Спасибо, фройляйн

      Мне, Хильдегарде фон Мариендорф, дочери небогатого доселе аристократа, выпала честь наблюдать за сотворением истории и быть её частью. Что и говорить, если каждая секунда, проведённая подле императора Галактической Империи Райнхарда фон Лоэнграмма, и есть история.       Но сегодня могло случиться то, что навсегда изменило бы ход событий и жизни десятков миллиардов подданных этого нового сильного государства: мы были в полушаге от того, чтобы потерять его величество. Произошло неудачное, за что слава всем богам, но покушение. «Убей меня так же, как ты, подставляя герцога Брауншвейга, убил два миллиона невинных на Вестерланде!» – слова того несчастного вдовца, потерявшего всю семью при взрыве термоядерных бомб и задумавшего поквитаться с правителем, казалось, повергли в шок императора. Никогда не забуду, как его плечи дрогнули в тот момент, как он замер, перестав даже дышать, и только руки мелко дрожали, пока тирада сражённого горем мужчины гремела в ушах всех присутствующих. В какой-то момент даже подумалось, что его величество потеряет равновесие и упадёт в обморок, снова отдав себя во власть лихорадки. А что было в его глазах в тот момент, когда я смогла взглянуть в прекрасное лицо, с которого мгновенно сошла вся краска… Огромное потрясение, ужас и даже передавшаяся от несостоявшегося убийцы боль. Я словно впервые обратила внимание на то, насколько император молод. Будто все эти эмоции стёрли с него прошедшие годы.       Пока я среди ночи ехала по срочному вызову во временную резиденцию его величества в новой столице на планете Феззан, мне хотелось, чтобы эти воспоминания как можно скорее поблёкли в памяти. Однако я боялась безоговорочно признаться себе в этом, потому как это лишь мой мелочный эгоизм: я должна не избегать боли правителя, а помогать её преодолеть любым доступным мне способом и не навлечь при этом на себя его гнев за чрезмерное нарушение границ дозволенного. Или я слишком много на себя брала? Неоднократно мне указывали на то, что моя должность принадлежит военному чину, а будучи даже личным секретарём, я не имею права выступать в качестве психолога или поборника морали.       Но что, что же сейчас происходило в мыслях его величества? Наверняка обвинение и злость на себя. Зная его истинную доброту, идущую вразрез с железной волей и гипертрофированно идеалистическими суждениями, ничего другого нельзя было предположить. Однако винить в том событии некого. Даже адмиралы ошибались, спихивая всю ответственность на министра обороны Пауля фон Оберштайна, который вполне преднамеренно, как они утверждали, не принял мер по предотвращению гибели мирного населения. Я же осуждать никогда не бралась, ведь может статься, что Оберштайн в свою очередь таким образом защищал императора. И даже если есть кому принять ношу, он всегда возлагал её на себя. Не потому ли он начал болеть? Такой груз ответственности, безумный распорядок рабочего времени и постоянный стресс на фоне стремления к эталонной справедливости не проходят бесследно для здоровья.       Чем меньше времени оставалось до встречи, тем сильнее я начинала нервничать. Обычно я подмечала любые детали в окружающей обстановке, но сейчас я смотрела исключительно на свои руки, сложенные не то в просящем жесте, не то в молитвенном. Что могло случиться в такой час? Возникли безотлагательные поручения или у него снова поднялся жар? Но чем я помогла бы в последнем случае?       Словно ватная я выбралась из машины. Два караульных у автоматических стеклянных дверей только синхронно отсалютовали, брякнув винтовками на плечах, и я с коротким кивком вошла в холл. Свет по всему отелю приглушили, как это положено после полуночи. Поэтому золотой лев на знамени Новой Империи выглядел тёмным и зловещим как одно из созданий жившего пятнадцать столетий назад писателя Лавкрафта. Картины же вторили размытостью и сюрреализмом, а их рамы не отблёскивали позолотой в тон кованным перилам, обрамляющим ведущую наверх широкую лестницу. Покрывающий её бурый ковёр добросовестно поглощал звуки шагов. У лифта я также встретила двух солдат. Маленький экран в довольно просторной кабине лифта неимоверно долго с тихим шуршанием отсчитывал цифры до четырнадцатого этажа, пока я путалась в собственных мыслях и не могла ухватиться за какую-то одну.       Отзвук моих каблуков по мраморному полу коридора заставил ординарца Эмиля встрепенуться и расправить плечи. Это же цоканье привело в чувства и меня: я не могла себе позволить выглядеть рассеянной или подавленной.       – Фройляйн Мариендорф? – удивился Эмиль осипшим полусонным голосом. Видимо, о моём визите император предупредил только охрану. – Что-то случилось?       – Его величество пожелал видеть меня, – почти шёпотом объяснила я. – Почему ты ещё здесь? Думаю, тебя уже давно отправили спать.       – Я решил, что не могу сейчас покинуть его величество. Вот и стою тут. – Он выглядел как пятилетний ребёнок, извиняющийся за непослушание.       – Отправляйся к себе, Эмиль. Я позову, если возникнет необходимость. – Я вложила едва ли не всю силу убеждения в свои слова.       – Слушаюсь. Только дайте сначала удостовериться, что всё хорошо.       Я отворила резную дверь, а император уже смотрел на меня, будто знал, что именно в эту секунду я появлюсь.       – Фройляйн Мариендорф.       Движением длинных тонких пальцев император пригласил переступить порог и подойти ближе.       – Тот человек был прав, – произнёс он бесцветно. – Я убийца и трус.       – Ваше величество…       Как почву из-под ног выбили. Как же это? Как он мог так о себе?       – Да, это бездушный Брауншвейг совершил то злодеяние, я же с выгодой для себя этим воспользовался! – С каждым словом горькая отстранённость в его голосе набирала силу. – Знаю, я презренный негодяй.       Выше моих сил слушать это и тем более верить в такое. Настолько блистательный военачальник, политик и правитель, никогда не прибегавший к подлым поступкам даже по отношению к своим врагам! Он слишком строго себя судил, хотя заслужил всеобщее глубочайшее уважение. Или только приближённые к нему твёрдо это осознавали?       Я не сразу оправилась от оглушающего изумления. И лишь тогда заметила на столе бокал, наполненный до краёв. Красное вино было разлито по столу, а на тыльной стороне ладони его величества оно уже схватилось липкой корочкой, поблёскивающей в свете лампы с незамысловатым абажуром. Не найдясь, что ответить, я просто достала из кармана брюк хлопчатобумажный платок и встала на одно колено перед императором. Осторожно придерживая запястье, промокнула испачканную кожу, собирая следы от напитка. Как получилось, протёрла уже пропитанную скатерть. Поднявшись, я набралась смелости то ли от возмущения, то ли по глупости:       – Ваше величество, даже если вы совершили грех, вы уже понесли за это наказание, – боязливо начала я. – И, основываясь на этом, вы разительно реформировали как политику, так и общество. Множество людей спасены благодаря тому. Пожалуйста, не презирайте себя.       Ответом послужило лишь молчание и измождённый взор. Наверное, мои доводы были расценены разве что как наглость и неучтивость. Насколько же неуместно с моей стороны… Едва ли после такого он хотел бы дальше слушать и прочий вздор, как решила я. Спрятав платок обратно в карман, я виновато поклонилась и уже уходила из покоев, как…       – Фройляйн. – Его обращение заставило обернуться.       – Да, ваше величество?       Император встал на ноги и промолвил, не глядя на меня:       – Я не хочу, чтобы вы уходили. Пожалуйста, останьтесь. – Он снова опустился в кресло. – Я не вынесу одиночества сегодня ночью. Не оставляйте меня одного, прошу.       Полное отсутствие приказного тона меня ошеломило. Намеренно ли это произошло или император открылся мне случайно? Вероятно, из-за эмоционального порыва и несколько нестабильного психологического состояния. Но в голове этот факт всё никак не укладывался.       – Как пожелаете, ваше величество. – Я заняла соседний стул, стараясь не проявлять крайнего удивления.       Чтобы дать его величеству время передумать или в противном случае самой собраться с мыслями, я принялась осматривать комнату. Несмотря на всё богатство убранства, обстановка комнаты выглядела скромной. Никакой лепнины и минимум позолоты в интерьере, пара картин в деревянных рамах слева от двери и над небольшим бархатным диваном с низкой спинкой. Здесь громче о себе заявлял феззаннский стиль, нежели исконно имперский с его чрезмерной роскошью и помпезностью. Я бы совершенно не удивилась, узнав о том, что его величество самолично запретил перестраивать его покои на манер дворцов бывшей столицы Галактической Империи, планеты Один. Много ли подданных могли заметить, что наш император придерживался максимально аскетичного образа жизни? Конечно, насколько это возможно по меркам высшей аристократии, утратившей своё прежнее огромное влияние. Однако, как порой позволял себе высказываться главнокомандующий тылом Эрнст Меклингер, его величество сам является произведением искусства и любая скульптура, картина или что бы то ни было теряют в его присутствии своё великолепие. Отрицать не приходилось. Император действительно восхитителен.       – Пока я ждал вас, фройляйн, то размышлял о своём пути, который привёл меня к нынешнему титулу. – Интонация приобрела более повседневные нотки.       – И что больше всего встревожило вас, ваше величество?       – Я анализировал все свои шаги от поступления в военную академию и вплоть до подавления липштадтского мятежа, иначе я это называть не хочу, во главе с Брауншвейгом. И в тот момент вы прервали меня своим появлением, поэтому застали в таком расположении духа.       – Прошу вашего прощения.       – Нет нужды в извинениях. – Его лицо, уже не такое бледное, как несколько минут назад, тронул намёк на улыбку. – Сейчас я вспоминал тех, кого когда-то сам потерял, и пришёл к заключению, что эти потери ничтожно малы.       – Покорно прошу разрешить мне не согласиться, ваше величество. – Император только сдержанно кивнул, призывая продолжить мысль. – Безвременный уход наших блистательных адмиралов, являющихся щитом и опорой всей галактики, есть утрата всего нашего народа. Но не стоит умалять значения лично для вас верховного адмирала Фаренхайта или Зигфрида Кирхайса, – выпалила я имена первых, кого вспомнила, – покинувших нас, ведь…       – Довольно, фройляйн Мариендорф!       – Прошу просить, ваше величество, – торопливо сказала я, внезапно охрипнув.       – Сегодня я позволяю вам говорить о личных для меня вещах, ради этого я и направил вам приглашение, но не воздействуйте на самые глубоки раны. – Он медленно и устало моргнул. – Какие ещё причины у вас есть для несогласия?       Прочистив горло, я продолжила:       – Тогда могу предложить вам взглянуть с иного ракурса и со своей стороны попытаюсь объяснить, что вы являетесь самым великолепным правителем из когда-либо живших.       – Временами вашей смелости я могу исключительно поражаться, но в лучшем смысле этого слова, – по-доброму усмехнулся император.       – Полагаю, этой ночью вы не торопитесь, так что я возьму на себя смелость зайти издали. С того года, как мне исполнилось четырнадцать, я начала проводить очень много времени в библиотеке моего отца, изучая биографии ваших предшественников и их политику: как внутреннюю, так и внешнюю. Пока его величество пристально за мной наблюдал и не старался как-то прервать, подали кофе. Очень кстати после количества произнесённых слов. Его величество сделал несколько глотков, я последовала его примеру несмотря на то, что кофе был слишком горячим, и вернулась к рассказу:       – Не удовлетворившись в силу юношеской горячности даже заслугами первого в истории Империи императора Рудольфа фон Гольденбаума, я стала искать любые достоверные или же нет источники, где было возможно почерпнуть знаний о главах государств той эпохи, когда человечество было заперто на Земле. Именно в те века, покуда люди ещё не объединились под эгидой правительства, единого на всей планете.       – Поразительно, фройляйн, как сильно вы углубились в историю. Но я вас пока перебью. Несколько лет назад я также заинтересовался ранними этапами истории человечества. Более всего меня привлёк Александр Македонский, чьё правление осуществлялось ещё до так называемой нашей эры. В довольно юном возрасте он подчинил себе множество территорий, умножив тем самым свои владения в разы. По моим суждениям, он и те, кто пришёл в наш мир позже, заслужили большей славы, нежели я. Это связано с тем, что средств для таких побед у людей в распоряжении имелось куда как меньше. При древних государях научный прогресс едва набирал свою значимость.       – Дело совершенно не в этом, – в очередной раз не согласилась я. – События настоящего часто походят на прошлые. И вот за тысячелетия до и во время нашей эры род людской пережил тысячи и десятки тысяч глав княжеств, королевств, империй и федераций. Но больше всего летописей сохранилось об истинно выдающихся, а что более значимо – о любимых народом королях, императорах и султанах ближневосточных государств.       – Какими же они были, фройляйн? – немного недоверчиво поинтересовался правитель.       – Чаще всего строгими, но бесконечно справедливыми. Бывало даже, что отмечалась их искренняя доброта и нежелание разбрасываться жизнями граждан. И вместе с тем всегда находились те, кто шёл против, казалось бы, идеального и наиболее комфортного для населения политического строя. И всю историю рода людского сопровождают смерти, в том числе массовые, среди мирного населения. Даже при всём старании правители не могли избежать этого.       – Так к чему вы клоните?       – Ваше величество, я хочу донести до вас, что признание государя не зависит от числа погибших при нём людей. Заслуги правителя строятся на том, сколько блага он совершил для своего народа, сколько новаторских идей привнёс в общество при существующих реалиях. Потери неизбежны при следовании любым путём. Любой путь определяется его результатом. Исходя из этого, я не могу допустить и помысла о том, что вы недостойны своих предшественников. Мы, люди, следуем за вами и готовы отдавать свои жизни во благо достижения ваших целей.       – Вы подошли к вопросу со всей своей серьёзностью и добродетелью. – Император в своей обворожительной манере склонил голову набок, чуть касаясь скулы костяшками пальцев. – Но не то, фройляйн, не то.       – Это всё, что я сейчас могу для вас сделать, ваше величество.       – Просто будьте рядом.       – Я всегда с вами, мой император, – поклонилась я.       – Ближе. – Возможно, уловив мою растерянность или недоумение, он уточнил: – Будьте ещё ближе ко мне.       Я оцепенела, не разумея, как понимать его величество. Он приблизился ко мне вплотную, пока я даже не находила сил поднять головы.       – Пожалуйста, взгляните на меня, – тронул он меня за плечи, побудив тем самым подняться со стула. Будучи так близко, что ощущалось его дыхание, я могла лишь восхищаться его красотой наравне с божественной. Выражение лица было больше осторожным, выжидающим либо отказа, либо напротив. Лёд голубых глаз, казалось, растаял и приобрёл тёплый оттенок, густые светлые ресницы добавляли взгляду доброты, а золотые кудри, спускавшиеся ниже плеч, только усиливали эффект. Его величество приподнял мою голову за подбородок. Вряд ли только запах красного сладкого вина опьянил меня.       – Сейчас я хочу раствориться в вас, фройляйн, и ничего более мне не нужно. – Он обнял меня одной рукой за талию, а другую переместил к шее.       Мгновенно перехватило дыхание, во рту пересохло, а весь мой разум вопил против происходящего, но субординация не дозволяла отстраниться и выпутаться из объятий. Секунда от быстрого вдоха его величества до поцелуя длилась во стократ дольше, чем должна. Но поцелуй получился слишком быстрым, настойчивым и отчасти грубым. Медленно отвернувшись, я сбивчиво прошептала:       – С вашего позволения… я попробую сама.       Зрачки его величества расширились, но он ожидал действий, прижав меня к своим бёдрам. Император уже довольно сильно возбудился, судя по твёрдости в паху. Я осторожно запустила пальцы в его светлые волосы, путаясь в них, и провела линию медленных нежных поцелуев вдоль вены на шее. Приподнявшись на носочках, я прижалась своими губами к его, нарочито медленно раскрыла их и коснулась кончика языка своим. Вдыхая притягательный аромат кожи, наслаждаясь привкусом кофе, я углубила поцелуй, но быстро оторвалась от этого удовольствия.       – У вас жар, ваше величество!       – Виной этому не та болезнь, что прежде, – признался он, зардевшись румянцем.       Его величество увлёк меня за собой, подходя спиной к двери в соседнюю комнату и попутно отбрасывая в сторону мой пиджак и брошь, удерживавшую галстук. По дороге к кровати, застеленной сиреневым шёлком, он разулся и оставил меня без блузки и бюстгальтера. Он присел на край кровати, притянул меня к себе и, едва дотрагиваясь, провёл кончиком заострённого носа от ложбинки между грудей до горла.       – Ваша сладость причина моей лихорадки.       Набрав в лёгкие воздуха, я не успела ответить – разгорячённые губы его величества прервали меня. Мы целовались уже без оглядки на излишнюю настойчивость или поспешность кого-либо из нас. Внизу живота разливалось тепло и напряжение. В какой-то момент под властью истомы я неосознанно избавила его от белоснежного плаща и всего остального обмундирования, а он снял с меня брюки и трусики из тонкого кружева. Я скинула туфли.       Его величество бережно уложил меня на спину и, устроившись меж разведённых коленей, очертил тёплыми ладонями контур бёдер, талии и моей небольшой груди, когда мои соски предательски встали торчком. А я тем временем засматривалась на широкие, в меру мускулистые плечи, на вздымающуюся грудь и эрегированный член. Положив руку на его поясницу, я позволила начать, но громко вскрикнула, когда он попытался войти в меня, хотя при этом между ног у меня было очень влажно.       – Вам больно? – спросил он обеспокоенно.       – Это всего лишь расплата за отказ от невинности, – заверила я его.       – Простите, я буду впредь аккуратен.       Пока я кусала губы от боли, его величество успокаивал меня лёгкими поцелуями и нежными поглаживаниями, делал перерывы, чтобы дать мне восстановить дыхание. Когда дискомфортные ощущения отступили и дали место чувству приятной наполненности, я тихо застонала, изогнувшись в пояснице, и обвила ногами талию моего императора. Я забывалась с каждым последующим движением, отдавая себя нарастающему удовольствию. Стремление быть ещё ближе заставляло сжимать стенки влагалища.       – Сейчас и я не выдержу, – судорожно выдохнул он и вышел из меня. – Повернитесь ко мне спиной.       Я сделала, как он просил, и опустилась на четвереньки. Прижавшись щекой, он произнёс возле моего уха:       – Любите меня так, будто завтра мы умрём и станем звёздной пылью.       Сильный толчок, и он снова оказался внутри. Всё во мне сгорало от удовольствия.       – Да-а-а, – протянула я.       Шелест шёлковой простыни отдалялся от меня. Все чувства занимал бешенный пульс, прерывистое дыхание его величества и чувство обоюдного блаженства. С каждым движением император замедлялся и всё ниже склонялся ко мне, щекоча кончиками длинных волос.       – Хильда… – простонал он.       Я поддалась порыву и обхватила член его величества ещё плотнее в тот момент, когда он изливался внутри, пульсируя. Он вышел из меня и опустился на кровать, тяжело дыша.       Лёжа на спине и обессилено вытянувшись, император обнял меня и поцеловал в лоб. Так мы провели какое-то время, прижавшись друг к другу в тишине. Свет от ночника бросал мою тень на светлую мягкую кожу его величества. Он лишь погасил ночник и осторожно укрыл нас двоих одеялом, когда я уже потихоньку засыпала.       – Спасибо, фройляйн. – Его величество нарушили молчание, но я притворилась спящей. – Ваши слова очень весомы для меня, я считаю вашу заботу бесценной. – Я всё так же не отвечала, а он только прижался щекой к моему лбу. – Добрых снов, Хильда.       Длинные золотые волосы продолжали щекотать лицо. Я пыталась придумать какой-то ответ, но мысли непослушно путались, уходили в другое русло, и…       Хорошо, что температура его величества спала.       Я дёрнулась, открыв глаза. Из панорамных окон сквозь полупрозрачные шторы струились рассветные лучи, освещая спящего и настолько умиротворённого императора. Прекрасного, как ангел.       Что же я наделала? Как я могла себе позволить такое поведение минувшей ночью?       Погладив его величество по плечу и тихонько встав с кровати, я принялась собирать свои вещи, раскиданные по спальне, и надевать их. Стараясь как можно меньше шуметь, чтобы не потревожить покой его величества, я вышла в смежную комнату. По завершению сборов я отпила давно остывшего кофе из своей чашки и вполне удачно пригладила растрёпанные волосы. Чтобы выйти в коридор, пришлось полностью подавить признаки каких бы то ни было эмоций, ведь у покоев императора всегда находился как минимум один охранник.       Уже по пути в наше с отцом фамильное поместье как я ни старалась, но не смогла оправдать себя за свои действия. Единственное, что меня волновало, это реакция императора. Я молилась о том, чтобы избежать гнева или безразличия с его стороны.       Но одно я знала точно: я никогда не забуду этой великолепной ночи, чем бы она ни обернулась после.