Треугольники

      Элиза всегда смотрела на нее с восхищением. Будто Агата была идеалом в её глазах. Брала с нее пример, и забавно обижалась, когда они с Данте совершали очередную шалость, но не звали младшую с собой. Элиза была девочкой, которую хотелось оберегать. Обниматься и болтать перед сном. Доверять тайны, рассказывать о первой влюбленности и игнорировать грустные глаза сестренки.       Сестренка вырастает, учится улыбаться людям так чтобы они хотели ее. Чтобы мечтали о ней. И не то что бы Агата была особо против. Всегда приятно переложить часть своих обязанностей на хрупкие плечи подрастающего поколения. Но не плечи её малышки. Только не на нее.

У меня есть девочка и я люблю ее

      Элиза рвалась к ним. К обществу безнравственных подонков, считающих, что купить можно все. И теперь ее малышка превратилась в такую же акулу. Стоит хоть капли крови пролиться — она сожрет тебя. И теперь Элиза не боится ее целовать, в глаза смотрит смело, сама тянет ее к кровати. Здесь больше не осталось ее сестренки, теперь это женщина, которая знает, чего она хочет

Каждый мой взгляд заставляет раздеть её

      Элиза знала о них с Данте. Агата видела это в её глазах. Видела, с каким немым вызовом она смотрела на брата. В такие моменты Агате казалось, что Элиза и Данте ведут какую-то не известную ей войну. И Агата в ней выступает в качестве трофея.

Зажигалки в воздух мы с тобою в танце

      Они с Данте. Чертов Данте. Первый поцелуй, первая сигарета, первая бутылка дорогущего вина тетушки, первая дорожка. Все, что было в лихой юности, там и должно оставаться. Данте пялился на нее не скрывая. Данте обнимал её после ссор с парнями. Данте говорил, что они уроды и целовал так, как никто из них не смог бы. Они трахались. Да, грязно, да, пошло, да, на уровне самого рейтингового порно. Но тогда им было по 16. Тогда они думали, что взрослый мир — просто какая-то неудачная шутка и они могут быть кем угодно друг для друга.

Мы не влюблены, мы любим притворяться

      Любовниками, опорой, лучшими друзьями. Казалось, что все время будет так. Будут тусовки, будет секс и глупые клятвы, что они вместе, что бы ни произошло. Жаль, что только в шестнадцать дозволено все. А сейчас можно только смущенно улыбаться и стараться не вспоминать, как по утрам усердно замазывала засосы, потому что тетушке не объяснишь. Да и вообще в мире никому не объяснишь, что они и не родственники даже, просто живут в одном доме под опекой Аннет.       Увидеть Данте с Элизой было странно. Хотелось вырвать Данте руки, чтобы не смел прикасаться к ЕЁ девочке. Если бы людей можно было помечать, то Элиза бы ходила с «Собственность Агаты», выжженой на лбу. Это не было похоже на ревность, скорее напоминало детское, до боли обидное ощущение, когда твою любимую игрушку самым наглым образом забирают. Но ты не можешь в ответ дать лопаткой по носу. Потому что вы давно не дети. Потому что Элиза не вещь. Потому что все имеют право выбора. Потому что иногда приходится мириться, что выбирают твоего кузена, а не тебя. Потому что иногда нужно просто уметь принимать поражение.

Треугольники бывают разными, грязными

      Она хотела быть тобой, чтобы быть со мной — брошено неосторожно, необдуманно, лишь с желанием насолить, заставить ревновать, показать власть и силу. Агата всегда знала, что гордость для Данте как Ахиллесова пята. И не боялась бить туда.

Никогда святыми, знаешь…

      И они не святые вовсе. Способны ли они на убийство — да. Есть ли в них хоть подобие нравственности — абсолютно нет. Они насквозь испорченные. Поломанные. Все трое. Пропитанные грязью, которую едва прикрывают вежливость и манеры. И в смерти Аннет они подозревают только друг друга.