***
Быть первородным вампиром иногда чудовищно скучно. По крайней мере, во время турниров. Клаус нередко задумывался о том, что, наверное, рисковать жизнью — прекрасное чувство. Выходить победителем из схватки со смертью — становиться выше. Для него же подобные ощущения были невозможны. Ловко обходя всех, от тура к туру, Клаус немного скучающе гнал коня и устремлял остриё копья на противника. Через забрало он видел глаза юноши, которого ловким движением выбил из седла. Возможно, тот сломал себе шею — это было бы неудивительно. И вот, уже финал. Громкие рукоплескания восторженных зрителей, бесконечное восхищение в глазах короля, ставшее уже привычным. И усмешка, искривившая губы принцессы. Сняв шлем и отбросив его куда-то на песок, Никлаус поднял над головой копьё, торжествующе помахивая им, слыша взрыв аплодисментов. Он двинулся по направлению к трибунам, поднимаясь по лестнице и опускаясь на одно колено перед королевским помостом. — Вы в очередной раз поразили меня до глубины души, — громогласно заявил король. — Господа, слава нашему победителю! Раздались крики, отовсюду люди повторяли его имя. Клаус заранее знал, что не сможет не выиграть. И на секунду он показался самому себе жалким, по-человечески тщеславным. Эдме медленно поднялась со своего трона и спустилась на несколько ступенек. Немного помедлив, она возложила мастерски выполненный придворным ювелиром венок на непокрытую голову Клауса, а потом, не снимая лучезарной улыбки, наклонилась к его лицу. — К чему подобное жульничество, милорд? — прошептала она. А потом своими сомкнутыми губами мимолётно коснулась его губ.***
Алый подол волочился по земле, загребая сухие листья, лежащие здесь, кажется, с прошлого года, путаясь в пыли. Она даже не переоделась после турнира и торжественного пира. Эдме задумчивым взглядом скользила по выгравированным на камнях именам. Она слышала шаги позади себя. Она ничуть не была этому удивлена. Достаточно часто принцесса приходила на семейное кладбище, разбитое рядом со старым замком. От дворца, построенного её братом, на лошади было скакать совсем недалеко. Поэтому нередко она сбегала сюда. Это место, как ни странно, вселяло в неё спокойствие. — Вы следовали за мной от самого дворца, — останавливаясь, но не оборачиваясь, проронила она. — Всё-таки решили меня убить? — Может быть, — послышался голос позади. Слишком близко. Она обернулась к нему. На его голове всё ещё золотился венок. Он снял его и, сжав в ладонях, легко переломил изящные переплетения, роняя их к её ногам. — Ломаете золото, — хмыкнула она. — Как и жизни, — задумчиво отозвался он. Эдме вновь отвернулась, прошла немного вперёд и прямо в грязь опустилась перед одной из могил. Протянула руку и коснулась пыльного камня. Над ней возвышалась мраморная статуя — скорбный ангел, потемневший от времени, но всё ещё с прекрасным смиренным ликом. Подул холодный ветер, заставляя её поёжиться. Легкая накидка совсем не спасала. — Здесь похоронена моя мать, — проговорила она. — Вот вам ещё один пример несчастной доли женщины, которая умерла в тени сильных мужчин, прожив чёрт его знает зачем. Она знала, что повторит ту же судьбу. Молодость и красота не вечны, жизнь слишком коротка. — А я убил свою мать, — вдруг произнёс Клаус. Она не выразила ни капли удивления. Лишь подняла голову и посмотрела на него долгим взглядом. — За что? Клаус опустился на землю рядом с ней. — Она была той ещё тварью, хотела убить меня, собственного сына. Я всего лишь оказался быстрее, чем она. — Весёлая у вас семейка, — отметила Эдме. Он мрачно усмехнулся. Не то слово весёлая. Повисла тишина. Нарушал её только крик ворон, кружащих над кладбищем. — Вы странная, — наконец сказал он. — Признаться честно, я таких не встречал. — Это стоит воспринять как комплимент? — попыталась отшутиться она. — Не думаю. В ваших мыслях одна сплошная липкая безнадёжность. Вы несчастная потерянная девочка, сияющая пустым блеском. — Почему же вы тогда здесь? — Наверное, потому что мне интересно, до каких пор вы будете не бояться меня. Эдме резко придвинулась ближе, оказываясь нос к носу, смотря внимательно-внимательно. — Опять вы со своими угрозами. Её дыхание коснулось его губ. Он не мог больше абстрагироваться от этого запаха крови. Много сотен лет он подобного не ощущал. Голубоватая вена виднелась сквозь прозрачную кожу открытой шеи. Там билась маленькая никчёмная жизнь. Отбери её — принцесса даже не пожалеет. Ей ведь скучно, ей ведь и так всё заранее ясно. Глаза его потемнели, багровая сетка вен начала разрастаться вокруг них, острые клыки показались наружу. Эдме всё ещё не отводила глаз. — Бегите, лучше бегите, — возбуждённо прошептал Клаус. Он не хотел её убивать не из жалости. Причина была в другом: он не хотел терять контроль. Когда его только обратили, он испытывал жажду большую, чем какой-либо другой вампир. Активировавшийся ген оборотня потом подавили, но животное внутри продолжало неистовствовать. Столетиями Клаус вырабатывал выдержку. Он питался людьми, но никогда не терял трезвого рассудка. Сейчас же сознание заволок туман. Он не хотел становиться зависимым от чьей-то крови до такой степени. Но Эдме, кажется, была самым неосторожным созданием, которое он вообще когда-либо встречал. Быть может, она была попросту безумна. — Сделай это. Давай же, укуси меня. В глазах её сверкал вызов. Дьявольские изумруды буквально призывали, провоцировали. Ей было интересно. Она готова была рискнуть жизнью, чтобы почувствовать что-то необычное. Это выходило за всякие рамки. Кончиками пальцев она коснулась его щеки. — Твоя маска монстра красива. Она всё прекрасно осознавала. Она хотела этого. — Я давно догадалась, кто ты. Его клыки вонзились ей в шею. Клаус сделал первый глоток и почувствовал, что ещё никогда свежая кровь не казалась ему такой вкусной. Он выпьет её до дна. Оставит обескровленный труп прямо на каменных плитах могил — как символично. Он начал пить жадно, совсем не сдерживаясь. И вдруг услышал стон. Оторвался на секунду, посмотрел на её. Опустившиеся ресницы, приоткрытые влажные губы, часто вздымающаяся грудь, ещё больше побледневшие щёки. Клаус приник обратно. Артерия начала биться слабее, по мере того, как он заглатывал. Вороны растерзают её плоть прежде, чем кто-то станет её искать. Юная красота навеки исчезнет. Та, кем восхищается весь двор, вскоре превратится в имя на могильном камне. Жизнь — слишком хрупкая ценность. Даже не как мягкое золото, а как прозрачный горный хрусталь. Тронешь — разобьётся, будто ничего и не было. Тело её обмякло в его руках. Безумным усилием воли Клаус вдруг остановился, отстраняясь, рассматривая её. Кровью залило алое платье. Дыхания больше не слышалось. Она была теперь абсолютно безжизненна. Как только он отпустил Эдме, она упала на камень. Волосы медным водопадом разметались вокруг. Клаус невольно залюбовался ей. И вдруг, всё его существо охватил ужас. Неужели он сам загубит эту необыкновенную красоту? Красоту он ценил всегда. Её воспевало искусство — художники, поэты, музыканты. Клаус и сам преклонялся перед ней. Он верил, что этот несомненный дар достаётся лишь избранным, причём, с какой-то целью. И цель красоты этой девушки — явно не остаться на веки вечные на пустынном кладбище в маленькой стране посреди суровых морей. Он неуверенно встряхнул её за плечи. Потом прислушался. Маленькое сердечко в груди слабо билось. Клаус прокусил собственное запястье, поспешно прикладывая к её губам, заставляя свою кровь литься в неё, надавливая ей на горло, чтобы она сделала слабый глоток. Дыхание, кажется, стало немного сильнее. Майклсон подхватил Эдме на руки и понёс через кладбище, туда, где были привязаны их лошади. Она была совсем лёгкой, будто бы сотканной из воздуха. Он водрузил недвижимое тело в седло, а потом взобрался туда следом, принимаясь гнать прочь одну лошадь, за узды утягивая вторую. Немного времени понадобилось, чтобы вновь оказаться возле замка. Оставив лошадей рядом с конюшней, где их обязательно подберут и отведут в стойло, он направился со своей ношей в сторону дворца. Благо, никто их не видел — вечером придворные не слишком любили выходить на улицу, явно страшась легенд, которые расказывали про ужасы, творящиеся ночами в густых лесах вокруг. Клаус опустил Эдме на холодные ступени. Скоро её здесь найдут. Последний раз взглянув на неё, он откинул несколько прядей со лба. В свете луны её кожа искрилась изнутри. Он ещё раз задался вопросом, почему же всё-таки не убил её. А потом исчез на вампирской скорости.