В твоём плену

Рылеев повернул голову к Сергею и дрогнул, глаза широко распахнулись. – Ты!.. - воскликнул он. Тот замер, не имея понятия, что ему ответить. Кондраша замолчал, осматривая комнату. Трубецкой буквально видел как к поэту приходит осознание ситуации. Рылеев сконфуженно опустил глазки. – Ты спас меня... - это прозвучало как утверждение, но, не найдя, что добавить ещё, он посмотрел на парня, будто ждал ответа. – Д-да. Они снова замолчали. Кондратий сжимал кулаки, бешено анализирую информацию. Он старался понять, что лучше сказать или сделать после всего, что наговорил в том году и учитывая его отношение к Сергею. – Я приготовлю завтрак. - брюнет встал и вышел из комнаты. Вернулся он через пятнадцать минут с тарелкой и ложкой в руках. – Нужно покушать. - ласково произнёс Сергей, подвигая тумбочку к кровати и ставя на неё кашу. – Серёж... - Рылеев смотрел в сторону, чувствуя себя максимально неловко. – Да? – Спасибо... За всё. И прости, что доставил столько неприятностей. - он выдохнул и нервно рассмеялся, - В голове не умещается. - вдруг признался поэт и тут же скорчился от боли. – Не напрягайся. - брюнет накрыл его ладонь своей, - Мы можем поговорить и потом, когда тебе станет легче. Взгляды встретились, но Рылеев тут же опустил голову. – Да, хорошо. Будет время подумать. – А теперь..! - Сергей улыбнулся, зачерпнул ложечкой каши и, ухмыляясь, повернул её в сторону поэта. – Погоди, я.. Нет! Я могу сам! - запротивился кареглазый, смущённо отводя руки Трубецкого. – Тебе будет тяжело, лучше я! – Нет, Серёжа, не... – Так! Прекращай капризничать! - весёлая усмешка. – Ка... Капризничать?! Брюнет положил ложку, встал, наклонился к Рылееву и нежно обвил руками его тело. Ладони обхватили тонкий перевязанный стан, едва придерживая, чтобы не вызвать боли, и чуть приподняли его. На мгновение их лица оказались на расстоянии выдоха, но, прежде, чем совсем обескураженный поэт успел возмутиться, Сергей подвинул юношу поближе к спинке кровати и поставил подушку ребром, чтобы голова поэта была в вертикальном положении. – А теперь давай кушать. - Сергей снова взял ложку, улыбаясь так, будто сейчас прыснет. – Нет, я сам, пожалуйста!.. – Смотри, самолёт! - Трубецкой свернул губы в трубочку и издал звук двигателя, приближая ложку. Рылеев расхохотался: – Серёжа, Господи! - тут же схватился за перевязанное тело и скривился. – Тише, Кондраш, - он взял руку поэта, - Давай, открывай ротик. Лёгкий румянец лёг на щёки, и поэт сжал одеяло в кулаке, старательно рассматривая узоры на потолке. Зачем Сергей так сбивает его с толку? Кареглазый понимал, что лучше будет повиноваться, но, Боже, как это неловко! Рылеев поджал губы, на несколько секунд зажмурился, выдохнул и нерешительно открыл рот. Брюнет умильно улыбнулся и самолётик наконец достиг цели. – Не горячо? Больной замотал головой. – Вкусно? - он закусил губу от избытка прелести Кондраши. Утвердительный кивок. Эти розовые щёчки, набитые кашей! Трубецкой смотрел на него и сам покрывался краской. А Рылеев просто от смущения не мог проглотить пищу. Ком стал в горле и он мечтал провалиться на месте. С горем пополам поэт всё таки съел свой завтрак. Раздался телефонный звонок. – Это у меня. - Кондратий протянулся к сумке, – Привет! - произнёс он, взяв мобильник из рук Сергея. – Рылеев, где тебя черти носят? - обеспокоенный голос Муравьёва. На фоне кипела университетская жизнь. – Я... - поэт накрыл лоб ладонью, - Я...мм... Заболел. Апостол выдохнул, но вновь пристал с вопросами: – Кондор, где ты был всю ночь? – Мм... – У Наташи. - где-то рассмеялся Миша. – Это на тебя не похоже. - продолжил Сергей. – Не был я у Наташи! Боже... Не беспокойтесь. – Сильно плохо? – Д... Нет! Всё хорошо. – Держись, друг, вечером тебе поможем. – Не надо! Я... Я не дома! – Кондраша? - Рюмин подошёл ближе к трубке и был готов зайтись хохотом. Трубецкой всё это время мерил комнату шагами, и наконец не выдержал. Он отобрал у поэта телефон и приложил к уху. – Муравьёв-Апостол, это Трубецкой. - На том конце в шоке стихли, а Сергей твёрдо продолжал, - Кондратий получил ножевое ранение, но сейчас с ним всё в порядке. Он у меня. Рылеев закрыл лицо руками, представляя реакцию друзей. – Господи... - отрешённо прошептал Муравьёв, - Мы можем чем-то помочь? – Позвоните Кондраше чуть позже, может, ему что-нибудь потребуется. – Хорошо. Сергей! - крикнула трубка уже в догонку. – Да? - ответил брюнет. – Спасибо. Звонок был завершён. Муравьёв сложил телефон в сумку и стоял, ломая руки. – Серёж, с ним всё хорошо, он же сказал. - Миша положил ладони на плечи возлюбленного. – Да... Да. - Апостол прижал Бестужева к себе, целуя его в лобик, - Трубецкой... - вдруг тихо усмехнулся он, - Кто бы мог подумать! – Кондраша ему нравился, - заметил Мишель, - но этого никто не осознавал, даже сам Кондор. – А ты помнишь, как Кондратий его сторонился? Они посмеялись. Дело принимало интересный оборот. Трубецкой снова сел на кровать к поэту. – Не надо было им говорить. Они будут переживать. - произнёс Рылеев. – Нет. Ложь ничего хорошего бы тебе не дала. Кондратий на мгновение задумался. – Ты прав... Лучше сказать правду, чем потом страдать от всей чепухи, что придумаешь. Они помолчали. – Как у вас с Наташей? - напряжённо поинтересовался Сергей. – А что? Мы друзья. Камень упал с души. Трубецкой облегчённо выдохнул. – Наверное, мне стоит ответить на неё чувства. - задумчиво произнёс поэт. – Ты любишь её? - живо спросил брюнет. Рылеев потупился: – Честно - не знаю. Она милая, добрая, отзывчивая. Прекрасная девушка. Но моё сердце пусто. Оно отчаянно ищет кого-то и не может найти. Может, это бессмысленно, так что... – Хочешь быть с той, кого не любишь? Будет ли она рада? Ведь наверняка поймёт. – Я... Я же буду хорошо к ней относится. Сергей помотал головой: – Как ты там сказал о правде? Действительно... Только здесь это называется самообман. Кондратий отвернулся и задумался. Прошло несколько дней. Рылеев уже вставал с кровати, но Сергей не разрешал ему идти в универ. Он предварительно позвонил туда, предупредив о ране поэта. Трубецкой... Кондратий смотрел на него абсолютно другими глазами. Умный, весёлый, заботливый. Он умел поддержать разговор и дать хороший совет. Стоит ли говорить о благодарности за спасённую жизнь? Рылеев раскаивался в своих ранних поступках, проклиная свои предубеждения. Будучи младше Трубецкого на несколько лет, ещё и беззащитный после своего опасного приключения, Кондраша иногда воспринимался Сергеем как ребёнок. Это раздражало... Но выглядело мило. Брюнет работал и днём его обычно не бывало. Поэт, несмотря на запрет Серёжи напрягаться, выполнял работу по дому. Было стыдно, что он живёт тут, как потребитель, да и хотелось помочь! Трубецкой прислонился к дверному косяку и наблюдал как Кондратий жарит блинчики, не замечая прихода Сергея. Взъерошенные волосы, слегка заляпаная мукой футболка, спокойные, даже счастливые глаза. Он был в наушниках и что-то мурлыкал себе под нос. Такой забавный. Сергей не выдержал, подошёл, аккуратно снял с Рылеева наушники и обнял со спины. – О, привет! - улыбнулся парень. – Ты у меня такой хозяйственный. - Трубецкой положил голову на плечо юноши и вдохнул его аромат. – С-Серёж... - Кондратий слегка дёрнулся. – Прости. Мешаю? – Н-нет, это... Странно. Ну как признаться, что такая подозрительная нежность с его стороны смущает. Почему он так стремится прикоснуться? Брюнет достал из шкафа кружку и налил себе напиток. – Серёжа? - Рылеев перевернул блин. – Мм? – А как ты относишься к... Геям? Сергей поперхнулся чаем. – Т-то-есть к людям нетрадиционной сексуальной ориентации. - поправился маленький интеллигент. Трубецкой вытер с лица воду. – Ну... Спокойно. Я считаю, что в этом нет ничего, что стоило бы осуждать. А с чего такой вопрос? – Просто так. - поэт отвернул лицо, - У меня есть такие... Знакомые. И вот, стало интересно, что ты думаешь. - он немного помолчал, - Наверное, это странно - ощущать мужские губы... "Губы." - усмехнулся про себя Сергей, но вдруг его осенило. Он медленно подошёл к кареглазому: – Не хочешь попробовать? Как он мог упустить такой шанс? Рылеев отшатнулся: – Что?! Н-нет! Я... – Не обожгись. Да ладно тебе, просто посмотрим, какого это. - он приблизился, уговаривая юношу, - Ведь нет ничего такого, просто шутка. Мы никому не скажем. - Сергей выключил газ и взял руки поэта в свои, - Это будет наш секрет. Маленькое баловство. Кондратий прятал глаза, начиная краснеть. Сергей сжимал ручки друга, молясь, чтобы он согласился. Ни в коем случае нельзя сорваться. Нельзя. Он не поймёт. Даже попытаться вызвать желание, даже подать знак. Он должен сам. Ведь это "просто шутка". Рылеев метался взором по кухне, смотря куда угодно, но не на брюнета. Ладошки потели, а Трубецкой всё крепче их стискивал. Поэт поджимал и кусал губы. Почему он не может просто решительно отказаться? Рассмеяться, отвернуться? Потому что хочется, Кондратий уже сам мало понимал себя. – Хорошо. - сдался он, - Просто прикола ради. - голос был совсем не как у весельчака. – Конечно. - Сергей расслабился, улыбнулся и притянул Рылеева к себе. Рука обвила тонкий, но крепкий стан и любовно, но властно прижала к телу Трубецкого. Сильному и широкому. Вторая скользнула к бархатной коже щёк. Рылеев замер. – Когда-нибудь целовался? - просто спросил Сергей, влюблённо рассматривая лицо кареглазого. Поэт помотал головой. Значит тогда он украл его первый поцелуй... Ох, сама невинность. Как это заводило! Рылеев немного неуклюже помахал руками, не зная, куда их деть, и наконец аккуратно положил их на плечи Сергея. Тот стал сокращать расстояние, прикрывая глаза. – Просто шутка. - прошептал Рылеев, тоже закрывая веки, но чуть-чуть отклоняясь. – Просто шутка. - так же шёпотом повторил брюнет, приближаясь. – Мы никому не скажем... – Никому, Кондраш. Сергей осторожно коснулся уст поэта, боясь спугнуть растерянного юношу. Нежно, словно целуя крылья бабочки. Рылеев сжал плечи друга и чуть подался вперёд. Трубецкой улыбнулся сквозь поцелуй и усилил напор. Он стал с наслаждением покусывать и слегка оттягивать губы кареглазого. Кондратий не заметил, как был вжат в кухонных столик. Сергей не верил в своё счастье, но этого было так мало! Хотелось залезть под футболку, провести пальцами по его отзывчивой коже, стащить наконец этот предмет одежды и покрыть поцелуями ключицы, но Кондратий и так позволил много. Их языки соприкоснулись и поэт разорвал поцелуй, словно обожжённый. Он тяжело дышал, смотря в сторону, а Трубецкой сдерживал себя, чтобы не подарить его щёчкам нежность в завершение. Он всё ещё прижимал Рылеева к столику, уперевшись руками по обе стороны. – Ну как? – Очень странно. - пробормотал поэт. Сергей усмехнулся и упёрся в его лоб, смотря на раскрасневшиеся губы. Такие алые после поцелуя. Они манили его. Манили напасть, вгрызться. – Серёж, мне нужно завтра уйти домой. Внутри всё оборвалось. – Домой?! Зачем? - недоумевал Трубецкой. – Я не могу больше пользоваться твоей добротой. Моя рана почти затянулась. – Нет! Я не могу потерять тебя снова. - брюнет крепко обнял юношу, боясь, что он сейчас исчезнет. Как тогда. – Ты так говоришь... - потерянно произнёс поэт, - Но мы ведь сможем видеться, Серёж. Давай в выходные прогуляемся или я приду к тебе. Да. Конечно, они смогут общаться. Он будет звонить каждый день! Сергей улыбнулся, но вдруг сильнее сжал друга. – Может, останешься? Я... Мне без тебя одиноко. – Нет, Серёж, это не правильно. - Рылеев погладил Трубецкого по голове, зевнул, - Мне хочется спать. Брюнет отстранился. – Спокойной ночи. Поэт улыбнулся и ушёл в свою спальню. Сергей выключил на кухне свет и резко открыл окно. Ночной воздух хлынул в комнату, обдав парня тёплой волной. Он вцепился в ручку, жадно глотая кислород. Как этой ночью можно было уснуть?..