О музыке, счастье и прочих фантазиях

Капитан пограничной службы Ри Чжон Хёк совершенно не думал, что с неба и прямо в руки ему свалится вдруг какое-то там счастье. Нет, когда-то очень давно в его жизни было место этому слову. Но потом он запретил себе думать и вспоминать, и лишь иногда, в беспокойных томительных снах, воспоминания все же возвращались к нему. И прохладные черно-белые клавиши снова льнули к его пальцам, и волшебство разливалось в воздухе, переплетая звуки в музыку. Только с каждым годом эти сны приходили все реже, и память тускнела, словно старая фотография. И уж точно он не считал счастьем эту женщину, хотя вот она-то действительно упала ему в руки – и даже можно считать, что с неба. Напротив, она была угрозой для безопасности: и для него лично, и для его солдат, и даже – может быть, тут он еще не решил – и для всей страны сразу. Если она и впрямь такая важная птица там, на юге – кто знает, что будет, если все узнают ее историю? А ну как сразу международный скандал? Но оставить эту женщину без помощи не получилось, да и неправильно это было бы: она ведь не виновата, что все так вышло. И пришлось ему о ней заботиться, и это было… странно. Необычно. Как будто в его жизнь вернулось вдруг что-то, прочно забытое. И не сказать, что это было просто. Нет, накормить ее – это ладно, и ответить на бесконечные вопросы – тоже терпимо. Но ведь для нее же пришлось еще и одежду покупать – и Чжу Мок тут еще, чтоб его, со своими восторженными комментариями про вкусы южных капиталисток… Дорам ему надо меньше смотреть, вот что. Нет, в итоге он справился, но вернулся домой поздно. Думал даже, что нечаянная гостья успела лечь спать – но, как оказалось, зря. Она вылетела ему навстречу: босая, одетая в его рубашку… только в его рубашку. Тонкая ткань так облепила ее разгоряченное и влажное после ванны тело, что усомниться в этом было невозможно. И капитан Ри отчаянно обрадовался тому, что сам-то он в форме, потому что его собственное тело откликнулось немедленно – и совершенно возмутительно. Да что ж она творит, эта женщина, она и правда не понимает – как она сейчас выглядит?.. Чжон Хёк не сразу заметил даже, что в руках она крепко сжимает цветочный горшок. А потом и не сообразил сначала, зачем он ей. Зато когда понял – едва не рассмеялся: это она, значит, услышала, что кто-то вошел – и собралась защищаться. Вот этим, да. И нет чтоб обрадоваться, что тревога оказалась ложной: эта женщина еще и расплакалась навзрыд. И даже свечка, которую он честно купил, не спасла положение: горько всхлипывая, она заявила, что обычную ей не надо, нужна ароматическая. Вот и за что это все на его голову, а? А потом они долго сидели за столом, и он успокаивал ее, и заодно, кажется, успокоился сам. Хотя смотреть на нее по-прежнему было немного сложно: все же эта женщина была красива, а вот в таком весьма условно одетом виде – особенно. Но капитан сурово приструнил не в меру расшалившиеся мысли: она – гостья в его доме, и никак иначе! И все бы ничего, но она повеселела, заулыбалась, поблагодарила его – и легким гибким движением поднялась на ноги. И Чжон Хёк не успел отвести глаза – и замер, провожая ее взглядом. Делать это, сидя на полу, совершенно точно было стратегической ошибкой. *** Наверное, он в конце концов задремал. Нет, не наверное – точно. Потому что в здравом уме и твердой памяти капитан Ри однозначно не позволил бы себе таких мечтаний, ведь правда же? …У нее красивая грудь. Очень красивая, это даже через одежду было видно. И почему-то Чжон Хёку так легко представить, как он накрывает ее ладонями, гладит твердеющие бусины сосков. Осторожно, потому что его-то руки – жесткие, и рифленый холод оружия им привычнее, чем нежность женской кожи. Но этой женщине, похоже, нравится – и она с тихим вздохом откидывается назад, прислоняется к нему спиной, прижимается затылком к его плечу. Позволяет его пальцам скользить по изгибам ее тела – трогая, изучая, лаская – и ее совсем не смущают самые смелые прикосновения. И конечно же, она оказывается в его постели – и снова совершенно не стесняется. И разводит колени – сама! – и щурится лукаво, и шепчет с улыбкой: «Чжон Хёк, ну же!»… И он торопится к ней – в ее влажное, мягкое, податливое тепло, и она со стоном сжимается вокруг – так тесно, так головокружительно хорошо, и… …До крови прикусив губу, он отбрасывает одеяло, рывком садится на кровати. Мотнув головой, поднимается на ноги, нетвердыми шагами идет к двери. В ванную. Срочно. До утра еще долго, и всю ночь метаться в таких фантазиях – это уж слишком. *** Уткнувшись лбом в стену, он зажмуривается, выравнивает дыхание. Щеки горят, то ли от ледяной воды, то ли от стыда: ну развезло же как мальчишку, вот куда это годится вообще? С мокрых волос капает, и капли стекают вниз, оставляя узкие мокрые дорожки. Открыв глаза, он смотрит на руки – и морщится недовольно: пальцы до сих пор едва заметно вздрагивают. Нет, так не пойдет. Надо срочно найти способ переправить эту женщину обратно на юг. Она действительно опасна для него: слишком легко, сама того не замечая, она ломает его выдержку и заставляет желать невозможного. Но время и расстояние – лекарства надежные: когда ее не будет рядом, он справится. *** Этой ночью к Чжон Хёку вновь приходит почти забытый сон. И клавиши поют под его руками, и мелодия плывет в воздухе – та самая, что много лет назад стала для него последней. Но сегодня она звучит снова, а эта женщина сидит рядом и слушает его музыку. И, кажется, он начинает вспоминать значение слова «счастье».