Наваждение

      Всхлип, судорожный вдох сквозь стиснутые зубы. Я вновь открыл глаза, а ощущение противно-липких, грязных рук никуда не делось, заставляя меня скорчиться, вытирая ладони о покрывало. То лишь сон? Неужто? Лишь сон, в котором так хотелось снять с себя кожу, и то не очистился бы.       Резко подорвался, вскочил на ноги и прям так, в ночных одеждах — наружу, между постройками, босиком по свежему, девственно-белому хрустящему тоненькому слою снега, что лежал на только пробившейся весенней траве — последнему в этом году снегу. Туда, где в отдалении стояли павильоны лекарей. И двери раздвинул так резко, чуть было не сломав хрупкое дерево.       И вот он, живой, тёплый, пусть и едва-едва дышал. И впрямь лишь страшное наваждение, и я смог облегчённо вздохнуть. Растолкал лекарей, чуть ли под локти не увели, убеждали, что нужен покой. Но мог ли я послушать, мог ли услышать, едва сбросив с себя то противное оцепенение и страх от увиденного? «Оставьте».       Наедине, опустился пред ложем на колени, хватаясь за прохладную ладонь, словно то была спасительная ветвь для утопающего, губами приложился, как обезумевший от жажды путник к сосуду воды. Словно умалишённый шептал, целовал пальцы и ластился к нежной руке, будто щенок. «А-Яо, А-Яо».       Он сильный, я всегда знал, сколь он силён, лишь пара дней, и А-Яо открыл глаза. Услышав радостную весть, я вновь едва не побежал, но удержал себя в руках. Суетность ему была ни к чему. Спокойным шагом к павильонам лекарей, двери раскрыл осторожно, не стал касаться — потом, всё потом. Улыбки не сдержал, как и он совсем слабой вымученной ответной. «Не нужно, А-Яо, не говори ни слова, тебе сейчас так нужен покой – я вновь сберегу твой сон. Набирайся сил, мой свет, всё после».       Ещё неделя. А-Яо смог подняться на ноги, пусть и не сам, неважно — я готов был стать его поддержкой на всю оставшуюся жизнь. Держась меня — наружу, вдохнуть воздуха и взглянуть на солнце. И лучи его вновь ласкали лицо А-Яо, играли на коже, и сам я не сдержался, касался дрожащими пальцами. Он улыбался, опустив мне голову на плечо.       Лишь одной улыбкой, и не нужно солнца, луны и звёзд — лишь бы он побыл со мной чуть дольше. «Здесь не место прошлому, позволь немного полюбоваться, как закатное солнце нежно освещает твоё лицо — забудемся в молчаливом согласии не ворошить».       До чего же холодно мне было без него, и всё никак я не мог отогреться даже спустя месяцы рядом. Не смог бы и спустя долгие-долгие годы, но теперь он навсегда остался рядом, такова договорённость, лишь потому он был жив — с ним был жив и я. Ему — каждый мой выдох, каждую секунду моей жизни. И весь мир был бы не мил, весь прекрасный яркий мир был бы тусклее пожарища, если бы не вплетал я в волосы А-Яо цветы, пока он шутливо ворчал. Просил вернуться, ведь столько дел не сделано, но млел под моими прикосновениями и целовал нежно моё лицо.       Всё — ему, каждый мой взгляд, полевые цветы и тёплый летний дождь, бессонные ночи и суетные дни. До серебра в висках, ослабших рук и согбенной под тяжестью лет спины. До последнего, досуха и без остатка. «Любовь моя, ты ведь останешься со мной до конца? Самым верным спутником на тропе самосовершенствования, смертным телом и за пределами этой жизни — останешься ли?..» — Да.       Всхлип, судорожный вдох сквозь стиснутые зубы. То лишь сон? Неужто? Я вновь открыл глаза, и снова это ощущение противно-липких, грязных рук…