Twilight

Дверь тяжело захлопнулась за спиной. Несколько капель темной крови скатилось на белоснежный ковер, но Феликс лишь устало проводил их полет полуприкрытыми глазами и ушел в ванную, шлепая босыми ногами по деревянному полу. Бурые капли, украшающие его обнаженное тело, распустились словно кровавые розы, и нужно было немедленно их срезать. Холодная вода успокаивающе лилась по телу, но перед глазами все еще стояла картина бездыханного волчьего тела со спутанной белесой шерстью. Очередной предатель получил по заслугам и его наказание станет уроком для всей стаи. Но хватит ли его надолго? Какова вероятность, что никто не караулит сейчас их вожака у его собственной спальни, чтобы вцепится в горло и оборвать его жизнь? Резкий удар по кафелю разодрал костяшки, но боли Феликс не почувствовал. Вода продолжала литься сверху, застылая глаза, и смешиваясь с бегущими по щекам бесчувственными слезами. Они просто катились, без весомой на то причины. Возможно, сказалась усталость, а может душа не выдерживает бесчисленные убийства и плачет за него. Но что Феликс может сделать, если такова его роль – уничтожать бунтовщиков по приказу стаи. Он сам принял ее, не допуская даже мысли о том, что этим могут заниматься младшие. Нет, он не может позволить того, чтобы их руки запятнаются нечистой кровью собратьев. Только он может это делать и не страдать от мук сердца, которого у него нет. Возможно, это давно превратилось в дар судьбы, а не в ее проклятье. Чувствовал ли Феликс сострадание к тем, кого убивал? Ха, нет, ни капли. Чтобы испытывать сострадание, нужно иметь то, чего у него нет вот уже как триста лет. Да и как можно сострадать тем, кто пытался убить твоих друзей, твою семью? За них Феликс готов уничтожить все, что движется, лишь бы снова не остаться одному. Такова его болезнь, и вряд ли от нее есть лекарство. Влажные пепельные, почти седые, волосы разметались по плечам, и стало так лень их сушить. Глядя на себя в зеркало, Феликс ощущал, как внутри клубится тягучее отвращение к себе. Страшно подумать, но прошло уже триста с чем-то лет со дня его рождения, и он по-прежнему выглядит молодым, цветущим юношей с белоснежной, бархатной кожей, и с темными, пронзительными глазами. Лишь на их дне отражается старческая, можно даже сказать мертвая, усталость. Так себя ощущают вампиры? Оборотень никогда не испытывал к ним присущей всем его собратьям ненависти, потому что понимал их, как никто другой, и знал, что им еще хуже. Феликсу не нужна кровь, чтобы утолить голод, у него лишь обычные человеческие потребности, такие же, как у остальных членов стаи. Он просто живет, несет бремя своего существования, даже не зная причины своего долголетия. Возможно, думать, что это его наказание, не совсем правильно, но других разумных объяснений у него нет, а искать ответа нет никаких сил. Исчезли они, испарились где-то на сто десятом году жизни. Никто из встречных оборотней и даже вампиров не знал причины долголетия Феликса, и он попросту сдался. Сдался, когда ему едва не подарили надежду. Феликс смотрит на свое отражение и сердится. Сердится на себя из прошлого, которого видит в зеркале. Наивный, глупый дурачок, который поверил глупостям. «Возможно, твоя истинная пара жива, поэтому ты все еще ходишь на этой земле» Опустошенный, безумный смех срывается с губ и отскакивает от кафельных сцен. Идиот, как ты только мог действительно поверить в слова какого-то выжавшего из ума старика? Нет его, твоего истинного, давно нет, умер, погиб, и все из-за твоей вины! Вот почему ты все еще дышишь, ничтожный глупец. Мучайся, познай его боль и страдания, а потом, когда придет время, умри… - Я его не спас, - глаза прикрыты ладонью, ибо он не хочет видеть себя в отражении, - Не успел… И оборвалась его жизнь, словно он никогда не существовал. Тогда почему я еще живу… Сколько мне еще выносить это все?! Хочется кричать от бессилия, хочется бить руками стены, зеркала, все, что попадется на глаза, но Феликс не может. Грудь стягивают рыдания, а сзади кто-то крепко держит за плечи и не дает вырваться. Он устал, просто устал дышать, устал убивать в надежде заглушить свою боль. Во истину наивный дурак. Еще и слабак, который не может сам прекратить свои страдания. Может, он мазохист?.. Нет, вовсе нет. - Мир не так плох, как может тебе показаться, - легкое, воздушное касание к волосам, и Феликс полностью очарован яркой улыбкой, без возможности отвести от нее взгляд, - Он безграничный, полный тайн и загадок. Не хватит простой человеческой жизни, чтобы просто обойти его. Хотел бы я побывать везде… - Когда я выросту, я исполню твою мечту, хен, - собственный тонкий голосок бьет по ушам, - Мы побываем в тех местах, в которые ты только захочешь! - Ох, Ликс-и, - улыбка будто бы тускнеет на мгновение, но Феликс этого не замечает из-за влюбленной пелены перед глазами, - Дело не в местах, а в людях и в их личностях. Запомни, каким бы прекрасным не было б место, его могут испортить плохие люди. И наоборот, как бы плохо не было тебе, найдутся те, кто помогут все преодолеть, и тогда любое место станет прекрасным. Давно забытые слова отрезвляют и бьют обухом по голове. Он знал… Он всегда все знал! Почему тогда он не предупредил, не обратил свою погибель? Почему позволил убить себя? Почему?.. Феликс чувствует, как злость подступает к горлу, но сил злится вовсе нет. Он как будто губка, которую сжала в сильных, крепких руках госпожа истерика, а после выбросила, перед этим выкачав все соки. Давно не было таких эмоциональных встрясок, после которых оборотень ощущает себя опустошенным и бессильным, хочется просто вырубится и не думать ни о чем. Заснуть и никогда больше не просыпаться. Сзади все еще ощущается чужое, прерывистое дыхание, на плечах чужие руки сдавливают в каменных тисках, и Феликс снова оказывается на песчаной дороге, где только что умчалась деревянная повозка с его смыслом жизни. Он вырывается, как тогда, кричит, едва ли не воет, как тогда, но его не отпускают, не дают бежать следом, сбивая босые ступни в кровь. Сердце стучит все тише, а затем и вовсе словно перестает биться, когда повозка скрывается за поворотом. Не успел, не остановил, не защитил… - Отпусти! – зверь внутри рычит, проситься наружу, но его что-то держит, давит, и если тогда это был страх, то сейчас это чужое влияние непрошеного гостя. - Приди в себя, Ликс-и, - голос звучит будто под толщиной воды, и Феликс замирает, прислушиваясь к нему, - Я здесь, с тобой. Все хорошо… Прикосновения сзади исчезают, и внутри все холодеет, но лишь до того момента, когда чужое тепло окутывает со всех сторон. Перед глазами все плывет, но парень может различить ткань рубашки перед собой, и хватается за нее, как за спасительную соломинку. Все, лишь бы снова не ощущать тот могильный холод. Холод, который навеки поселился в нем, приправленный горькими каплями дождя в тот день, когда он, сидя под зарешеченными окнами на улице, впервые почувствовал его. Он словно верный песик не отходил от места заточения своего истинного, был с ним до последнего его вздоха. Тогда его сердце остановилось вместе с тем, с кем билось с самого детства. Тот, кто всегда утешал его после очередного кошмара… - Хен, прошу, проснись! – маленькие ножки пробежались по каменному полу и быстро запрыгнули на узкую кровать, - Пожалуйста, хен… Снова!.. - Что случилось, Ликс-и? – сонный голос черноволосого мальчишки нарушил ночную тишину, смешанную с детскими всхлипами, - Снова кошмар? - Да, - крупные градинки слез бежали по пухлым щечкам, отказываясь останавливаться, - Огромный, страшный волк! С очень острыми зубами…Он смотрел на меня и подходил все ближе и ближе. Хен, мне страшно. Вдруг он придёт за мной? - Все хорошо, я здесь, с тобой, - слезинки пропитали собой белую ткань ночной рубашки, но старший и не думал прерывать объятия, - Я не дам тебя в обиду никакому волку! - Обещаешь? – в испуганных темных глазках, прикрытых белой пушистой челкой, зажглись неяркие звездочки, - Ты меня не оставишь? - Обещаю. Я буду с тобой всегда, Ликс-и. Тусклый рассвет осветил двух спящих маленьких детей под одним одеялом. Их ручки были сцеплены так крепко, что казалось ничто в этом мире не способно их рассоединить… - Почему ты солгал? – прошептал убитым тоном Феликс, утыкаясь в мерно вздымающуюся чужую грудь. Бережные, нежные поглаживания по волосам успокаивали вымотанного парня, и постепенно его глаза закрывались, а хриплое дыхание выравнивалось. Дышать становилось легче, будто он только что вынырнул из глубокого дна на берег. Все, как тогда, когда он маленький бежал в соседнюю комнату, дабы спрятаться под одеяло и крепко обнять черноволосого мальчишку, старше его на несколько лет, и не отпускать до самого рассвета. Ведь он защитит его, всегда защищал, и не только от страшного волка из его кошмаров. Хен защищал от всех опасностей, и Феликс ему доверял, ведь знал, что хен не подведет. Никогда и ни за что. Пол ушел из-под ног, и последнее, что увидел Феликс перед тем, как потерять сознание, это обеспокоенное лицо Хенджина, обрамленное темными прядями. Даже капли удивления не проскочило внутри. Где-то глубоко в душе Феликс знал, что ему на помощь придет именно он, ведь этот волчонок постоянно крутился рядом с ним, с самого детства бегал хвостиком. Когда этот щеночек успел вырасти и стать настолько сильным, что без труда смог удержать его на руках? Мерный, беспрерывный перекат белой шахматной фигуры между тонких, аристократичных пальцев. Скучающий хмык срывается с губ, пока фигура летит обратно на доску, разрывая тишину. Тэен никогда не понимал суть игры в шахматы. Зачем вся эта суматоха, когда король уже назначен и держит в управлении всех остальных пешек, которые готовы защитить его жизнь ценой своей? Это ведь их цель, задание, смысл существования. Если бы они могли добиться большего, их бы не создавали готовыми ферзями, и они с легкостью меняли бы свой внешний вид. Но нет, пешка никогда не примерит на себя корону, а король никогда не выгнет спину на манер лошадиной. - …Нужно поставить шах и мат вражескому королю, тогда победа будет твоей, - расслабленно, но в тоже время величественно развалившись в кресле, молодой мужчина с широкими бровями пытливо смотрел на сжавшегося в соседнем кресле мальчика с белыми, словно молоко, волосами. Вздрогнув, мальчик перевел чистый, кровавый взгляд на шахматную доску и нахмурился. - Почему короля два? – звонко отозвался его голосок, а сам он с рассерженным любопытством смотрел на черную фигуру в центре, - Править простым людом может только один, так всегда говорил отец. Мужчина недовольно поджал губы и устало прикрыл глаза. Поздно, этого мальчугана не перевоспитать. Слишком глубоко в нем посеялись крупинки жадности и высокомерия, лелеяные старым дураком, который, слава небесам, давно почил. Однако, его кровь, пропитанная чистым ядом, рано или поздно взыграет в пареньке, и кто знает, во что это может выльется. Уже сейчас маленький принц капризный и честолюбивый, требующей всего, чего захочет, и немедленно. И мужчина не знает, сможет ли держать под контролем его разрастающиеся желания, которые уже так ярко горят в рубиновых глазах, впитавших в себя цвет кровавой луны. Воспитание всегда важно, особенно когда дело касается маленьких вампирят, отпрысков истинных правителей всего сверхъявственного мира. Рожденные с ядом в венах, белоснежно-белыми, словно выцветшие, волосами, и глазами, в которых плескается кровавое озеро. Податливые, словно кусок глины, и слепо следующие за своими отцами и матерями. Такие они, дети чистокровных вампиров. - Отец еще говорил, - продолжил вампиреныш, неотрывно смотря на черную фигуру короля, - Что всегда нужно уничтожать противника и не давать ему поблажек. Джексон, почему нельзя переманивать противников на свою сторону?.. Прокатившись к краю, шахматная фигура опасно забалансировала над самой пропастью. Тэен смотрел будто мимо нее, но в тоже время внимательно следил за каждым дуновением ветра в ее сторону. Если она упадет, то разобьётся, словно фарфоровая кукла, на тысячи осколков, и уже нельзя будет создать ее снова. Только заменить. Но так ли ценна замена? Насколько точно она повторит оригинал? И вызовет ли такие же чувства? Возможно ли обмануть самого себя этой копией? Тихий смешок слетает с губ Первого Владыки и теряется в глубине комнаты. Можно обмануть, предать, забыть кого-угодно, но только не себя. Вот-вот шахматная фигура окажется на каменном полу и разлетится на множество осколков, но тонкая рука не дает ей этого сделать. Тэен до боли сжимает фигуру в своей ладони, до покраснения, и кажется, что вот-вот острые края черной короны прорвут ему кожу, но этого не происходит. Он ставит короля обратно на место, в центре вражеского ряда, рядом с такой же черной королевой, которая вызывает лишь одно желание – бросить ее на пол и растоптать, но Тэен терпеливый и умеет держать свои эмоции под контролем. Уничтожение бессмысленно, лишь подчинение дарует силу. - Прости, отец, что не так понял твои слова, - откинувшись на спинку кресла, шепчет вампир, - Но ты лишь ослепленный властью дурак, который знает лишь дестрой и разруху. Умиротворяющую атмосферу нарушают чьи-то шаги. В большом замке нельзя побыть одному. Братья, если захотят, тебя достанут из-под земли, и если внезапно начавшиеся нотации и причитания Джэхена еще как-то можно терпеть, то адреналин и злость Лукаса выносить нет уже никаких сил. Избалованный, младший принц всегда получал того, чего хотел, и если у Тэена еще были хоть какие-то туманные понятия о «нет» и «нельзя», то для Лукаса их попросту не существовало. Возможно, уж слишком сильно его разбаловала его собственная мать, за что и поплатилась. Следовало сказать Джексону «спасибо» за привитые нормы поведения. У Джэхена прекрасный отец, жаль, что им с Лукасом повезло меньше. - Нам еще долго ждать пока ты наиграешься в свои игрушки, и сделаешь наконец хоть что-то? – раздраженный голос Третьего Владыки эхом отскочил от стен, - Тэен, такими темпами мы потеряем свой статус и трон! Ты этого хочешь? Это начинало довольно сильно бесить, что даже Тэену было все сложнее держать маску холоднокровья. - Тебе следует научится не только манерам, Лукас, - Первый Владыка поднял обжигающий взгляд рубиновых глаз, - Но и терпению. Нет пока поводов для паники, и никогда не будет, так что успокойся. - Нет поводов для паники? – хищно сузил глаза вампир, - Очнись, брат, и посмотри вокруг. Все больше вампиров говорят о том, что клан Бантан набирают силу и мощь. Наша ошибка дала им шанс продемонстрировать себя, и теперь мы перед ними в гребанном долгу. - Нет никакой нашей ошибки! – терпение Тэена начинало рваться по швам, - Все идет так, как должно. - Я не знаю, что ты задумал, брат, - наконец подал голос Джэхен, неодобрительно качая головой, - Но, прошу, одумайся, пока не поздно. Оно не стоит того… Шахматная доска оглушающе ударилась об пол, а хрупкие фигуры, словно стеклянные, разбились, украсив собой каменное покрытие и заблестели в неспокойном свете огня свеч. Утробное рычание рвалось с груди Тэена, и если Лукаса оно заставило отступить на несколько шагов, то Джэхен даже не отреагировал на это, продолжая бурить брата осуждающим взглядом. - Я знаю, что я делаю, - искаженным голосом прорычал Тэен. Его лицо украсили черные прожилки, особенно много около рта и глаз, а цвет кожи побелел, став словно у мертвеца, - И никто не смеет мне мешать. Подхватив локоть Лукаса, Джэхен молчаливо развернулся и ушел прочь, утаскивая брата за собой. Нужно дать Тэену время успокоится. Третий Владыка понимал, что его слова вряд ли достигнут жаждущего мести сердца брата, поэтому ему ничего не осталось, кроме как сдаться. Если уж у его отца не вышло изменить этого вампира, то у Джэхена это и подавно не получится. Для Тэена он не авторитет. Слишком глубокая рана была нанесена тогда еще юному принцу, и даже спустя несколько столетий она нисколько не зажила и вряд ли способна уже исцелиться. Джэхен не верит, что, как только Тэен свершит свою месть, его сердце успокоится. Месть никогда не приносила никому радости, и сделав то, что он задумал, Первый Владыка не найдет покоя. Он продолжит править до скончания веков, но едва ли что-то будет способно потревожить его внутренний мир. Джэхен не сможет смотреть на каменную глыбу, которая когда-то была его братом, и уйдет. Не важно куда, не важно насколько. Он просто уйдет. Как когда-то это попыталась сделать Мария. Вопрос лишь в том, даст ли ему брат на это разрешение, ведь Марию он тогда не отпустил. Тэен никогда и никого не отпускает… Счастливый женский смех разносился по всей округе, словно даруя жизнь замершему во времени мрачному замку. Беловолосый мальчишка бежал по бесконечному коридору, даже не ощущая, как в груди бешено бьется его маленькое сердечко. Мимо него пролетали величественные окна, проходы, залы, а он все спешил и спешил, силясь догнать ускользающий от него смех. Маленький принц выбежал на залитый солнцем двор и закрыл ручками глаза, которые стало неимоверно жечь от палящих лучей. Ему было больно, казалось, что он сгорает заживо, но он упрямо шел вперед, ведь где-то здесь была она. - Мария… - голос отказывался слушать мальчика, и вместо слова наружу вышел едва слышный рык львенка, - Мария!.. Она не слышала, не видела его, лишь продолжала смеяться где-то там, за огромными воротами, которые уходили прямо в небо своими острыми пиками. Она оставила его, ушла, не сказав ни слова. Забрала все, что было, все, что приносило радость. Нет, она забрала саму радость из замка, и ушла, эгоистично ушла, даже не подумав о маленьком вампиреныше, который любил ее, словно родную мать. Ненасытный огонь танцевал под окнами большого особняка под звуки страшных криков умирающих вампиров. Длинные белоснежные волосы, словно у ангела, развевал беснующийся ветер, опаляя своим дыханием нежную кожу. В рубиновых глазах отражался костер, в котором догорали остатки тлеющих чьи-то рук. Последним аккордом в этой адской какофонии был женский надрывный плач. Мария, схвачена за руки, была вынуждена смотреть, как гибнут ее дети, ее часть и ее кровь. Последний вампир развеялся пеплом, а обессиленная от рыданий вампирша опустила голову, закрыв себе обзор темными прядями волос. Внезапно детский крик ударил Марию под дых. Она с новой силой задергалась в стальной хватке вампиров в черных плащах, но безрезультатно. - Тэен, прошу! – взмолилась женщина, пытаясь докричаться до единственного белого пятна в этой темной дыре, - Прошу, пощади его. Он всего лишь ребенок! Но Тэен был равнодушным к ее просьбам и мольбам. Он тоже был всего лишь ребенком, но его она не пожалела и даже не сожалела об этом, не попросила прощения за свой побег. И детское тельце поглотило пламя, а обезумевшая от горя Мария, не ведая, что творит, бросилась за ним, да так и сгорела, не сумев спасти никого из своих детей. Тэен почувствовал от силы ничего, ведь месть не приносит радость. Приятна лишь мысль о ней… Пусть Тэен давно был главным претендентом на трон и стал наследным принцем, Джексон все еще оставался Старшим Королем, одним из тех, кто основал их клан, и поэтому теперь уже Младший Король должен был следовать любым его приказам. И, скрепя сердцем, Тэен молчаливо слушал и повиновался словам Джексона. До этого дня старший и не вмешивался особо в его дела и не навязывал своих, не подрывал его авторитет среди вампиров, пусть даже и знал, кто виновен в смерти его сестры. Тэен не видел смысла это скрывать. Джексон сидел на своем троне, которое скоро займет его единственный сын, и испытующе смотрел на молчавшего Тэена. Трон в центре пустовал, трон Первого Владыки, и сейчас никто не имел право его занимать, а по правую руку на последнем, третьем троне, сидела запуганная, бледная, словно труп, женщина, спрятав взгляд за белой челкой. Недолго ей осталось. - Тэен, - наконец Джексон обратился к своему воспитаннику, - Я не хочу долгих и пафосных речей, ведь мы оба знаем, что в этом нет необходимости. Тон старшего вампира был ровным, ничто не выдавало его волнения, которое, без сомнений было, но спрятано слишком хорошо. Что же могло заставить волноваться вечно спокойного и в какой-то степени беспечного Джексона Вана? - Твой отец давно как мертв, и до недавнего времени мы все думали, что больше и не вспомним о нем, но судьба распорядилась иначе. Короткий взмах руки и двери, ведущие в зал, открылись, пропуская внутрь высокого, подтянутого мужчину с медового оттенка кожей, и, если б не его красные глаза, его вполне можно было принять за человека. Едва увидев его, Тэен презрительно скривился, откинув с плеч длинные пряди белых волос. Обращенный, не чистокровный, вампир. Что, такой как он, забыл во дворце? - Мне трудно говорить тебе об этом, Тэен, - снова обратил на себя внимание Джексон, - Ты для меня не чужой, и я не хочу принуждать тебя, но другого выхода нет. Незнакомый вампир подошел ближе и, коротко поклонившись, словно завороженный, протянул свою руку для пожатия Тэену. Наследный принц лишь презрительно скривил губы и отвернулся от него, обращая вопрошающий взгляд на Джексона. - Тэен, это вампир, которого обратил твой отец, и чтобы избежать нежелательного повторения ситуации с Марией, ты должен заключить с ним договорённость. Мне сложно это говорить, но другими словами, вы обязаны связать себя узами брака. Прости… Простого «Прости» было мало Тэену, но он понимал, что не имеет права бунтовать и идти против воли Джексона. Тот лишь хочет мира для них всех, а для этого нужно следить за любыми точками возможной угрозы. Лишь только так можно сохранить свою власть. Но, вопреки ожиданиям, новоявленный «жених» никаких попыток захвата трона не показывал и вообще вел себя, словно ему все равно на это. Тэен ему не верил. В этом вампире течет яд его отца, и не может быть такого, что тот абсолютно равнодушный к трону. И дабы уберечь свое, Тэен держался всегда рядом, наблюдал, можно сказать исследовал его, даже не замечая, как все сильнее привязывается к своему будущему «мужу». А потом состоялся тот разговор с Джексоном… - Мне придется делить с ним трон? – эта мысль давно не давала покоя будущему правителю, грызя его изнутри, - Делить свою власть? - Даже не думай, - устало потерев переносицу, ответил Старший Король. С каждым прожитым днем силы, а вместе с ним и рассудок, покидали его, но мало кто мог это заметить, - Он не больше, чем дополнение к тебе. Если тебе так нравится, считай его за свою вещь. Мне кажется он и слова против не скажет. Просто занимайся своими делами, а он будет своими. И Тэен так и поступил, отчего-то греясь той мыслью, что этот вампир принадлежит ему. К сожалению, он всегда был собственником. Очередная слежка привела Тэена в небольшое человеческое поселение. Он и раньше знал, что его «жених» по доброте душевной помогает смертным и лечит их болезни. Вроде как у них таких называли «врачи». И кроме легкого отвращения это вызывало что-то еще, что-то, чему Тэен не знал ни названия, ни объяснения. Он ощущал почему-то тепло и покой глядя на то, как вампир, сияя яркой улыбкой и очаровательными ямочками на щеках, общается с простыми людьми, слушает их, и выдает совершенно бесплатно какие-то настойки и мази. И все это он делал так легко и быстро, что наблюдать за ним за работой было высшее наслаждение. Даже приятней глотка высококачественной крови. Его улыбка с ямочками крепко отпечаталась в памяти принца, и внутри зажглось желание хоть раз стать причиной этой улыбки, увидеть ее не издалека, а рядом, перед собой. Но мужчина никогда не улыбался рядом с ним, вел себя максимально вежливо и отстранено, будто ему было неприятно находиться рядом с Тэеном. И это обижало, пробиралось под кожу, и гуляло под ней морозом. Не такого отношения хотел к себе наследный принц, только не от него. И в один день все стало максимально ясно, но никакой радости это не принесло. Только злость и жгучий гнев, который душил солеными кровавыми слезами. Тэен никогда не плакал, даже в детстве, брошенный мальчик ни разу не пустил слезу. Но все бывает в первый раз, и его первый раз случился тогда, когда он увидел то, что не предназначалось ни его глазам, ни чьим-то еще. Его жених, его собственность, в объятиях другого. И даже не вампир посмел посягнуть на королевскую вещь. Простой смертный с слишком широкими плечами и пухлыми губами. Да как только он посмел? Но ничего, одним из лучших умений Тэена было умение ждать. Его собственность никуда от него не денется. Он не посмеет пойти против воли своего повелителя… …Оторванная голова какого-то безымянного вампира катится по пушистому ковру, словно опустошенная ваза. Тэен, не смотря на обезглавленный собственноручно труп, брезгливо вытирает руку и обращается к напуганным слугам, смиряя их застывшем кровавым озером в своих глазах: - То есть, что значит сбежал? – его голос не дрожит, он спокойный, обманчиво ровный, и от этого только жутче становится, - Как вы это допустили? - Прошу, помилуйте, мой Господин! – служанка падает на колени, простирает к нему руки в молитвенном жесте, и, всхлипывая, пытается объяснить, - Мы не ожидали… Господин Ким, как всегда, захотел посетить то селение… Сказал, что хочет попрощаться с кем-то… Взял с собой несколько слуг-вампиров и уехал. - А потом? – все еще чувствуя, как внутри пылает гнев, спрашивает Тэен. - А потом, когда господин Ким долго не возвращался, мы заволновались и отправились проверить… Приехали, но ни господина, ни его слуг уже нигде не было… Простите, прошу, мой Господин! - Он подговорил их, - рыча, протянул Тэен и отвернулся от дрожащих слуг к окну, за которым медленно садилось солнце, - И как давно ты это планировал? Что ты пообещал им? Почему ты это сделал, неблагодарный идиот?! Истерика подступала к горлу, а рубиновые капли слез застилали взор, из-за чего вампир не видел, как поспешно выбежали из его комнаты слуги. Схватив рукой ворот своего пиджака, Тэен с силой дернул, рвя его, желая разорвать свой свадебный костюм на мелкие лоскутки и сжечь, чтобы даже пепла не осталось. Он бросил его, бросил в день их свадьбы. Так подло, так низко… Пусть для него эта свадьба ничего не значила, но для Тэена… Для Тэена она значила многое. - Я ненавижу тебя, Ким Намджун… Ты за это заплатишь. Истерика прошла, и, сидя в осколках и рваных кусках ткани, Тэен ничего не ощущал, словно он сам был опустошённая посуда, в которую забыли что-то добавить. Лишь одно было приятно – мысль о том, как он отомстит и насколько больно это будет для тех, кто это заслужил. Чонгук развалился на диване, закинув ноги на подлокотник, но ненадолго. Рядом сел Чимин, разместив длинные конечности мужа на своих коленях. В руках вампир держал два билета в какой-то очередной музей. Чонгук уже со счета сбился в скольких музеях они уже побывали, и с удивлением отметил, что хочет еще. Гулять по Парижу, городу любви и влюбленных, никогда не надоест, пусть даже раньше Чон нос воротил от всяких культурных памяток и скучных прогулок. С Чимином хочется попробовать все, даже то, чего раньше откровенно не любил. Семейная жизнь очень хорошо на него влияет. - Куда пойдем сегодня, Гукки? – вчитываясь в названия на французском, спросил Чимин, - Музей Орсе или же Музей Родена? - А есть разница? - фыркнул парень. - Мог бы сделать вид, что тебе интересно, - надул губы Пак, нарочно скидывая ноги Чонгука. - Не злись, - Чонгук поднялся с дивана и приобнял вампира, целуя нежно в висок, - Но, правда, давай сходим куда-то еще. Например, в Сент-Шапель. - Церковь? – слегка растерянно переспросил вампир, - Эм, Чонгук-и… Я не слишком люблю церкви. - Издержки вампирской жизни? – подмигнул Чонгук. - Можно и так сказать, - нервно улыбнувшись, ответил Чимин. Чон не стал допытываться причину такого отношения к соборам, поэтому просто решил сменить тему. - А как на счет оперы? Всегда было интересно узнать так ли все там плохо, и действительно ли можно там уснуть. - Ты собираешься потратить деньги на то, чтобы поспать во время оперы? – скептически изогнул бровь вампир. - Почему бы и нет, - пожал плечами парень и придвинулся ближе, - Кое-кто не дает мне выспаться в номере, может, хоть при людях постыдишься. - Да кто бы говорил, - закатил глаза Пак, вставая с дивана, - Так уж быть, дам тебе возможность вздремнуть под оперное пение. Что б, когда я вернусь, ты был хотя бы в рубашке. - И больше ничего? – сверкнув своей кроличьей улыбкой, Чонгук еле успел уклониться от летящей в него подушки. Послав воздушный поцелуй, вампир вышел из номера, дабы подкрепиться перед выходом. Чонгук же улегся обратно на диван, решив, что времени еще полно. Обычно Чимин уходил охотится часа на два-три, а иногда и на пять. Лес со зверушками, к сожалению, был очень далеко. Мечтательно уставившись в потолок, Чонгук что-то напевал себе под нос, счастливо вспоминая проведённый в Париже месяц. Да, медовый отпуск молодоженов подходил к концу. Уже послезавтра они будут готовы вернуться домой, в родной Сеул, к друзьям и семьям, дабы начать обустраивать свою жизнь. До обращения Чонгука в вампира еще куча времени, примерно лет пять-шесть, а может и больше. И за это время нужно успеть столько всего сделать их того списка, что они запланировали. Перво-наперво Чонгук хочет поступить в университет, как и обещал отцу. Угроза вторжения армии вампиров миновала давно и теперь нет никаких причин отказывать себе в познании студенческой жизни. Кроме того, Чимин пообещал тоже поступить, дабы вместе продолжать грызть гранит науки, только если Чонгук хочет на исторический, то Пак планирует на филологический. После познаний всех необходимых наук нужно будет найти работу, но это не будет такой большой проблемой с дипломом, да и страшновато Чонгуку так далеко думать. Что, впрочем, не касается мыслей о его обращении. Да, он все еще не хочет становиться вампиром, но кроме понимания того, что это его обещание, в нем еще бушует страх – страх потерять Чимина. И дело не в том, что Чонгук боится, что его муж начнет засматриваться на молодых, когда ему самому будет за пятьдесят, нет. Он боится умереть, умереть от всего угодно, даже от самой старости, и оставить Чимина одного. Снова… Тряхнув головой, дабы отогнать плохие мысли, Чонгук встал с дивана и прошел в ванную, чтобы ополоснуть лицо. Нужно еще костюм найти подходящий для оперы. Кажется, где-то в шкафу кое-что подходящее есть… Внезапный звонок в дверь застал Чонгука крутящимся около зеркала. Кто-то очень настойчиво рвался к нему в номер, так что, наспех застегнув пуговицы на черной, атласной рубашке, Чонгук поспешил открыть дверь. - Чимин, ты что-то забыл?.. – но за дверью был отнюдь не его Чимин, - Дженни, как ты?.. - Рада видеть тебя, Чонгук, - от расслабленной улыбки девушки Чонгук почувствовал, как по спине бегут мурашки. У него было очень плохое предчувствие. - Что тебя привело в Париж? – пытаясь казаться как можно дружелюбнее, парень пропустил вампиршу в номер, нутром ощущая, что он совершает огромную ошибку. - Хотела поведать тебе небольшой секретик, - алые, накрашенные губы Дженни расплылись в злобной ухмылке, отчего сердце Чонгука пропустило удар… …Открыв входную дверь, Чимин легкой походкой зашел внутрь, бросая ключи на комод. В номере было тихо и темно, но вампир не особо зациклил на этом внимание. Охота затянулась на слишком длительное время, и Чонгук скорее всего уснул, так и не дождавшись мужа. Ничего страшного, они сходят в другой раз, завтра еще целый день есть, и младший наконец осуществит свою мечту подремать в неудобном кресле под оперное завывание певиц, а после можно будет сходить в его любимый ресторан, так сказать, на прощание. Тихо войдя в спальню, дабы не разбудить Чонгука, Чимин споткнулся об мягкий ковер на полу и удивленно уставился на полупустую комнату. Его не было, Чонгук не спал на кровати, а еще с утра разбросанные вещи младшего сейчас отсутствовали, и это напрягало. Пройдя чуть дальше, вампир заметил, что кровать не застелена пледом, а подушки по-прежнему едва ли не на полу валяются. Мало понимая, что дает ему эта информация, Чимин заглянул в ванную, но и там Чонгука не оказалось. Ни его, ни его вещей, лишь лежащая на полу зубная щетка, которой тот обычно чистил зубы. Не понимая, что происходит, и чувствуя, как внутри все неспокойно стучит мертвое сердце, Чимин возвращается в спальню, и замирает, заметив на прикроватном столике аккуратный клочок бумаги. С чувством тревоги, от которого дрожали руки, вампир взял этот листок и присел на разобранную кровать, которая все еще пахла его Чонгук-и, его мужем… Острая боль, пронзившая каждый его орган, каждую клеточку тела, заставила Чимина согнуться пополам и сдавленно закричать, ощущая, как адски горят его глаза от слез. Какой же он дурак! Слабохарактерный, трусливый подонок, не способный отвечать за свои поступки. Он ощутил ее, боль, которая постигла не его, его Чонгук-и! Весь лист бумаги был пропитан ею, истощал ее запах, и от этого становилось тошно, в первую очередь от себя. Он снова, снова нанес ему рану, да только в этот раз ушел не Чимин. Чонгук, его милый Гукки, все решил сам и ушел, даже не желая видеть того, кто снова предал его доверие. И в этот раз, это точно навсегда. Не выдержав, Чимин падает на пол и сворачивается клубком, все еще страдая от того, как горят его глаза. Он не может остановить свои слезы, которые причиняют ему жгучую боль, и все, что остается, это желать вырвать свои глаза, дабы все это прекратилось. Дабы он наконец прекратил бесполезно тратить шансы, которые ему дает судьба. Но в этот раз это точно был последний. Больше Чимин их не заслуживает. Он продолжал плакать страшными вампирскими слезами, и отчаянно сжимал уже изрядно помятую бумажку с всего одним вопросом: «Почему ты мне не сказал об этой чертовой измене, Чимин?..»