Тысяча и одна ночь

— Ему нужна операция, -говорит Вэй Ин тихо, вполголоса, чтобы его мог слышать только Сюэ Ян. — Я, конечно, не спец в медицине, но даже я вижу, что его глазницы- — Заткнись! Тишина. Только костёр потрескивает. Слышно как а-Цин, которой объяснили, что делать, толочет травы в ступке. — Это всё ты виноват, - Сюэ Ян хмурит брови, но Вэй Ин видит его насквозь. Видит насколько ему тяжело. Он... — Да. — Что да? Что, чёрт возьми, да?!- Сюэ Ян срывается с места, хватая старшего за грудки. — Да, это я виноват, - голос Вэй Ина спокойный до жути, аж врезать хочется, а Сюэ Ян сдерживать свои желания не умеет. Вэй Ин не против. Он понимает. Сюэ Ян сначала бьёт с азартом, с ненормальной улыбкой на лице, но всё это сходит на слёзы и звериный крик куда-то в грудь Вэй Ина. Вэй Усянь пытается приобнять Чэнмэя, но тот будто загнанный зверь шарахается и вновь пытается напасть. Вэй Ин держит своего младшего в объятиях, не выпуская на все попытки того вырваться. Вэй Усянь не может вновь его отпустить, он не хочет окончательно потерять свой цветочек. Через какое-то время истерика Сюэ Яна проходит, но Вэй Ин ещё долго не может его отпустить. — Как ты жил все эти годы? Вэй Ин вздрагивает и почти не дышит. Надрывный, но уже спокойный голос будто ток пробегает по всему его телу. — Я...- Вэй Ин разжимает руки, —Я не знаю...- улыбка Вэй Ина нежная и смушенная, вот только глаза опустошенные. Вдох. Выдох. — У меня появились шиди и шидзе, а ещё дядюшка... Они хорошие, поэтому.... — Понятно, - слышится в ответ. Дует освежающий ночной ветерок, остужая горячие головы, заводя песнь шуршащих листьев и шушукающихся трав. Костер всё так же трещит, освещая темноту ночи. Слышится слабый кашель. Это а-Цин поит лекарством бессознательного Сяо Синченя. Двух мужчин на улице одинаково коробит от этого слабого кашля. Но они продолжают смотреть куда-то в прострацию. Сюэ Ян искоса пытается посмотреть на оппонента, но его сразу подлавливают на этом, начиная говорить. — Я помогу тебе. Нет. Ему. Вам всем. Вэй Ин смотрит на небо, где сверкают звёзды прекрасные в своей недосягаемости. Вэй Ин не улыбается, но уголки его губ настолько привыкли к вечной активности, что на лице всё равно стоит призрачная улыбка. Сюэ Ян вторит ей с безобидной усмешкой. — Ты? Нам? Бро, тебя ищет один из самых страшнейших людей империи. Хотя можно размахнуться и до мира с его то заскоками. Ты бы лучше о своей заднице подумал. Её никакой вазелин не спасёт. И не строй такую рожу. — Какую это ещё рожу?! — Которая булыжника давно не видела! Вэй Ин и Сюэ Ян, что сидели, вцепившись в друг друга, и невинно пополняли словарь сквернословий друг друга, так разошлись, что заметили а-Цин только тогда, когда она поставила на их головы тяжеленный котелок. Не очень аккуратно поставила. Можно сказать, уронила. Но как только Сюэ Ян хотел огрызнуться на трёх а-Цин, которые вскоре сошлись в одну, девчонка приложила указательный палец к губам, шипя: Братец спит. Сидите тихо, либо ебитесь в другом месте. Возражений не было и всё вновь стало тихо. Опять молчанье. Его перебивает только щебет каких-то ночных птиц. Всё тот же треск костра, которому всё никак не давали потухнуть двое мужчин, что продолжали сидеть и не говорить ни слова. А-Цин ушла спать, перед этим сменив повязки Сяо Синченя, что был до страшного тих. Ни один из мужчин не шёл на боковую. Оба ждали. Чего? Сами не знают. Вот произойдёт и поймут. Это что-то случилось ближе к утру, до пения утренних пташек. Всё решено, ничего нельзя больше изменить, время действовать.