Шотландия, 1502 год.
— Проклятые язычники. Спалить бы на костре их всех, — бормотал король, меряя шагами комнату. Никлаус, теперь частый гость в этих покоях, отхлебнул вина из кубка. — О чём вы, Ваше Величество? Они находились в кабинете короля, где до этого вели беседу о политике, но потом Яков вдруг обнаружил, что сегодня четырнадцатое июня и буквально взвился. — Скоро день святого Иоанна. И дремучий народ, всё ещё верный старым предрассудкам, опять начнёт поклоняться своей нечисти и гневить Бога. Это день летнего солнцестояния. Кубок в руках Клауса чуть дрогнул, вино едва не разлилось. Он поспешно поставил предмет на столик и подошёл поближе к королю, остановившемуся возле окна кабинета, чтобы не упустить ни единого слова, попутно стараясь показать полное безразличие и скрыть торжество, поднявшееся внутри, за обычным праздным интересом. — И что же в этом такого? Он прекрасно знал что. Но нужно было строить полную неосведомлённость. — Вторая из «трёх ночей духов», — король же за презрительным тоном явно скрывал страх. — Кельтская легенда. Язычники верили, что в этот день поднимается всё сверхъестественное. И до сих пор неграмотные люди считают, что лесные феи начинают выбираться из своих убежищ и кружить хороводы, ведьмы собираются среди скал, чтобы творить свои тёмные дела, а ещё духи восстают и начинают бродить среди живых. Я говорю вам, Никлаус, люди здесь дремучи в большинстве своём. Я люблю свой народ, но иногда он меня поражает. Представьте себе, некоторые верят даже в то, что на церковном крыльце в полночь можно увидеть образы тех, кто умрёт в этом году. Обмануть смерть, судьбу, заглянуть в будущее — это же противоречит всем христианским устоям! Я должен спасти этот народ, понимаете? Я в ответе за них. Нельзя позволить, чтобы души их, ежегодно обращающиеся ко всему, что от Дьявола, потом за это горели в адском пекле. А, между тем, я прекрасно знаю, что они опять будут жечь ритуальные костры и петь всю ночь сатанинские песни. А ещё эти проклятые костры вызывают пожары. Горят деревни, поля. Людям потом негде жить, нечего есть. Знал бы я, как это остановить! Король денно и нощно переживающий о своём народе. Он всё больше и больше поражал Клауса. Но главное сейчас было не это. То, ради чего он явился в эту омываемую беснующимся морем страну с голыми скалами, случится буквально через неделю. День летнего солнцестояния. — Всего одна ночь в году, Ваше Величество. Простите им это. И смиритесь. Некоторые вещи из народа не искоренить. И, если люди верят во что-то, это можно убить только вместе с ними.***
Клаус вошёл в конюшню. В ноздри ударил запах свежего сена. Сегодня он хотел вновь ощутить под собой бешеный галоп жеребца и вдохнуть вольный воздух местных гор. Несмотря ни на что, ему нравилось в этом богом забытом краю. Природа здесь была безумно красивая. Примерно такая же, как там, где он родился. Только то место было проклято, а здесь ничто не дышало прошлым. Он не думал, что в час, когда сумерки уже вот-вот начнут спускаться на землю, кому-то ещё в голову может прийти в конюшню. Однако он ошибся. У дальней стены можно было разглядеть миниатюрный силуэт. Девушка, стоявшая возле чёрной стройной лошади и шепчущая ей что-то, пальчиками касаясь чуть склонившейся к ней морды, обернулась, услышав новоприбывшего. — Ах, это вы, милорд. Маленькая принцесса. Та, кого несколько дней назад он впервые увидел в часовне. Бесконечно обожаемая сестра Якова, так на него не похожая. Клаус еще тогда разглядел в ней черты, сильно отличные от черт короля. Роднила их, пожалуй, гордость. Только вот в глазах Эдме сквозило презрение ко всем. И, в отличие от Якова, перед Никлаусом черты её ни на секунду не выдали трепета. Она смотрела на него всего лишь с интересом, как на диковинный экспонат. — Вы ждали кого-то другого? — усмехнулся он, подходя ближе. Она не сдвинулась ни на шаг. — Нет, совсем нет. Здесь некого ждать. В словах её прозвучало какое-то отчаяние. Он прекрасно знал то, что сквозило в каждой её фразе и жесте. Скука. Откровенная скука. Ей, очевидно, было очень душно здесь, она желала чего-то другого. И внутренний голос вместе с огромным жизненным опытом подсказал Клаусу, что она из тех девушек, которые, вообще-то, понятия не имеют, чего хотят. — И что же вы здесь делаете в вечерний час, Ваше Высочество? Она ничего не ответила, безразлично оглядывая конюшню. — Оседлайте мне лошадь, милорд. Конечно, не занятие это для дамы её уровня. Да и не умеет она, к чему нежные руки марать. Он снял со стены самое роскошное седло и занялся её лошадью, чувствуя на себе её взгляд. Она смотрела, как на его спине мышцы перекатываются под одной лишь тонкой рубахой. — Вам не холодно? Вечерами у нас приходят северные ветра. — Я привык к холоду, — отозвался он. — Вот и готово. Он помог ей взобраться в седло. — Вы со мной? Она и не сомневалась в согласии. Смотрела сверху с будто приклеенной улыбкой. Должно быть, девочка ни разу не слышала отказа. Он запрыгнул на свою лошадь и они вместе покинули конюшню, оказываясь на свежем воздухе, рысью пуская скакунов за каменные стены. — Я люблю ездить на берег моря наблюдать за закатами, — сообщила она через некоторое время. — Банально, не находите? Она казалась какой угодно, но нетипичной. А закат — то, что каждый второй считает самым прекрасным явлением природы. — Банально, — согласилась она. — Зато, пожалуй, не так банально то, что я ненавижу восходы. Забавно. Странная всё-таки девушка. — Они выглядят одинаково, вам так не кажется? — По смыслу всё различно. Я люблю смотреть за уходом солнца, за гибелью, за окончанием, за наступлением ночи, под покровом которой всё куда интереснее, а не за началом нового бессмысленного дня. Она была слишком юна для подобных речей. Клаус вдруг отметил, что они похожи. Он имел оболочку молодого мужчины, только начинающего путь, а душе его было тысячелетие. Ей на вид было лет шестнадцать, но она показалась ему уставшей и древней. Это, видимо, от того, что ей отчаянно чего-то не хватало. Они остановились на самом краю уступа. Дальше голые скалы спускались к бурлящим водам моря. Оно здесь было совсем не синем. Седое, серое, зеленоватое. Как глаза Никлауса. Горизонт пылал кровавым сиянием. Золотой диск солнца медленно опускался куда-то за море, возможно, за край белого света. Клаус взглянул на свою спутницу, задумчиво смотрящую туда. И ему вдруг стало жаль её, хотя он и не был способен испытывать подобные чувства. Однако если ты слабая смертная и единственное твоё развлечение — наблюдение за закатами, дни твои и впрямь бессмысленны.***
— Он не может никого не принимать! — топнула ножкой Эдме. — Меня он принимает всегда! Да где же это видано, чтобы её не впускали к собственному брату? Однако всем было известно, что ослушаться принцессу Эдме в этом замке — почти гарантированно лишиться головы. Поэтому, если стражники не выпускали её, значит, они лишились рассудка и чувства самосохранения, либо же наказ короля не беспокоить был крайне строг. Сдерживая гнев и сжав кулачки, она отошла от кованых дверей в парадный кабинет. — Не советую продолжать пытаться. У него там посланники, приплывшие из северных стран. Это слишком важно. Даже вы не сможете отвлечь Его Величество, при всём уважении, — обратился к ней человек, вошедший в галерею и, очевидно, слышавший её недовольный голос. Граф Хантли всегда был осведомлён о делах короля. Эдме тотчас переключила своё внимание на него. По крайней мере, его общество её более чем устраивало. — Вы, видимо, тоже явились по какому-то делу? Что ж, если всё так серьёзно, как вы говорите, я подожду, пока эти посланники не удалятся, оставляя Его Величество нам. Можете составить мне компанию. Он улыбнулся. Она говорила всегда в одной и той же манере. Эдме принялась с нарочитым интересом разглядывать гобелен на стене, изображавший падение Трои. Непонятно, кому пришло в голову его здесь повесить. Но, видимо, новая мода на античность настолько поглощала массы, что ответственные за отделку дворца, отбросив всякий рассудок, бросались в новое веяние. Через какое-то время принцесса нарушила начинавшее становиться напряжённым молчание. — А вы ведь… Вы неплохо поладили с тем английским джентльменом? — Каким? — Тем, что спас брата. Александр осторожно кивнул. С чего бы ей интересоваться? Эдме никогда не задавала вопросов просто так. И по опыту он знал, что интерес её всегда грозит объекту верной гибелью. Эта ещё совсем юная девушка обладала странным магнетизмом. Были при дворе, наверное, и красивее, и уж всяко милее характером. Однако именно за неё рыцари один за другим погибали на турнирах. А она улыбалась, видя алую кровь, проливаемую в её честь. Принцесса чертами была похожа на ангела. Но Александр, как никто другой, знал, что за ними кроется безжалостная душа дьявола. Брат любил её больше всех на свете. Они рано лишились обоих родителей: отец, преданный собственным сыном, погиб в битве, мать скоро умерла от скорби и траура. Яков редко говорил о них, будто бы и вовсе заставив себя забыть. Но в его сердце были тепло и любовь, которые все обратились на младшую сестру. Он позволял ей всё, закрывал глаза на любые её тёмные стороны, буквально боготворил. А она своими маленькими ручками, колдовскими глазами и нежным голосом давала сладостную гибель. Она потешалась над многими мужчинами, продававшими душу за неё. Яков был только рад доставить ей удовольствие, устраивая очередной турнир, где обязательно кто-то умрёт, ведь Эдме нравилась смерть. Или же опять потратить много золота на роскошный пир, лишь бы вызвать её улыбку. Нет, Эдме совершенно точно не была ангелом. — Мне просто стало интересно, кто он такой. — Он из знатного английского рода с огромным богатством и влиянием. Впрочем, думаю, вы это знаете. Эдме остановилась у окна и насмешливо обернулась к нему. — Бросьте, граф. Вам прекрасно известно то же, что и мне. Никто не слышал об этих Майклсонах. Да и лорд этот не так прост, как вы говорите. Мы с вами всегда замечаем не очевидное, не так ли? Она медленно приблизилась к нему, останавливаясь совсем близко, внимательно смотря в глаза и не позволяя отвернуться. Ему стало совсем не по себе. Он изо всех сил старался не тонуть в зелёном омуте напротив. Нельзя поддаваться. Иначе затянет, как в болотную пучину. — К чему вы клоните, Ваше Высочество? — Пока не знаю. Но мне вечно скучно, что для вас не секрет. И я страстно люблю тайны. И эту, мой милый Александр, обязательно разгадаю.