поместью Сайласа. Он успел выпить, но вел машину достаточно твердо, по крайней мере, ветки ударяли по ней не слишком часто. Адам и сам не мог сказать с уверенностью, за каким чертом его туда понесло. Праздник, как и каждый год, отмечался вне виара, который Мэтью не особенно любил после того, как там умерло сразу двое его одноклассников: родители уехали, парни засиделись в шлемах, система залагала, раз за разом сбрасывая выход, и их нашли спустя неделю – абсолютными кретинами. Вскоре оба умерли в больнице от истощения. Мэтью Сайлас с любопытством относился к смерти. Но все же не до такой степени. Звуки вечеринки было слышно издалека: биты, похожие на тум-тум-тум огромных туземных барабанов. Антураж тоже был что надо - фонари, горящие нездоровым сине-зеленым огнем, несколько отвратительно схожих с людьми чучел, поставленных вдоль дороги нарочно к празднику, гора тыкв, сложенная возле ограды. Не хватало только обглоданных человеческих черепов, но Пирс был уверен – где-нибудь завалялась парочка тех, кого Мэтью Сайлас сожрал, как сейчас наверняка пытается сожрать его сестру. Пирс остановил тачку возле забора: достаточно далеко, чтобы никто не заметил вторжения, и достаточно близко, чтобы он не тащился к особняку через сад целый час. Итак, теперь оставалось только перебраться внутрь, что они проделывали не раз и не два, и именно в этом месте: здесь были особенные выпуклые камни, на которые удобно наступить, как на лестницу. Пирс несколько раз зло чиркнул зажигалкой, но огонек так и не загорелся. Выругавшись, он швырнул ее в кусты. Сигарета отправилась следом. Тум-тум-тум-тум, говорили барабаны где-то совсем рядом. Казалось, он слышал визг девушек и плеск воды возле бассейна, куда все наверняка полезли, когда достаточно напились. А они уже должны были достаточно напиться, ведь время близилось к полуночи. Адам подтянулся, оказываясь на вершине забора: в какой-то момент все завертелось перед глазами, виски, перелитый во фляжку из отцовского бара, шептал ему: Адам, бейби, карета превратилась в тыкву и твоя башка тоже. Нога едва не соскользнула, Пирс чудом удержал равновесие: человек-паук, неудавшиеся пьяные дубли. - Твою мать… - пробормотал он, шустро перекидывая ногу через ограду и спуская ее вниз, надеясь поскорее с этим покончить. Однако камень, на который он всегда опирался в этом месте, куда-то исчез, или же он что-то перепутал: нога ухнула в пустоту и в следующее мгновение Адам свалился в траву, как мешок с картошкой. Левое плечо прошило резкой болью. - Бле-ать! От ярости он готов был покусать землю, на которую упал, как делает бешеный пес, не понимая, что с ним происходит и почему так плохо. За что это говно должно было случиться именно с ним? И куда, черт его дери, исчез тот проклятый камень? Шипя неразборчивые ругательства, Адам поднялся и на всякий случай обшарил стену, не веря, что ошибся: это было именно то место, тут даже земля вытоптана потому, что они постоянно лазили через забор. Слабая тропинка тянулась в темную глубину деревьев в свете крупных звезд. И все-таки камня не было, только ровная поверхность, словно кто-то аккуратно спилил выступающую часть или переложил кладку. Совсем близко орала музыка, смеялись и вопили девчонки, прыгая в подогретую до температуры крови красную воду. Сайлас всегда устраивал «кровавый бассейн» на Хэллоуин, вряд ли этот раз стал исключением. Плечо продолжало ужасно болеть, пришлось ощупать его и убедиться, что это вывих или даже перелом: сустав казался деформированным, любое прикосновение причиняло новые страдания, и Пирс вытащил из кармана фляжку, чтобы глотнуть. Ему казалось, что для шестнадцати лет он выучился круто пить, но на деле уже сейчас был слишком бухим, чтобы в полной мере осознавать боль от полученной травмы и глубину проблемы. Мало того, что он наверняка поцарапал тачку, так он еще и сломал руку в саду гребанного Мэтью Сайласа, на вечеринке, куда даже не был приглашен. И теперь он не сможет перелезть обратно, камень исчез, а забор слишком высок для того, у кого работает только одна рука и изредка темнеет в глазах. Хорошо, что в те времена он еще не носил очки, не пришлось искать их в траве. Пирс готов был сесть у ограды и смеяться до тех пор, пока не заплачет или не свихнется, но тогда кто-нибудь обязательно наткнется на него. Может, это будет кто-то из охраны, и он наверняка вызовет копов, приняв его за бродягу, а может, кто-то из гостей захочет отлить, а очередь в туалет покажется слишком длинной. Или кто-то из парочек решит уединиться. А вдруг это будут Мэтью и Лилиана? Бле-аать. Этого унижения он не переживет. Нужно было выбираться, и Адам направился вдоль забора, зная, что до ворот отсюда не более четверти мили. Как-нибудь проскользнет незамеченным, потом дойдет до своей машины и уедет домой. Наверное, пока не хотелось думать о том, что чертова рука, вероятно, сломана, и никуда он не поедет. Но, как минимум, Мэтью-сраный-Сайлас его тут не найдет в таком состоянии. Почему-то только сейчас, продираясь сквозь льнущий к холодным камням забора кустарник, Адам осознал, насколько сильно он был все эти годы на самом деле одинок. Мэтью часто разговаривал с ним небрежно, сквозь зубы, но Пирс предпочитал этого не замечать. Разум отказывался принимать такое, слишком испуганный перспективой того, что Адам – лишний для двоих самых близких ему людей. Но, чем старше они становились, тем более очевидно было то, что Мэтью никогда не было с ним по-настоящему интересно. Он приходил только потому, что обожал Лилиану. Мелкий, тощий Мэтью Сайлас с белобрысыми волосами и уродливыми брекетами на кривых зубах. С тихим шепчущим голосом, ботан и серая мышь. Таким он был в девять, и в десять, и в одиннадцать. Все изменилось совсем недавно. Сайлас вдруг как-то вырос, и оказалось, что он высокий, стройный и поразительно, невозможно красивый. У него были глаза оттенка штормового океана, нос с чуть заметной горбинкой, острые модельные скулы и порочно-пухлые бледные губы. Сайласу сняли брекеты. Его голос, больше не скованный металлом и природной кривизной зубов, изменился – он все еще говорил негромко, но теперь это было вкрадчивое мурлыканье. Девушки начали сходить по нему с ума. И Лилиана, конечно же, тоже. Пирс скрипнул зубами: нужно было раньше понять, насколько все зашло далеко. Сейчас, в пустынном ночном саду, в темноте, он бы не чувствовал себя таким отрезанным от мира. Теперь его спутником стала только боль: пульсировала внутри, концентрируясь в плече и никак не утихая, только вспыхивая ярче от каждого неловкого движения. Колючая ветка едва не ударила его, бредущего почти вслепую, прямо по лицу; острый камень подвернулся под ногу, обутую в дорогие кеды с тонкой подошвой. Шум вечеринки становился все ближе, начинался самый освещенный и хороший участок его путешествия, но и самый опасный. Пирса могли заметить. Конечно, при условии, что кто-то посмотрел бы в его сторону: сгорбившись, прижимая к груди пострадавшую руку, он крался вдоль забора, задыхающийся, беззвучно плачущий от обиды и жалкий. Адам знал, что ему не стоит смотреть туда, как не стоило оборачиваться лотовой жене, но не смог сдержаться. Именно за этим он и пришел, в конце концов. Здесь, под этими звездами, в этом саду будет могила его дружбы. Покойтесь с миром, мои иллюзии, думал он с опустошающей горечью, глядя, как загримированный под вампира Сайлас воркует с ведьмочкой-Лилианой в золотом бикини, держа ее под руку. Бассейн был накрыт легким силовым полем, сохраняющим внутри летнее тепло, как под куполами на других планетах. Здесь, вне этого оазиса, становилось по-осеннему промозгло, несмотря на мягкий тропический климат. Адам плохо помнил, как выбрался оттуда: у него поднялся жар. Помнил, какие были острые у Мэтью-Дракулы клыки, которые издалека совсем не выглядели пластиковым говном с алиэкспресса. И его брекеты, чертовы брекеты так и маячили перед глазами. Жаль, что Сайлас не мог остаться в них навсегда. Тогда, возможно, их дружбе не пришел бы конец, возможно, Мэтью продолжал бы любить и его тоже. Кажется, Адама заметил и окликнул кто-то из гостей, но шарахнулся в сторону, увидев искаженное болью и заплаканное лицо. Если Сайлас без своего грима был похож на ангела, то Пирс сейчас напоминал юного Люцифера, уже знающего боль падения и сломанных крыльев. Но, как и дьявол в тот день, Адам не желал ничьей сожалеющей руки. Он добрался до машины, сел в нее, доехал до дома, поднялся к себе в комнату и отключился прямо в одежде. Пирс очнулся в больнице, куда его отвез перепуганный отец, который увидел, в каком состоянии стоит во дворе его тачка: он ударил ее и даже не один раз, а несколько, в том числе о ворота, но упрямо продолжал ехать, пока не добрался, куда хотел.