Когда шериф на дежурстве

Все начинается с фразы, брошенной неосторожно Сарой в арт-классе, на уроке рисования. Пока все вокруг смешивают гуашь на палитрах, она огибает сидящих с мольбертами учеников и добирается до Дерека, задумчиво уставившегося в пустой холст. Ее изящная ладонь — музыкальные пальцы и кривая линия жизни — опускается на угловатое подростковое плечо Никсона. — Натяни меня. — А? Дерек давится воздухом и смотрит в невозмутимое лицо Сары. Темные глаза — как болотная вода, такие же спокойные, но где-то внутри тревожные. Долгих тридцать секунд, Дерек обдумывает, что сказать в ответ кроме «что, прямо тут?», а у Сары заканчивается терпение. — Дерек, прием? Я говорю, натяни мне холст на подрамник, пожалуйста. У меня не выходит, а ты так ловко это сделал, — Сара опускает глаза на руки Дерека. — У тебя такие… пальцы, — она вскидывает взгляд на его лицо и неловко облизывает враз пересохшие губы. — Да? — Дерек рассматривает свою руку, словно впервые увидел эту странную вещь. — Ладно, давай сюда, — он сползает со своего места и шагает к столу с инструментами. Пара аккуратных и быстрых движений: Сара жадно следит за тем, как Дерек работает руками, мысли ее далеки от класса и таких приземленных вещей, как рисование натюрморта с облезлой вазой и двумя вялыми яблоками. — Держи, — Дерек отдает ей готовый холст, туго пружинящий от натяжки. Сара улыбается в благодарность, мнется, будто что-то хочет сказать, но потом выдает сумбурное «спасибазапомощь», касается рукава Никсона и уходит на свое место. Остаток урока Дерек проводит в смятении и попытках изобразить чертов натюрморт. Он хорошо рисует, на самом деле. У него твердая рука и верный глаз — так всегда говорила мама. Поэтому Дерек не любит рисовать: все это в его сознании наглухо сопряжено с тяжелыми воспоминаниями. После урока Сара О`Нил почему-то не сдает свою работу, а оборачивает рамку бумагой и прячет в сумку. Учительница не замечает отсутствия одного рисунка в ворохе остальных — красивых и не слишком, талантливых и откровенной мазни. Зато она хвалит Дерека, когда тот кладет свою картину поверх ее стола. — Очень хорошо, мистер Никсон, — она чудаковатая, обращается ко всем ученикам так официально. — Вы прекрасно уловили свет и тени… Вы не хотите поучаствовать в оформлении декораций для «Ромео и Джульетты»? — она пытливо глядит на Дерека. Хочет ли он поучаствовать в росписи задников под стены веронских домов, среди которых Сара (а кто же ещё?) будет целоваться с Люком Морингом (а с кем же ещё?) под аплодисменты растроганных родителей? — Нет, спасибо, — говорит Дерек, подразумевая «я лучше нажрусь фиолетовых цветов и сгнию заживо». — Очень жаль, — подытоживает учительница. Дерек забирает рюкзак со школьными принадлежностями и шагает прочь из класса. Хоть несколько недель они и живут с Сарой в одном доме, домой Дерек идет один. У Сары свои дела: пошушукаться с Кэнди, встретиться с Майклом в дайнере после школы. Сара — популярная, Дерек не удивляется. Она красивая, смелая и решительная. Она, наверное, эталон девушки, и как бы Никсон сначала не противился этим мыслям, после истории с Фавном Дерек не мог не признавать очевидного. Было в Саре что-то такое. Впрочем, неважно. Сара оставалась в свете своей популярности, с именитыми друзьями, а Дерека ждал его обычный вечер, когда отец на дежурстве до утра, а дом пуст и полон сквозняков. Оказавшись дома, Никсон поужинал чем-то вчерашним, плохо разбирая вкус и текстуру, потом переоделся в спортивный костюм и отправился на задний двор, где шериф давным-давно оборудовал площадку для занятий с сыном. Только сын все чаще колотил мешок со стружкой, заменявший грушу, в одиночестве, представляя на мешковине лицо то Майкла Тернера, то Люка Моринга, то этого байкера, который пару раз подвозил Сару до дома. Такие тренировки выматывали, не оставляя в голове места всяким дурацким мыслям и всяким «а если бы». Дерек, как человек практичный и рано повзрослевший, старался не очень увлекаться призрачными мечтаниями о том, что могло бы случиться, поступи он иначе в той или другой ситуации. От этого можно сойти с ума — не хуже, чем от наркотика из фиолетовых лесных цветочков. Никсон планировал лупить грушу и таскать железяки до темноты, как поступал довольно часто раньше, оставаясь один дома. Но до его слуха донесся гул мотоциклетного мотора, а потом и хлопанье входной двери: в холостяцкой берлоге шерифа Никсона и его сына створка была слишком тяжелой для тонких девичьих рук, Сара всегда громко оповещала о своем прибытии, даже если ей того не хотелось. Дерек вытер руки и отправился в дом. Сара топталась в коридоре: вешала куртку, расчесывала волосы. С Дереком она столкнулась в дверях: скользнула мимо, обдав его ароматом духов и сдержанной улыбкой. — Мистер Никсон на работе? — спросила она, задержавшись ровно на середине лестницы. — Да, ты же в курсе, — ответил Дерек, глядя на нее снизу вверх. — Хорошо, — Сара загадочно ухмыльнулась и продолжила свой путь. Белая школьная блузка осталась висеть на деревянной резной шишечке, украшавшей перила сверху и снизу. Дерек присел на подлокотник дивана и просидел так пару минут, разглядывая свои старые кеды, которые юзал во время занятий. Сверху послышался топот, скрип дверей. Никсон вздохнул, снял худи на молнии, а потом тоже поднялся по лестнице, не забыв убрать с перил блузку Сары, как важную улику с места преступления. Дверь в ванную на втором этаже была распахнута. Изнутри доносился плеск воды и голос — Сара напевала какую-то популярную песенку. Пружинистыми, хищными шагами Дерек добрался до точки назначения. Еще не входя он сбросил обувь и дальше двинулся босиком, ощущая ступнями сначала неровные доски пола, потом холодную плитку. Сара стояла в ванной, скрытая за мутной пеленой запотевшей душевой шторки. Дерек бросил ее блузку в корзину с грязным бельем. Туда же отправилась и вся его одежда. Затаившись на пару секунд, он протянул руку и отвел в сторону штору. — Что ты так долго? — Сара капризно-нарочито надула губы и протянула к нему мокрые руки. — Я уже почти сама намылила себе спинку. Их губы встретились: у поцелуя был вкус мыла и немного ржавчины (сантехника в доме Никсонов давно нуждалась в ремонте, как и все остальное). Сара жадно сжала руки на плечах Дерека, притягивая его ближе, слишком резко — Никсон качнулся вперед, ненароком ударив девушку о мокрую плитку и душевую стойку. Кажется, О`Нил не замечала никаких неудобств: она все так же жадно целовала его, хаотично попадая губами то в щеку, то в шею, то в скулу. Она что-то шептала, но за стуком собственного сердца и шумом воды, Дерек не мог разобрать слов. Да и до слов ли ему было? Уж точно не в тот момент, когда Сара опускается, упираясь коленками в акриловое дно ванны. Дерек закрывает глаза и запускает пальцы в мокрые девичьи волосы. Чувства сгущаются внизу живота: пальцы Сары, ее горячий рот и неприлично ловкий язык. О`Нил не так проста, как кажется: она останавливается ровно за секунду до того, как Дерек готов кончить. И его это бесит (и Сара знает это). Дерек становится резким, жестким и властным. Он зло скалится, хватая Сару за бедра и поворачивая ее спиной к себе. Она только коротко выдыхает, ища руками хоть какую-то опору. Стойка душевой? Сойдет, выбирать некогда. Теперь очередь Сары задыхаться, кричать и требовать. Ей не нужно просить Дерека быть жестче: он так вымещает на ней всю злость за то, что она ходит по дайнерам с другими, что катается на мотоцикле с этим прохвостом Вишней, что будет целоваться с чертовым Люком на глазах всей школы в финале идиотского спектакля. Движения Никсона все жестче и резче, до искр в глазах; Саре так нравится, Сара обожает это, она без ума от этого Дерека (только ее Дерека), которого не знает больше никто. Это странная, такая болезненная зависимость, похожая на дурную привычку, но ни Сара, ни Дерек не собираются ничего с этим делать. Днем, в школе, снаружи: просто друзья. Вечерами и ночами, когда шериф с помощниками патрулируют улицы Сентфора: зависящие друг от друга, больные друг другом, пропитанные влечением и похотью. И вовсе не странно садиться потом за один стол, ужинать сэндвичами или полуфабрикатами из микроволновки. И вовсе не странно делать домашние задания, валяясь у Сары на кровати. — Посмотри, — она кладет на колени Дерека тот самый холст на рамке, унесенный ею из арт-класса. Дерек разворачивает газету, в которую Сара спрятала свою акварель. С рисунка на него смотрят знакомые зеленые глаза: в чертах лица, переданных миниатюрными, ювелирными мазками, он узнает себя. — Спасибо, — говорит Никсон, залюбовавшись рисунком и смутившись. — Да было бы за что, — отвечает Сара.